Мысли вслух на 2 Тим 2:1-13

Продолжая разговор о свидетельстве, Павел обращает внимание на ответственность свидетеля. Свидетельство для апостола — своего рода духовная эстафета, в ходе которой каждый получивший возможность приобщиться к жизни Царства впоследствии сам становится свидетелем для ищущих новой жизни (ст. 1 – 2). И дело тут, как видно, не в одном лишь чувстве долга, пусть и долга, как иногда говорят в таких случаях, священного. Дело в том, что свидетельство — это нормальное духовное состояние христианина. Речь, конечно, идёт не о том, что христианин должен целыми днями проповедовать, рассказывая окружающим о Христе и о Царстве. Речь о другом: если христианство для человека — действительно новая жизнь, а не просто новая религия или новая мораль, он не сможет скрыть этой новой жизни от окружающих, да вряд ли и захочет её скрывать. И дело тут не в одной радости, переживаемой каждым, кто знает, что такое Царство.

Дело ещё и в том, что Царство может существовать, лишь непрерывно расширяясь и включая в себя всё новых жителей. Дыхание Царства не случайно переживалось (в частности, и в день Пятидесятницы), как ветер: подобно ветру, оно не знает преград, и, подобно воздуху, проникает всюду, куда только возможно, занимая всё доступное пространство. Отличие этого дыхания от физического воздуха лишь в том, что оно распространяется от сердца к сердцу, и любовь к ближнему становится для него такой же органичной средой распространения, какой для ветра является атмосфера. И христианин, если только он не хочет потерять Царство, непременно должен стать частью этого процесса, этого духовного движения, связанного с распространением Царства в нашем преображающемся, но ещё не до конца преображённом мире. Только тогда его собственная духовная жизнь будет полноценной, о чём и напоминает Павел Тимофею (ст. 3 – 7).

Напоминает он своему ученику и о другом: о той верности Христу, без которой нет Царства (ст. 8 – 13). Павлу очевидно, что верность Христу и верность Царству — одно и то же, ведь Иисус из Назарета не просто Учитель, показывающий дорогу, Он Сам и есть Царство, Он несёт его в Себе во всей полноте. Христианин может отречься от Царства постольку, поскольку сам ещё, до полного преображения своей человеческой природы, живёт двойственной жизнью; принадлежа Царству лишь отчасти, он так же отчасти принадлежит ещё прежнему, непреображённому порядку вещей. Иное дело Христос: Он весь Царство, в Нём нет никакой иной жизни, и отречься от Царства для Него означало бы отречься от Самого Себя. А Павел, как видно, призывает и Тимофея, и всех остальных христиан уподобляться Христу именно в этой полноте, в полноте жизни Царства.

Вопрос о страдании за Христа всегда является одним из самых сложных. Неверующие считают глупостью отстаивать свою веру вплоть до смерти, дескать, оно того не стоит, никому этим ничего не докажешь, да и не нужно ничего доказывать. Верующие понимают, что в сложной ситуации может не хватить духу, сил и смелости сопротивляться физическому и моральному давлению. И, тем не менее, Павел в ожидании смерти призывает нас к стойкости перед лицом любых испытаний, потому что отречение от Иисуса является всегда последствием того, что он называет связыванием житейскими делами. Нас страшит неизвестность, боль, возможные последствия нашего упорства для родных и близких. Павел не дает нам рецептов, как противостоять искушению отречением, он просто призывается нас помнить всегда о том, что при всей нашей неверности Бог всегда верен, всегда за нас. И нет ничего страшеннее отречения от того, кто доверил нам Самого Себя.

В послании к Тимофею, как и в некоторых других случаях, Павел сравнивает христианина с воином, который не может позволить себе оказаться связанным теми повседневными житейскими делами, которые обременяют других.

Может показаться, что в таком случае христианин не должен иметь ни дома, ни семьи, а единственно возможный христианский путь — путь монашеский: монах ведь как раз и похож на воина именно тем, что ничто в этом мире его не связывает. Но на самом деле речь не обязательно должна идти именно о монашестве, хотя определённая связь между путём монаха и путём воина (по крайней мере, как он понимался в традиционных культурах) есть. Речь идёт прежде всего о том внутреннем состоянии человека, которое в Библии называется бедностью. Но не в смысле материального положения, а в смысле именно духовного состояния.

Конечно, в определённых случаях для определённых людей путь внутренней нищеты возможен лишь при полном, и в том числе внешнем, отказе не только от всякого богатства, но также и от семьи, и от дома, а значит, и от имущества вообще, кроме самого необходимого минимума. Но дело не в таком отказе как таковом. Дело в том, чтобы отказаться от всяких попыток опираться в жизни на что-нибудь, кроме Бога.

А для этого необходимо осознание человеком того простого и, в общем-то, очевидного факта, что мы и сами себе не принадлежим: ведь мы и людьми-то стали благодаря тому «дыханию жизни», которое Бог «вдунул» в нас при сотворении. И если уж мы сами не свои, а Божьи, то вряд ли имеют хоть какой-то смысл наши притязания на владение чем-то в этом мире. Бог нам даёт весь мир, но не во владение, а в пользование и в управление, однако при одном необходимом условии: практического признания Его полного и безоговорочного суверенитета и над миром, и над нами самими.

И тогда человек может, пользуясь всем, жить, ничего не имея и ничем себя не связывая — как воин, который, пока он на службе, не думает о том, как заработать себе на жизнь, а думает о том, как исполнить полученный приказ. О его пропитании же заботится тот, у кого воин находится на службе. И если такое отношение к жизни предполагается для всякого, вставшего на духовный путь, то тем более оно должно быть свойственно христианину как жителю Царства, о чём и напоминает Павел Тимофею.

Что хочет сказать Павел, говоря, что «для слова Божия нет уз»? Можно, конечно, было бы сказать, что истина всё равно победит, несмотря на все гонения и преследования. Но так можно было бы говорить лишь в том случае, если бы истина была чем-то совершенно независимым от человека и от его выбора. Знаменитое «а всё-таки она вертится!» тому лучший пример: если «она» действительно «вертится», неважно, что думают люди, так же, как неважно и то, заставят ли отречься от своих слов того, кто рассказал об этом другим: кто слышал, тот слышал, дальше каждый сделает свои выводы, а реальность от этих выводов не изменится ни на йоту. Конечно, для самого учёного его позиция и верность открытой им истине — вопрос духовного выбора, но человеческие слабости в данном случае ничего не меняют: «она» будет «вертеться» в любом случае, а личные духовные качества каждого и его выбор в конкретной ситуации повлияет лишь на его собственную судьбу. И каждый, кто захочет исследовать открытое другим, сумеет это сделать независимо от позиции и личных качеств своего предшественника. Когда же дело касается свидетельства о Царстве, всё оказывается совсем не так. О жизни Царства свидетельствовать может лишь тот, кто к ней приобщился, и от его свидетельства может зависеть духовная судьба ищущих. И здесь верность свидетельству оказывается важной не только для самого свидетеля, она перестаёт быть лишь его личным делом. Но свидетельством тут оказывается уже не только слово, но и жизнь свидетеля, и даже его смерть. Не случайно тех, кого позднее стали называть мучениками, в раннехристианские времена называли свидетелями: расставаясь с земной жизнью, они тем самым доказывали, что есть жизнь иная, жизнь Царства, о которой прежде они рассказывали тем, кто был готов слушать. И ради этой жизни, жизни во всей её полноте, не жаль расстаться с той малой крупицей полноты, которую составляет наша жизнь в непреображённом мире. И тогда оказывается, что для слова Божия действительно «нет уз»: ведь если не только жизнь, но и сама смерть свидетеля оказывается свидетельством, такое слово заглушить невозможно уже ничем.

Самое начало 11-го стиха наводит на мысль о двусторонних отношениях между нами и священным текстом. Павел, который многократно использует цитаты из Писания для подтверждения своих слов, здесь, наоборот, сам утверждает, что некоторое высказывание верно. Замечательно это взаимное признание присутствия Духа Святого в Слове и в человеке!

Дальнейшее, по-видимому, представляет собой фрагмент древнего христианского гимна, основной смысл которого — провозглашение того, что жизнь в соединении с Богом, начавшись здесь со страдания и смерти, разделяемых с Иисусом Христом, продолжается и после смерти — в Его Воскресении и царствовании. Отметим для себя некоторую парадоксальность завершения этого фрагмента: наша отречение от Бога (т.е. разрыв отношений с Ним) и означает нашу неверность, но Божие отречение от нас не является неверностью, потому что Он остается верен Самому Себе и Своему замыслу, что придает надежду нашему существованию в этом изменчивом и неверном мире.

Для Павла было очевидно, что христианство — это жизнь со Христом в Его Царстве. Так же очевидно было для него и то, что в Царстве нет места ни злу, ни греху. Но Павел всегда оставался реалистом. Он прекрасно знал, что такое человеческая природа. Он по своему опыту понимал, что не грешить падшему человеку невозможно. А полностью избавиться от греха можно лишь после полного преображения человеческой природы. Между тем, к новой жизни, к жизни в Своём Царстве, Спаситель призывает каждого из нас уже сейчас. Как же это возможно? Очевидно, только вопреки нашей собственной греховности.

Но что значит «вопреки»? В тот самый момент, когда мы даём в своей жизни место греху, мы тем самым отделяем себя от Царства, от его жизни. Но иногда это происходит помимо нашей воли: ведь в падшем состоянии мы далеко не всегда можем проконтролировать собственные интенции, включая те, которые ведут нас к греху. Если мы грешим сознательно и не раскаиваемся в совершённом грехе, Царство оказывается для нас закрытым. Но ведь возможна и иная неверность: не предательство, а ошибка, духовный срыв. В этом случае мы не тонем в нашем грехе окончательно, но он вполне может, пусть и на время, захлестнуть нас с головой.

Но до тех пор, пока мы сами не считаем такое состояние нормой, грех не имеет над нами полной власти. И, значит, от Царства с его жизнью мы не отрезаны полностью. Но что же удерживает нас в Царстве? Очевидно, то наше подлинное «я», которое не согласно с грехом, нас захлёстывающим. Но наша верность Царству и его жизни всё-таки остаётся неполной: в тот момент, когда мы оказываемся во власти греха, мы как бы внутренне раздваиваемся. А вот Христос раздвоиться не может.

И не только потому, что несёт в Себе всю полноту Божью, но ещё и потому, что Его человеческая природа от греха свободна. Он — абсолютно цельная Личность. И потому только на Нём может держаться Царство. А мы сможем стать Ему полноценными помощниками лишь тогда, когда станем такими же цельными личностями. Божьей полноты нам, конечно, не вместить, но вот преображение нашей человеческой природы и избавление её от власти греха — вполне реально. Надо лишь пройти тот путь, на который мы вступили как христиане. До конца.

Во втором послании к Тимофею апостол Павел, вероятно, приводит слова одного из христианских гимнов (2 Тим. 2:11-13). Он пишет об этих строках: «Верно слово», - как бы подписываясь под их содержанием. И правда, они напоминают своим строением стихи, которые в малом количестве слов несут так много смысла. Затрагивается самое главное в жизни человека: ее смысл и то, в результате, как эту жизнь нужно проживать, о чем нужно помнить. Если мы связываем свою жизнь с жизнью Христа настолько, что отдаем Ему жизнь, то Он — наш Господь — в силе вернуть нам жизнь сполна, воскресив нас из мертвых. О содержании этой связанности с Богом мы читаем дальше: терпеть вместе с Ним, разделяя Его страдания, быть верными. А страшные слова о Его отречении от нас в ответ на наше отречение от Него означают лишь констатацию Им того, что связь с Творцом прервана. Прервана с нашей стороны. А ответить Он может лишь одним — Своей верностью, «ибо Себя отречься не может» (2 Тим. 2:13).

«Сие напоминай, заклиная пред Господом не вступать в словопрения, что нимало не служит к пользе, а к расстройству слушающих». Наверное, это важнейшее правило церковного здоровья, здоровья людей, склонных к активной внутрицерковной жизни или просто людей активных в отношении своей духовности. Обратимся к духовным дневникам одного из крупнейших богословов XX века протопресвитера Александра Шмемана. «… какая путаница, даже тьма в этих молодых головах, как убита непосредственная нравственная реакция, какой сумбур создала в мире, в душе, в культуре всевозможная «интеллигенция». Бесконечная гордыня всего этого. Гордыня и пошлость. Иссскуственная взволнованность псевдопроблемами, гордость псевдосознанием, важность пустоты. И теперь этот злосчастный «академизм», «проблематика», возможность каждому возомнить себя чем-то. И вера в «обсуждения», «выяснения », «коммуникации». Ни один человек в мире не обогатился обсуждениями. Только встречей с реальностью, с правдой, добром, красотой. <...> Поэтому по мере приближения к «реальности» все меньше нужно слов. В вечности уже только: «Свят, свят, свят…» Только слова хвалы и благодарения, моление, белизна полноты и радости. Поэтому и слова только те подлинны и нужны, которые не о реальности («обсуждение»), а сами – реальность: ее символ, присутствие, явление, таинство. Слово Божие. Молитва. Искусство»(«Дневники», М., 2005, с.21, 22). В той же книге, уже много позже, он вспоминает краем уха слышанный разговор двух женщин. Они спорили сколько умершие с нами остаются: сорок дней или не сорок. «Ведь Церковь учит…» "Зачем это?" – просто спрашивает отец Александр. И это самое страшное, когда мы тратим время на «споры о вере». Все это лишь жалкая пародия на брань о Духе. Так зачем предаваться ей? Будем искать среди людей близких не по убеждениям, а по тому, как показано нам Господом в притче о милосердном самарянине.