Новость дня на 11 Апреля 2019

К героям этого отрывка очень часто испытывают сочувствие. Вот, старались люди, работали, а недобрый Бог раз — и порушил всё. Ну что Ему, жалко было, что ли?... Однако вопрос в том, чего ради строится башня. Вавилонская башня символизирует цивилизацию, построенную как вызов Богу. Почему-то кажется мне, что вмешательство Бога здесь весьма условно. Вероятнее всего, мероприятие было изначально обречено на провал из-за взаминого непонимания строителей. Даже если вначале они и говорили на одном языке, действуя исключительно с целью доказать, какие они молодцы, каждый из них думал о себе, но не о других. И в этой ситуации не могло не возникнуть непонимание — и оказалось, что все уже говорят на разных языках. Именно на это обречена любая деятельность вне Бога. Позже, в день Пятидесятницы, Святой Дух исцелит эту рану и сделает возможным понимание даже между людьми, говорящими на разных языках.

Историческая основа притчи о Вавилонской башне очевидна: семитские племена, среди которых были и предки евреев (тогда ещё ведшие кочевой образ жизни), впервые увидели ступенчатые пирамидальные храмы — зиккураты — в Месопотамии, куда они пришли впервые около середины третьего тысячелетия до н.э. Между тем, сами строители зиккуратов воспринимали их, как лестницу, связывающую небо с землёй. Неудивительно, что в исторической памяти недавних кочевников, постепенно оседавших на землю в Месопотамии и приобщавшихся к цивилизации шумеров — строителей священных башен, возникали предания о строителях лестниц, ведущих на небо. Но священнописатель на основе этих преданий создаёт собственную притчу, в которой расставляет свои акценты. Прежде всего, он обращает внимание читателей, что строители башни хотят стать известными, «именитыми» людьми, чтобы не рассеяться по земле. Такими же «людьми с именем», какими были допотопные «исполины». А для того, чтобы осуществить грандиозный проект, они создают сильное государство, так, что все строители стали «одним народом» с «одним языком» (эти еврейские выражения являются калькой с аккадского, языка древнего Вавилона, в котором они обозначали единство власти на определённой территории и над определёнными народами). В самом деле: как иначе мог самоутвердиться на земле падший человек, как не через демонстрацию собственной силы и значимости? А для этого великие проекты, осуществлённые великими державами, подходят, как нельзя лучше. Вот только Богу, как видно, не нужны ни эти проекты, ни эти державы. Он «сходит», приближается к строителям, и от Его близости рушится великая держава и останавливается великий проект. Когда Бог близко, когда Он рядом, тем, кто чувствует Его близость, становится не до державного величия и не до «великих строек». А история, между тем, вовсе не окончилась в древности: ведь даже современники автора притчи, написанной в Вавилоне во время плена, могли видеть всё ту же башню: зиккураты строили не только шумеры, но и вавилоняне. История падшего человечества продолжалась. История рушащихся великих держав и приходящих в запустение незавершённых великих строек.

Жителям Шумера из библейской притчи о Вавилонской башни не дают покоя «достижения» их предков, живших до потопа. Те были «исполинами», о которых священнописатель говорит как о «сильных, издревле именитых людях» (в Синодальном переводе они названы «славными», но соответствующее еврейское слово означает буквально «именитые», т.е. «известные», «люди с именем»). И упомянутые в притче жители Шумерской долины (под которой, очевидно, подразумевается Месопотамская низменность) тоже хотят «сделать себе имя», «стать именитыми» с тем, чтобы «не рассеяться по лицу земли». И начинают «великую стройку», первую, но отнюдь не последнюю в истории падшего человечества, которая закончится так же бесславно, как и все последующие (ирония притчи, между прочим, заключается ещё и в том, что, когда она писалась, а было это, судя по имеющимся на сегодняшний день данным, в Вавилоне в годы плена, там, в Вавилоне, читавшие её могли видеть очередную башню наподобие той, которая описана в притче). Как видно, строителями двигало не просто желание прославиться; они хотели соорудить нечто такое, что объединило бы их, стало бы символом национального единства и государственной мощи. Не случайно предпосылкой «великой стройки» стало именно единство жителей той земли: «один народ и один язык» в аккадском словоупотреблении (а здесь перед нами, очевидно, калька с аккадского) обозначали единовластие. И вот, чтобы упрочить единство и, соответственно, усилить государственную мощь, затевается грандиозный проект, который в конце концов благополучно проваливается. Почему же так? Только ли потому, что сильная власть, осуществляющая подобного рода проекты, всегда становится репрессивной, нарушая все данные Богом законы? Наверное, и поэтому тоже. Но, возможно, и не только поэтому. В существовании каждого народа, как и в жизни каждого человека, есть свой смысл, связанный с замыслом Бога об этом народе или об этом человеке. Но можно ли увидеть и понять этот замысел, если целью становится не он, а величие, сила и известность? Ответ очевиден. А репрессивность власти, порождённой обществом, не ищущим смысла, — лишь следствие. Неудивительно, что такое общество и такая власть обречены. Тут можно лишь просить Бога о том, чтобы Он минимизировал последствия неизбежного краха.