Мысли вслух на Лк 9:37-43

Интересно: к кому относятся слова Иисуса о лукавом и развращённом поколении, которое Он хотя и терпит, но с трудом? Обычно их относят или к самому одержимому, или к его отцу. Но такое отнесение представляется всё же, как минимум, необычным: Спасителю пришлось за время Своего земного служения исцелить множество одержимых, и никому из обращающихся к Нему за помощью Он никогда ничего подобного не говорил. А вот к Своим ученикам Он бывал достаточно строг, иногда до жёсткости, если они забывали то Царство, к жизни которого Он хотел их приобщить.

«Отойди от Меня, сатана», «не знаете, какого вы духа» звучит не менее резко, чем упрёки в лукавстве и развращённости. Похоже, слова Спасителя относятся всё же именно к ученикам, и прозвучали они в ответ на упоминание обратившегося к Нему человеку о том, что Его, Иисуса, ученики так и не смогли исцелить его сына. На первый взгляд такая реакция Спасителя может показаться несколько неожиданной: в конце концов, от неудач не застрахован никто, и прежде таких упрёков от своего Учителя апостолы не слышали.

Как видно, за внешне обычной неудачей стояло нечто более серьёзное, что и вызвало столь резкую отповедь Иисуса. Что же произошло? По-видимому, неудача в данном случае оказалась связана не с какой-то случайностью и не с объективными трудностями, а с духовной несобранностью самих учеников. А им, как видно, пришло уже время от этой несобранности избавиться: ведь приближались дни, когда такая несобранность могла стать критическим фактором, из-за которого могло бы провалиться всё. Конечно, Сам Иисус всё равно пройдёт Свой путь до конца, Он не свернёт и не ошибётся.

Но ведь и поведение Его учеников будет значить очень многое, не только в плане поддержки в критической ситуации, но и в контексте их собственного духовного состояния во время и сразу после Гефсиманских событий. Все евангелисты согласно отмечают полную растерянность учеников сразу после ареста Учителя и вплоть до Его воскресения (а отчасти и некоторое время спустя). И если дело спасения человечества в какой-то исторический момент висело на волоске, то не из-за колебаний Самого Спасителя, а из-за этой духовной растерянности Его учеников. А Он, реагируя столь резко на, казалось бы, обычную их неудачу, стремится лишь лучше подготовить их к тому, что им предстоит пережить. Ради их же блага.

Как видно, апостолы всё же плохо представляли себе, что такое то Царство, о котором говорил им Иисус. Они явно представляли себе его чем-то наподобие земных царств, быть может, со своими особенностями, с каждодневными чудесами, но всё же похожим на государства непреображённого мира. Во всяком случае, у них, судя по свидетельству евангелиста, не было никаких сомнений в том, что управляться это царство будет так же, как управляется любое царство «мира сего»: Царём, разумеется, будет Сам Иисус, а вот дальше… дальше начиналось самое интересное: кого же Он сделает Своими приближёнными? Как Он распределит места в Своём Царстве между Своими учениками?

Иисус всё время старается объяснить ученикам, что Его Царство «не от мира сего» не потому, что оно полно чудес и сверхъестественных феноменов, а потому, что оно строится иначе, не по законам непреображённого мира, а по своим собственным законам, которые людям «мира сего» могут показаться, как минимум, странными. Велик тот, кто меньше всех, — это, конечно, с точки зрения непреображённого мира полный абсурд. Но ведь любое земное государство строится на силе, здесь всегда должен быть некий центр силы, который становится и центром власти, на этой силе основанной.

Царство, которое принёс в мир Спаситель, строится на любви, источником которой является дыхание Бога; форму же этому Царству придаёт та система отношений, которые связывают его обитателей между собой, каждого из них с Богом и со Христом, а Самого Христа — с Его небесным Отцом. В таком Царстве значимость человека определяется не его силовым потенциалом, о какого бы рода силе ни шла речь, а той мерой любви, которую он способен вместить.

Мера эта, как нетрудно догадаться, определяется степенью его прозрачности для дыхания Божия. Вот тогда-то и становятся понятны слова Иисуса о детях: ведь дети действительно восприимчивы для всякого действия Божия, не потому, что они безгрешны, а потому, что ещё не успели утратить той духовной цельности, которой взрослый человек не имеет, если только не думает и не заботится о ней специально. Так решается в Царстве вопрос о первенстве — главный вопрос непреображённого мира.

Для первых читателей Евангелия от Луки были ясны параллели между преображением Иисуса Христа и рассказами о восхождении на гору Моисея и Илии. Оба пророка услышали на вершине гор самое важное откровение, основу вести, которую они принесли Израилю (Исх 19; 3 Цар 19). Теперь на их месте оказываются апостолы — они вместе с древними пророками предстоят Источнику откровения. И, как и древние пророки, они слышат из облака света голос Отца, в котором содержится основа Евангелия, которое они должны будут возвестить всему миру: «Вот Мой возлюбленный Сын, Я радуюсь о Нем!». Как и в прошедшие века, самое главное дается не в богословских формулах, не в виде тайной доктрины, а в этих словах Света о Свете.

Сегодняшнее чтение включает два события, на первый взгляд, связанные между собой лишь хронологически: Преображение (ст. 28–36) и исцеление одержимого сына неизвестного по имени человека (ст. 38–45). И всё же евангелист не случайно связывает эти два рассказа между собой. Казалось бы, на фоне того, что произошло только что, очередное исцеление, пусть и неудачное для апостолов, — событие достаточно рядовое, о котором можно было бы и не упоминать.

Между тем, реакция на него Иисуса оказалась необычайно жёсткой (ст. 41). Конечно, комментаторы до сих пор не пришли к единому мнению относительно того, к кому в первую очередь относится сказанное Иисусом: к тому человеку, который привёл к Нему своего сына, или к апостолам. Но немаловажной деталью на этом фоне оказывается упоминание о том, что Иисус именно после неудачного исцеления вновь и вновь напоминает Своим ученикам о Своих страданиях и смерти (ст. 43–44), а они никак не могут Его понять: что-то закрывает от апостолов смысл сказанного Спасителем (ст. 45). Особенно примечательно, что они даже боялись переспрашивать Учителя. До сих пор Он никогда не оставлял их вопросы без ответа, и ни разу ещё не рассердился ни на один вопрос; чего же, в таком случае, могли ученики бояться?

Конечно, услышать о смерти Наставника из Его собственных уст было страшно, но апостолы не были детьми или трусами, готовыми спрятать голову в песок при виде опасности. По-видимому, они не просто не понимали, а скорее не принимали слов Иисуса, надеясь, что они — просто оговорка, недоразумение или некий образ, притча, смысл которой в своё время разъяснится. Ведь в день Преображения апостолы увидели Царство уже во всей его полноте, они, можно сказать, пришли домой к своему Учителю, Который пригласил их к Себе с тем, чтобы показать им Свой настоящий дом. И тут, в этот день торжества, Он вдруг начинает говорить им о Своей смерти, которая для них могла быть только поражением и катастрофой. Такое, конечно, не вмещалось в сознание: ведь воскресение, в которое апостолы, конечно же, верили, было для них всё же чем-то слишком далёким, чтобы стать реальностью их собственной жизни. И потому они всё же не верили Иисусу до конца. А недоверие разрушает отношения, и, когда наступил момент исцеления, момент свидетельства о Царстве, апостолов постигла неудача.

Возможно, увидев это недоверие, зашедшее так далеко, Иисус и оценил ситуацию предельно жёстко. И неудивительно: ведь именно упомянутая здесь евангелистом неготовность принять слова Иисуса о Его смерти и воскресении станет впоследствии причиной и отступничества Петра, и предательства Иуды.

Вскоре после исповедания Петра, как видно, Иисус наглядно показал ближайшим из Своих учеников, что такое Царство и какой становится в нём человеческая природа. В церковном обиходе это событие получило название Преображения. Таким, каким предстал Спаситель перед учениками в день Преображения, становится в Царстве каждый, если вмещает его жизнь во всей доступной ему полноте. Полнота жизни Царства преображает всякую человеческую природу, но чтобы это произошло, надо освободить преображаемую природу от власти зла и греха, как была свободна от неё человеческая природа Спасителя. А затем, сразу после сцены зримого явления Царства, следует другая: сцена не менее зримого торжества в этом мире того зла, в котором он лежит.

В самом деле: едва ли можно найти более яркий пример торжествующего зла, чем одержание, где сила тьмы проявляет себя фактически открыто, как бы бросая вызов всему светлому, что есть в мире. И ученики, только что видевшие торжествующее Царство, входящее в мир, ничего не могут этому злу противопоставить. Они не в состоянии помочь одержимому. Оно и неудивительно: ведь Царство ещё лишь на пороге, процесс его вхождения в мир, в сущности, ещё даже не начался, пока вся его полнота целиком сосредоточена в личности Спасителя.

Царство не от мира сего, и оно будет вне мира до тех самых пор, пока Иисус не завершит Свой земной путь. Не случайно после всех этих событий Иисус снова возвращается к теме Своего земного пути и Своей крестной смерти. Он снова и снова повторяет: Царство вовсе не таково, каким его представляет себе большинство людей. Оно не станет торжествующей земной силой. Зло невозможно победить внешней силой, в рамках падшего мира оно действительно непобедимо. Царство Божье в принципе невозможно как Царство мира сего.

Мессия не может быть торжествующим победителем не потому, что у Бога не хватает сил для изгнания зла из мира и победы над ним, а потому, что, если действовать так, мир исчезнет вместе со злом, в котором лежит. В этом смысле то спасение, которое принёс в мир Иисус, больше всего похоже на операцию по освобождению заложников, которыми являемся мы все. И провести такую операцию возможно лишь ценой гибели Того, Кто принёс Царство в мир, ценой Его смерти на кресте. Путь бесконечно тяжёлый, но другого нет.

Исцеление бесноватого отрока, о котором мы читаем сегодня, представляет собой особый, отличный от других исцелений случай. Дело в том, что отец мальчика обращается к Господу не просто как к последней надежде. Уже ученики Христа, которые сами свидетельствуют о том, что бесы повинуются им при свидетельстве о имени Христовом, оказались бессильны исцелить мальчика. Если же ученики, которые исцеляют не сами собой, а во имя Учителя, и так, как это делает Он, не смогли — есть ли еще надежда для этого человека? Отец и не просит уже об исцелении, он говорит Христу: «посмотри», не будучи уверен в том, что надежда для него существует. Так мы в тяжелых и безнадежных случаях говорим: «осталось только молиться». Господь по рассказу евангелистов (а об этом исцелении сообщают все три синоптических Евангелия) не одобряет такого отношения к Себе. «А вдруг все-таки поможет» — не лучшая установка для прибегающего к Богу за помощью. Поэтому, может быть, с такой горечью звучат слова Христа о роде неверном и развращенном.

И все-таки, несмотря на нехватку доверия, Господь откликается на робкую надежду этого человека. Евангелист Марк сообщает, что на слова Христа «если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему», отец мальчика произносит знаменитые слова «верую, Господи! Помоги моему неверию». В рассказе же евангелиста Луки, который мы читаем сегодня, важны последние слова: «И все удивлялись величию Божию». Доверие ко Христу или Его ученикам, как известно и читателю Евангелия, и свидетелям исцелений Христовых, необходимо. И поэтому то, что Господь откликнулся на слабую, колеблющуюся надежду этого человека, особенно ясно свидетельствует о Его божественности и Его милосердии.

Слова Иисуса о Царстве, которое некоторым из Его учеников предстояло увидеть ещё прежде своей смерти, наверное, должны были показаться ученикам загадочными. Но в день Преображения всё разъяснилось: ведь в этот день трое из них действительно увидели Царство воочию. Конечно, Преображение было далеко не первым явлением Царства, которое, по слову Спасителя, с Его приходом в мир «приблизилось». Но оно впервые оказалось столь ясно видимым для физического зрения непреображённого человека. И раскрылось оно, как новое измерение, входящее в преображающийся, но ещё не преображённый мир. Как измерение, которое существует одновременно с пространством и временем физического мира, пересекаясь, но не сливаясь с ними. Это новое измерение открывается из-за сияющего облака присутствия Божия, подобного тому, которое являлось народу над Скинией или в Святом-святых Иерусалимского Храма.

Настанет день, когда такое же облако скроет от учеников уходящего в глубину Своего Царства воскресшего Иисуса. Но пока Он ещё всецело здесь, в непреображённом мире, хотя и несёт в Себе всю полноту того Царства, которое слегка приоткрылось Его поражённым ученикам. А в Царстве этом не только пространство, но и время течёт иначе: не случайно апостолы видят рядом с Иисусом Моисея и Илию. Ничего удивительного: ведь в Царстве нет настоящего, прошлого и будущего, какими они существуют в непреображённом мире, где время линейно.

В Царстве живы все, кто имеет к нему отношение, все, кто приобщился к его жизни. И неважно, какой именно отрезок нашего линейного времени заняла жизнь человека в непреображённом мире: его место в Царстве определяется не хронологией мира сего. Потому и возможно в Царстве преображение всего нашего мира, всей полноты его времени и его пространства: ведь для Царства прошлое не в прошлом и будущее не в будущем, в Царстве и прошлое и будущее — лишь дополнительные измерения его вечного настоящего. И вся история спасения, от Авраама до Христа, разворачивается в этом вечном настоящем.

Неудивительно, что ученики, увидев Царство собственными глазами, были готовы остаться там навсегда: тому, кто увидел нечто подобное, больше в жизни не надо ничего. Они не поняли лишь одного: Царство не привязано ни к какому конкретному месту в нашем непреображённом мире, в нём не удержишься, просто оставаясь там, где оно открылось тебе впервые. Но это и неудивительно: чтобы понимать такие вещи, нужно иметь уже немалый опыт жизни в Царстве. Опыт, который у апостолов был ещё впереди.