Мысли вслух на Исх 10:1-29

Наступает момент, когда даже фараон понимает: надо что-то делать, иначе его страна не перенесёт обрушивающихся на неё одного за другим бедствий. Момент этот был для него весьма неприятным: приходилось соглашаться на то, на что соглашаться совсем не хотелось. Соображения были самые разные, включая и сугубо политические: отпускать большую массу людей куда-то в пустыню, где все эти люди останутся без надзора и контроля, была рискованно.

Фараон пытается найти выход: он хочет заранее договориться с Моисеем, сколько народу пойдёт с ним и кто именно. Моисей же, наоборот, не сообщает фараону никаких подробностей. Он просит отпустить всех и притом со скотом: ведь неизвестно, что именно из стада Бог выберет Себе в жертву. Такой ответ насторожил фараона: он тут же предположил, что Моисей замышляет что-то нехорошее.

Тут, как в капле воды, отражается та всеобщая проблема, проблема изначального взаимного недоверия, которая отравляет жизнь падшего человека. Глядя на других, оценивая их планы, вникая в их замыслы, мы всегда склонны предполагать худшее. Моисей действительно собирался в конце концов увести свой народ из Египта — это правда, но он едва ли лгал фараону относительно своих намерений на тот момент, когда о них говорил.

Судя по тому, как развивались события в дальнейшем, можно думать, что решение уйти из Египта и уже не возвращаться назад было принято Моисеем лишь тогда, когда стало ясно, что фараон не примет народа в его новом духовном качестве, в том качестве, которое он обрёл бы после заключения союза-завета с Богом. Будь оно иначе, не исключено, что даже после заключения завета на Синае евреи могли бы уйти из страны не сразу: ведь, уйдя так неожиданно, как они ушли, беглецы оказались совершенно не готовы ни к жизни в пустыне, ни к пути за Богом.

На подготовку надо было время, которое вполне можно было бы, при других обстоятельствах и при другом отношении властей к происходящему, провести и в Египте. Позиция фараона, однако, сделала такой вариант развития событий совершенно невозможным. Когда фараон прямо запретил Моисею являться к нему на глаза и возвращаться к вопросу, который Моисей перед ним поставил, пророк понял: время просьб кончилось, теперь всё пойдёт иначе, по другому сценарию.

Через много лет после написания этого рассказа апостол Павел (Рим 9:17-23) поставит перед своими читателями вопрос, который, возможно, не дает покоя и тем, кто сегодня читает о наказании Египта. Господь Сам «ожесточает сердце» фараона, а затем Сам же наказывает его и его народ за непослушание. «За что же еще обвиняет? Ибо кто противостанет воле Его?», — спрашивает воображаемый собеседник Павла. — «А ты кто, человек, что споришь с Богом?», — отвечает апостол вопросом на вопрос. Для него совершенно очевидна абсолютная власть Бога над всем, что происходит на земле; но также очевидна и справедливость и милость Бога. Он не решает этот вопрос утверждением человеческой свободы воли, независимости от Бога, но также он сознает правомерность вопроса: «За что же?». Тайна зла вряд ли доступна нашему пониманию, «зло нельзя объяснить, с ним надо бороться», как сказал один мудрый человек. Но есть в мире и еще одна тайна — тайна Бога. Она больше, сильнее тайны зла. И именно поэтому у нас есть надежда.

В отношениях человека с Богом есть своя логика, и если человек снова и снова отталкивает руку, протянутую ему Богом, это не может оставаться без последствий. На первый взгляд такая ситуация кажется не очень понятной: в конце концов, Бог ведь может просто оставить в покое того, кто не хочет иметь с Ним дела. Но как быть, если в силу сложившихся обстоятельств этот не желающий знать Бога человек оказался на таком месте, где от его решения зависит осуществление замысла Божия? Ведь промысел Божий реализуется в мире свободных людей, а в падшем мире человек, пользуясь своей свободой, далеко не всегда принимает во внимание планы Божии. И тогда Богу приходится действовать жёстко. Неуступчивость фараона, в известном смысле, вынуждает и Бога стать по отношению к нему неуступчивым. И тогда знаком станет уже не признание фараоном власти Божией, а осуществление Богом Своего плана вопреки воле фараона (ст. 1 – 2). А сам фараон встретится лицом к лицу не с Божьей любовью, а с Божьей силой. И сила эта будет такой, что её очевидное превосходство будет ясно всем и каждому (ст. 7). С такой силой приходится считаться. Но считаться — не значит принять. Даже маг или материалист готов иногда признать, что в мире есть силы, превосходящие силы человеческие, будь то мощь науки или сила магии. Но даже если за этой силой такой материалист почувствует присутствие чьей-то воли, намного превосходящей человеческую, он вовсе не обязательно признает её высшей себя, ведь более сильный далеко не всегда имеет право на власть над более слабым. Конечно, природа не такова, по закону природы сильнейший имеет право властвовать над слабейшим, но человек редко принимает такое положение вещей как норму, даже если на словах он признает природу высшей и последней реальностью. И тогда, столкнувшись с силой Божией и не находя за ней Бога, человек пытается договориться с ней или с тем, кто, как ему кажется, за ней стоит, как фараон пытается договориться с Моисеем (ст. 8 – 11, 24 – 27). Казалось бы, здесь-то и можно было бы попробовать установить с фараоном контакт и попробовать смягчить его сердце. Но на самом деле никакого полноценного общения и даже подлинной встречи с Богом такой торг не предполагает: ведь признания власти Божией он не допускает, наоборот, целью его является попытка откупиться и отделаться от Бога Моисея, сделать что-то, чтобы Он оставил наконец в покое и Египет, и самого фараона, и добиться этого как можно меньшими издержками. Потому-то и важны фараону гарантии возвращения тех, кого он отпускает на праздник. Но в отношениях с Богом торг неуместен.