Мысли вслух на Быт 11:4

Историческая основа притчи о Вавилонской башне очевидна: семитские племена, среди которых были и предки евреев (тогда ещё ведшие кочевой образ жизни), впервые увидели ступенчатые пирамидальные храмы — зиккураты — в Месопотамии, куда они пришли впервые около середины третьего тысячелетия до н.э. Между тем, сами строители зиккуратов воспринимали их, как лестницу, связывающую небо с землёй. Неудивительно, что в исторической памяти недавних кочевников, постепенно оседавших на землю в Месопотамии и приобщавшихся к цивилизации шумеров — строителей священных башен, возникали предания о строителях лестниц, ведущих на небо. Но священнописатель на основе этих преданий создаёт собственную притчу, в которой расставляет свои акценты. Прежде всего, он обращает внимание читателей, что строители башни хотят стать известными, «именитыми» людьми, чтобы не рассеяться по земле. Такими же «людьми с именем», какими были допотопные «исполины». А для того, чтобы осуществить грандиозный проект, они создают сильное государство, так, что все строители стали «одним народом» с «одним языком» (эти еврейские выражения являются калькой с аккадского, языка древнего Вавилона, в котором они обозначали единство власти на определённой территории и над определёнными народами). В самом деле: как иначе мог самоутвердиться на земле падший человек, как не через демонстрацию собственной силы и значимости? А для этого великие проекты, осуществлённые великими державами, подходят, как нельзя лучше. Вот только Богу, как видно, не нужны ни эти проекты, ни эти державы. Он «сходит», приближается к строителям, и от Его близости рушится великая держава и останавливается великий проект. Когда Бог близко, когда Он рядом, тем, кто чувствует Его близость, становится не до державного величия и не до «великих строек». А история, между тем, вовсе не окончилась в древности: ведь даже современники автора притчи, написанной в Вавилоне во время плена, могли видеть всё ту же башню: зиккураты строили не только шумеры, но и вавилоняне. История падшего человечества продолжалась. История рушащихся великих держав и приходящих в запустение незавершённых великих строек.

Притча о Вавилонской башне меньше других притч Пролога Книги Бытия напоминает притчу. Оно и понятно: тут ведь речь идёт о притче, построенной на основании исторических реалий, а не на основании мифологических преданий, как в случае, к примеру, притчи о Ное. Однако история историей, а речь всё же идёт о притче — не потому, что реалии недостоверны, а потому, что история оказывается тут лишь исходным материалом для обобщения. Обобщения, связанного с образом Вавилонской башни как именно исторической реальности. Сегодня никто из историков не сомневается, что речь в притче идёт о зиккуратах — ступенчатых пирамидальных храмовых постройках, существовавших в городах Шумера ещё в третьем тысячелетии до Р.Х.

Они не могли не произвести совершенно неизгладимого впечатления на семитских кочевников, которые впервые появились в Месопотамии около XXV в. до Р.Х. Отсюда предания о башнях «до неба», вошедших в легенды — а легенды о совершенно реально существовавших башнях легли в основу притчи. Для полноты картины остаётся лишь добавить, что главный зиккурат Ура — столицы существовавшей в эти времена конфедерации шумерских городов-государств — назывался Этеменанки, что в переводе с шумерского буквально означает «основание неба и земли».

Вот этот образ шумерского зиккурата, вошедший в легенду, и стал основанием притчи, смысл которой оказался бы неполон, если не учитывать того, что зиккураты строились не только в шумерских городах, но и в городах пришедшей на смену Шумеру Вавилонии, в частности, и в её столице — Вавилоне. Там зиккурат существовал и во время написания Книги Бытия — её первые читатели могли видеть Вавилонскую башню воочию. Очередную башню. Притча о Вавилонской башне — это притча о башне, которая постоянно рушится и которую с упорством, достойным лучшего применения, отстраивают снова и снова. Отстраивают, чтобы «сделать себе имя», чтобы «не рассеяться по земле».

Чтобы было чему удержать вместе «один народ одного языка» — и речь тут не о лингвистике, а о политике: на аккадском, на языке древнего Вавилона, «сделать одним языком» означает подчинить единой власти, а «смешать языки» означает такое единовластие разрушить. Разрушает же его не Бог, как может показаться с первого взгляда. Бог лишь приближается, и языки смешиваются, и башню просто бросают недостроенной. Оно и понятно: великая стройка требует великой идеи и предполагает наличие великой империи, сильного государства и твёрдой власти.

Богу же империи не нужны, Ему нужен человек, с которым Он мог бы общаться. Когда Он близко, все «великие идеи», выдуманные человеком, обесцениваются, великие империи шатаются и разваливаются, а «великие стройки» так и остаются недостроенными. Но падший человек не может без «великих идей» и «великих строек», ради этого он готов терпеть и власть над собой великих империй — потому и строятся всё новые вавилонские башни. Строятся и рушатся — так течёт история падшего человечества.

К героям этого отрывка очень часто испытывают сочувствие. Вот, старались люди, работали, а недобрый Бог раз — и порушил всё. Ну что Ему, жалко было, что ли?... Однако вопрос в том, чего ради строится башня. Вавилонская башня символизирует цивилизацию, построенную как вызов Богу. Почему-то кажется мне, что вмешательство Бога здесь весьма условно. Вероятнее всего, мероприятие было изначально обречено на провал из-за взаминого непонимания строителей. Даже если вначале они и говорили на одном языке, действуя исключительно с целью доказать, какие они молодцы, каждый из них думал о себе, но не о других. И в этой ситуации не могло не возникнуть непонимание — и оказалось, что все уже говорят на разных языках. Именно на это обречена любая деятельность вне Бога. Позже, в день Пятидесятницы, Святой Дух исцелит эту рану и сделает возможным понимание даже между людьми, говорящими на разных языках.