Мысли вслух на Лк 16:19-31

Притча о богаче и Лазаре — одна из самых сложных для нашего понимания. Во многом это связано с тем, что мы читаем написанный текст, в то время как Христовы притчи — жанр устный. Это при чтении книги мы можем возвращаться назад и рассматривать разные оттенки смысла, слушатели же такой возможности не имели и воспринимали один-два существенных образа. Поэтому Иисус, желая сообщить нечто действительно новое, фоновую информацию подавал в соответствии с той системой представлений, которую имели Его слушатели. Проверьте, так построены все Его притчи. Два наиболее существенных момента в этой притче — это, конечно, ее последняя фраза о том, кто воскреснет из мертвых, и связь между существованием здесь и в посмертии. В остальном Иисус опирается на традиционные представления: лоно Авраама, шеол, - пока не пытаясь их изменить. Все еще впереди: ведь сойдя после Своей крестной смерти в ад, Иисус отменяет представление о шеоле — месте, где нет Бога.

Христос рассказывает страшноватую притчу о том, как один равнодушный человек, не обращавший внимания на страдания ближнего, совершенно бесповоротно угодил в ад. Но дело в том, что притчи рассказываются не об аде или рае, а о нас с вами, о том, как нам жить на этой земле. Ведь суть не в том, что нас запугивают адскими муками, а в том, что перед нами ставится определенная альтернатива: постараться «получить все доброе в жизни» или увидеть боль и одиночество того, кому повезло в этой жизни меньше, чем нам. И решение здесь нужно принять совершенно свободно, потому что, если человек глух к голосу совести, к человеческому и Божьему закону, то его можно сколько угодно запугивать адом или чем-либо другим: если даже кто из мертвых воскреснет — не поверит. А всего-то нужно: оторваться от своего счастья (или несчастья) и поделиться «хотя бы крошками» своей жизни, ведь она для того нам и дана...

Размышляя над сегодняшним текстом, можно заметить одну его особенность. Имя богача не названо. Имя же Лазаря, напротив, названо. Казалось бы, ну что в этом особенного? Но потом мы стали думать о других притчах и историях Евангелия и поняли, что имена дурных людей почти нигде не упоминаются, за теми редкими исключениями, когда не упомянуть их невозможно, как то в случае Иуды, Каиафы, Понтия Пилата, ибо это фактологическое свидетельство исторической подлинности. В отличие от Ветхого Завета. Если так несколько условно начертить две таблицы для Ветхого и Нового Заветов, в каждой из которых были бы две колонки со злыми и добрыми именами людей, то, наверное, в первом случае эти колонки были бы сравнимы по длине (тоже с долей условности, просто как тенденция). А вот в случае Нового Завета... Кажется, колонка добрых имен будет гораздо длиннее, чем злых. Не потому, конечно, что зла было гораздо меньше. Но в этом, кажется, примета нового богословия Нового Завета. И тому можно указать несколько причин. Имя нечто очень важное для христианина. Почему? Для кого-то из суеверия, кто-то видит в имени какой-то сакральный смысл, часто слышишь от наших современников, что, давая своему ребенку имя, ты влияешь на его судьбу. Но суеверия не дают место истинной вере, а она в том очень важном обстоятельстве, что, присвоив Адаму право давать имена, сотворенным Им вещам, Господь призвал человека к соучастию в Его Творении. Дать имя значит разделить с Богом творчество в мире, имя служит словно бы иконой Синергии. Почему, постригаясь в монахи, человек меняет имя? Существует мнение, что для того, чтобы полностью порвать со своей жизнью в миру. Нам такое толкование кажется сомнительным. Жизнь в миру, с точки зрения православного вероучения, ни в какой мере не считается чем-то низшим по отношению к жизни в монашестве. То, что монах меняет имя, напротив, нам кажется, свидетельствует о смысле имени как иконы Соработничества. И вот Иисус приходит и словно обновляет этот момент, когда Адам давал имена зверям и птицам. Такая малая величина отношения количества злых имен к добрым в Евангелии словно бы рисует икону Царствия Небесного, где зла уже не будет. (Заметим в скобках, что иконы тем и отличаются от картин, что над каждым изображенным на ней святым или святой, и главное, над Господом, всегда стоит имя!) Зло описано, но не названо и ему как будто тем самым меньшая степень существования отведена, подобно тому, как, давая имена, Адам довершал создание вещей в мире.

Притча Иисуса о богаче и Лазаре касается очень важного вопроса: вопроса о свидетельстве и о доказательствах. То, что она прозвучала из уст Спасителя, неудивительно: ведь многие из слушавших его людей требовали от Него не столько свидетельства о Царстве (их-то было более, чем достаточно), сколько доказательств Его мессианства, таких доказательств, которые были бы достаточно убедительны, прежде всего, в их собственных глазах.

Иисус в ответ, как видно, прибегает к притче, в основе которой — традиционные для евангельской эпохи представления о посмертной участи праведника и грешника. Надо заметить, что изначальные представления о мире теней, о царстве мёртвых, которое по-еврейски называется в библейских книгах шеолом, а по-гречески (как в рассказе евангелиста) аидом (от которого и происходит в русском языке слово «ад»), не предполагали никакого различия в посмертной участи праведников и грешников, равно как и не предполагали никаких посмертных наград или наказаний.

Такие представления были свойственны всем народам без исключения, включая, разумеется, и народы ближневосточные: египтян, вавилонян, греков, римлян, евреев. И лишь впоследствии, у разных народов в разное время (а у евреев позже, чем у всех остальных), начинают развиваться представления о благом и дурном посмертии как следствии соблюдения или нарушения духовно-нравственных законов во время земной жизни.

Противопоставление нечестивого богача благочестивому бедняку было для яхвизма, а позже для иудаизма традиционным, и неудивительно, что богач попадает в «место мучения», а Лазарь — «на лоно Авраама». Речь идёт о традиционном для евангельской эпохи понимании «лона Авраама» как места покоя, где праведники пребывают вплоть до Суда в состоянии, напоминающем то ли глубокий безмятежный сон, то ли спокойное созерцание Бога, и шеола, который для нечестивца становится местом мучения.

Смысл же притчи заключён в просьбе богача о свидетельстве, о том, чтобы сам Авраам пришёл бы к его братьям и рассказал им о том, что их ждёт после смерти. Авраам же в ответ указывает ему на «Моисея и пророков», т.е. на св. Писание в том объёме, в котором оно существовало в ту эпоху, включая Пятикнижие, Ранних пророков и Поздних пророков (другое распространённое название — «Тора и пророки», или, как передано это выражение в Синодальном переводе, «Закон и пророки»).

Смысл ответа достаточно прозрачен: соблюдающий Тору и прислушивающийся к голосу пророков поймёт всё, Торы и пророков достаточно для того, чтобы встать на путь праведности и, пройдя этим путём до конца, найти в конце пути Христа и Царство. А если Торы и пророков мало, не помогут никакие свидетельства: ведь мало Торы и пророков обычно бывает тем, кому нужно не свидетельство, а доказательство, не указание пути, а средство для самооправдания. А тут уже, воистину, даже воскресшие из мёртвых никого ни в чём не смогут убедить.

Евангелие мало говорит о том, какова "жизнь после жизни", и скорее всего такое умолчание вызвано тем, что путь на небо проходит по земле, на которой нам следует прожить в соответствии с нашим призванием. Но вот перед нами рассказ, приоткрывающий таинственную завесу, однако и здесь в центре нашего внимания оказываются не подробности загробного существования, они упомянуты кратко, а смысл рассказа применительно нашей жизни.

И вот мы видим, как человек, бездумно живший в своё удовольствие, попадает в ад потому, что уже всё получил в земной жизни. Казалось бы, что он плохого делал? Ну, правда, не кормил Лазаря, который, как грязный бомж, валялся около дома, но ведь всех не накормишь. Об этом богаче больше ничего плохого не говорится, не упомянуто, чтобы он кого-нибудь ограбил или зарезал, за что же он попал в ад?

Должно быть, не за что, а почему: не потому, что пользовался земными удовольствиями, а потому, что они заслонили ему Бога. Как одни и те же вещества способны, в зависимости от дозы и пропорций, быть и лекарством, и ядом, так и те дары, которые Господь сотворил для удовлетворения наших нужд, могут оказаться губительными, если мы перестаём из-за них замечать Творца.

А ещё в этом рассказе содержится важное пророчество о том, что если люди не прислушиваются к хорошо известным пророческим словам, то не поверят и тому, кто воскреснет из мёртвых. До сих пор тем, кто надеется на нескончаемую жизнь посреди земной роскоши, трудно поверить Воскресшему. Но, сойдя в ад, Он преодолел великую пропасть, до той поры непроходимую.

Очень часто атеисты и скептики, утверждающие свое неверие в Бога, апеллируют к тому, что те чудеса, о которых говорят верующие – это вымысел, что они не хотят в них верить, что именно это – главное, что отторгает их от веры. Сегодня Господь им и нам говорит очень важные слова: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят. То есть на самом деле они заблуждаются о причинах своего неверия. Даже если бы на их глазах произошло чудо, они бы в него не поверили.

Научиться разглядеть чудо позволяет только слово Божие, "Моисей и пророки". Чудо можно увидеть только сердцем, исполненным божественного глагола, потому что "самого главного глазами не увидишь", как говорил герой Сент-Экзюпери. Как не помогли бы глаза пятерых братьев богача увидеть в человеке, который мог прийти к ним воскресшего Лазаря, так не помогают сегодняшним неверам их глаза увидеть, что "вся земля в дыму от любви Господней".

Это заключительные слова, которые Господь вкладывает в уста Авраама в притче о богаче и Лазаре. Конечно, притча в первую очередь повествует о посмертном воздаянии, хотя едва ли это составляет ее единственный смысл. Мы, вообще говоря, привыкли к этой мысли, однако для иудеев, первых ее слушателей, это было важным и новым откровением. Но в заключительных словах притчи Господь говорит о свидетельстве Воскресшего из мертвых: «…если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят». Конечно, речь идет о Его Воскресении, и для нас исключительно важно, что поверить Воскресшему человек способен только тогда, когда «слушает Моисея и пророков». Во-первых, под выражением «Моисей и пророки» подразумевается Библия в том виде, как она была известна и признана во времена земной жизни Христа. А во-вторых, «слушать» в данном случае означает не столько слуховое восприятие, сколько послушание, исполнение слова Божьего. Если не исполнять слово Божие, то и великое знамение Воскресения не приведет тебя к обновлению жизни.

Говоря о наступившей с Его приходом новой эпохе, Иисус характеризует её так: Тора и пророки — до Иоанна (речь идёт, очевидно, об Иоанне Крестителе), а теперь (и это «теперь» продолжается до сего дня) в Царство входят, прилагая к тому соответствующие усилия. Между тем, из этого вовсе не следует, что Тора потеряла силу и больше не нужна: скорее небо и земля исчезнут, чем исчезнет хоть одна черта в Торе.

Из этих слов Спасителя становится очевидно, что мы живём в эпоху наступающего Царства. Прежний порядок вещей ушёл в историю, осознаём мы это или нет. Эпоха наступающего Царства предполагает возможность приобщиться к Царству для каждого ищущего, но для приобщения нужно приложить соответствующие усилия. Очевидно, что когда-то должен наступить и момент полного торжества Царства, связанный с явлением Христа во славе. Главным же духовным содержанием нынешней эпохи является как раз процесс вхождения Царства в мир.

Тора при этом не остаётся в прошлом. Оно и понятно: ведь Тора — феномен не религиозный собственно, а духовный. Это не просто данное Богом законодательство или установленный Им моральный кодекс, это откровение тех духовных законов, которые определяют отношения человека с Богом и с другими людьми. В таком качестве Тора, разумеется, не может потерять своей значимости ни в какую эпоху, даже тогда, когда Царство раскроется во всей полноте.

На нынешнем же историческом этапе, в эпоху наступающего Царства, Тора оказывается необходимой ищущим Царства как средство выстраивания своей духовной жизни. Царство ведь входит в мир с участием человека. С участием тех, в чьём сердце ему нашлось место. Но чтобы сердце было готово не только вместить, но и удержать в себе то дыхание Царства, без которого нет христианства, ему нужна Тора. Та внутренняя Тора, которая собственно и придаёт некую форму нашему существованию, оформляет нашу духовную жизнь.

Иначе Божье дыхание, дыхание Царства, коснувшись нас и даже войдя в наше сердце, оставит нас так же легко, как пришло к нам. В нашем сердце просто не найдётся того сосуда, в котором оно могло бы поместиться. И тогда каждое касание Божьего дыхания будет означать для нас начало новой жизни с нуля. И после каждого радостного приобщения к этой новой жизни будет следовать откат назад, к прежнему состоянию. Вот для избежания такого отката и нужна внутренняя Тора. До последней черты. До полноты.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к теме евангельской бедности, которую Иисус рассматривает, прежде всего, как состояние духовное. Вопрос о неправедном богатстве был актуален во все времена, и домоправитель из приведённой в отрывке притчи, разумеется, прекрасно знал, что должен делать человек, нарушивший восьмую заповедь: он должен был вернуть украденное, добавив ещё сверх взятого. Именно так и поступает вороватый домоправитель: когда хозяин уже готов прогнать его (ст. 1–3), он, задумываясь о своём будущем, не просто возвращает хозяину всё украденное, но и попутно облегчает бремя тех, кто был его хозяину должен с тем, чтобы заслужить благодарность должников (ст. 4–7). Тем самым вороватый домоправитель не только искупает собственный грех, но и делает добро ближним. Неудивительно, что такое поведение возвращает домоправителю доверие его хозяина: человеку, не просто вернувшему украденное, но и помогающему ближним, можно доверять, такое раскаяние заслуживает похвалы (ст. 8). Тем самым проблема богатства переносится в контекст вопроса об отношениях и о приоритетах. Даже в случае, когда богатство нажито нечестным путём (проще говоря, когда оно краденое), главное заключается не в перераспределении этого богатства самом по себе, а в том, чтобы помочь конкретным людям, тем самым установив (или восстановив) с ними отношения, не имея которых, человеку оказывается некуда идти.

В данном случае, как и во всех прочих, центральным оказывается вопрос о приоритетах, о том, что важнее: отношения с Богом и людьми или богатство, о чём в завершение притчи Иисус говорит прямо (ст. 9–13). То же касается и притчи о богаче и Лазаре (ст. 19–31), но здесь вопрос о богатстве рассматривается в контексте мессианской и эсхатологической перспективы. Путь богача и путь бедняка показаны в традиционном контексте общебиблейского представления о двух путях, из которых один приводит в Царство («на лоно Авраама», ст. 22), а другой — в шеол, в мир теней, откуда нет выхода и обитателям которого нет пути в Царство (ст. 23–26, шеол назван здесь «адом»).

Смысл притчи вполне прозрачен: богатство заслонило от его хозяина человека, а вместе с ним — и Царство. Для богача всё начинается и заканчивается в нашем ограниченном мире, в котором он получает всё, но где не обрести ни Царства, ни вечной жизни. И никакие доказательства не убедят того, кто не готов разорвать границы непреображённого мира (ст. 27–31). Потому, что каждый сам выбирает свой путь. И получает то, что выбрал.

В Евангелии очень часто проводятся параллели между земным и небесным богатством. Это не случайно, потому что в жизни всегда получается так, что у одних людей чего-либо (материального или духовного) всегда больше, чем у других. И отношения между ними являются частью отношений вообще между людьми. Наверное, центральными словами в этой главе являются стихи 9-12. Осознаем ли мы, что все, что мы имеем — не наше? Что оно дано нам лишь как управляющим, которые должны правильно распорядиться тем, что у них есть? А цель у христиан (да и вообще у человеков) может быть только одна - осуществление на своем месте вечной Божьей любви, то есть — служение друг другу. Поэтому, если мы правильно (руководствуясь любовью) используем это чужое богатство, то взамен получим наше собственное — те плоды, которые вырастают из таких отношений — пребывание в любви и свете Божьем.