Мысли вслух на Мф 12:38-45

И книжники и фарисеи предлагают Христу совершить знамение, но, пожалуй, к такой просьбе присоединились бы многие в народе. Похоже, что толпа не только заранее знает, каким должно быть такое знамение, но и хотела бы продиктовать условия его совершения. Отказываясь дать толпе увидеть то, что она способна себе представить и заранее готова истолковать по собственному разумению, Христос готов предоставить другое знамение — Своё Воскресение. Многими из людей оно будет отвергнуто, но всё равно станет знамением для всего мира, совершенно неожиданным и не укладывающимся в сознании, но постигаемым верой. Знамения сами по себе могут и не привести к вере, но вера даёт увидеть смысл знамений. Слова о том, что может происходить после изгнания нечистого духа, относятся не только к тем, кто «неквалифицированно» изгоняет бесов. Здесь мы видим предупреждение о трудностях, встающих на путях духовной жизни, о её серьёзности и об ответственности за хранение приобретённого. Ведь мы рискуем отдать выметенную горницу семи злейшим нечистым духам всякий раз, когда добровольно возвращаемся к привычным греховным наклонностям, вроде бы уже отброшенным. И вряд ли случайно это предупреждение соседствует с предупреждением о недопустимости хулы на Святого Духа. Да, Господь милостив. Но возможно ли принимать милость, отвернувшись от её Подателя?

Книжники — типичные люди науки. Они знают, что должно происходить, и стремятся получить экспериментальное подтверждение своим догадкам об Иисусе. Они хотели бы получить знамение, которое освободило бы их от нравственного выбора и, главное, от необходимости довериться, «впасть в руки Бога живого». Иисус говорит о знамении Ионы пророка и своем воскресении в третий день после Распятия. А потом он вспоминает ниневитян, покаявшихся после проповеди Ионы, и говорит, что «на фоне» покаяния ниневитян поиск книжниками доказательств подпадает осуждению.

А дело в том, что Иона назвал в Ниневии вещи своими именами. Злые дела были названы злыми (а не необходимой жестокостью), насилие — насилием, а не ограничением свободы ради интересов тех или иных призраков. Библия говорит, что ниневитяне — тоже люди, хотя Ниневия тех времен напоминала фашистские режимы 20 века. А сердце человека способно открыться к правде, к серьезной нравственной оценке себя. И ниневитяне покаялись, отказались от злых дел своих. Не были им явлены чудеса и знамения, но они признали справедливой оценку своих дел, данную Ионой, — и были спасены. Бог дал человеку нравственный центр, совесть, и мы можем спастись, если будем прислушиваться к ее голосу.

В самом деле, вера — это не столько вопрос разума и доказательств, сколько дело совести. А дальше Иисус говорит, что перестать делать зло недостаточно для того, чтобы стать человеком правды, человеком совести. Нужно начать делать доброе, иначе впадешь в еще худшие согрешения. На пути правды невозможно стоять, по нему можно только идти. Если ты не движешься вверх — ты падаешь.

Книжники знают, что должно происходить, и стремятся получить экспериментальное подтверждение своим догадкам об Иисусе. Они хотели бы получить знамение, которое освободило бы их от нравственного выбора и, главное, от необходимости довериться, «впасть в руки Бога живого». Иисус говорит о знамении Ионы пророка и своем воскресении в третий день после Распятия. А потом он вспоминает ниневитян, покаявшихся после проповеди Ионы, и говорит, что «на фоне» покаяния ниневитян поиск книжниками доказательств подпадает осуждению.

А дело в том, что Иона назвал в Ниневии вещи своими именами. Злые дела были названы злыми (а не необходимой жестокостью), насилие — насилием, а не ограничением свободы ради интересов тех или иных призраков. Библия говорит, что ниневитяне — тоже люди, хотя Ниневия тех времен напоминала фашистские режимы 20 века. А сердце человека способно открыться к правде, к серьезной нравственной оценке себя. И ниневитяне покаялись, отказались от злых дел своих. Не были им явлены чудеса и знамения, но они признали справедливой оценку своих дел, данную Ионой, — и были спасены. Бог дал человеку нравственный центр, совесть, и мы можем спастись, если будем прислушиваться к ее голосу.

В самом деле, вера — это не столько вопрос разума и доказательств, сколько дело совести. А дальше Иисус говорит, что перестать делать зло не достаточно для того, чтобы стать человеком правды, человеком совести. Нужно начать делать доброе, иначе впадешь в еще худшие согрешения. На пути правды невозможно стоять, по нему можно только идти. Если ты не движешься вверх — ты падаешь.

Окружающие не раз просили у Иисуса знака («знамения»), который стал бы доказательством Его мессианства. Речь, по-видимому, шла об одном из тех знаков, которые, согласно традиционным для того времени представлениям, должен был дать Мессия в доказательство Своего мессианства. Иисус же, как известно, отнюдь не пытался соответствовать народным мессианским представлениям. И теперь Он снова отказывает окружающим Его людям в их просьбе, говоря лишь о «знаке Ионы пророка», явно намекая на Свою крестную смерть и Своё воскресение. Почему же Он отказывает им? Конечно, не в последнюю очередь потому, что соответствовать ожиданиям народа для Него означало исказить собственную миссию: ведь Он никогда не стал бы делать того, что, согласно общепринятым тогда представлениям, должен был делать Мессия, и данные Им знаки оказались бы, по сути дела, обманом. Но этот обман был бы не самым серьёзным. Страшнее было бы другое: такие знаки отвратили бы людей от Царства, принесённого Им в мир. А главной задачей Иисуса было как раз свидетельство об этом Царстве. Окружающие же хотели Царства на свой манер, и свои представления о Мессии связывали прежде всего с таким Царством: Мессия в их представлении был тем, кто утвердит земное Царство, построенное по законам мира сего. А такое Царство могло бы действительно стать утешением для тех, кто жаждал самоутверждения на земле, самоутверждения, может быть, и не личного, но от этого духовно не менее разрушительного: ведь гордыня коллективная, будь то национальная или религиозная, нередко оказывается страшнее индивидуальной. И никакие духовные усилия, связанные с личной праведностью, при таком общем векторе ничего не могли изменить: ведь личная праведность сама по себе не меняла человека кардинально, она лишь готовила его к тому, чтобы в нужный момент он был готов сделать шаг в Царство. А если вместо шага в Царство человек делал шаг в другом направлении, в сторону миража, принимаемого им за Царство, результат оказывался печальным: личная праведность, не овеянная дыханием Царства, легко становилась почвой для самых страшных грехов, и прежде всего — для безжалостного религиозного фанатизма, сыгравшего несколько десятилетий спустя роковую роль в судьбе Иудеи и народа Божия. А Иисус, конечно, предвидел такое развитие событий. И делал всё возможное, чтобы этому помешать.

Слово «знамение» мы сегодня понимаем как чудо. Между тем соответствующее ему греческое слово, да и само «знамение» в изначальном смысле, который оно имеет в старославянском или в древнерусском языке, означает «знак». Получается, что слушающие Иисуса люди ожидают от Него какого-то знака, который говорил бы… собственно, о чём? О Его мессианстве?

Вполне возможно: ведь, как считалось в те времена, Мессия, придя, должен был доказать Своё мессианство, в том числе и некоторыми вполне определёнными знаками, среди которых должны были быть и чудеса, проявления Божьей силы, доказывающие, что Бог действительно с Ним и что Он поручает Ему то служение, на которое Он претендует. Вообще же, говоря шире, знаков ожидали для того, чтобы убедиться, что действует действительно Бог, а не человек по своей собственной воле. Таких знаков ожидали и требовали от Иисуса: по ним слушающие Его хотели определить, кто же перед ними на самом деле. Казалось бы, требование вполне закономерное, если бы не одно «но»: свидетельств того, что Бог действительно с Ним, Иисус явил более, чем достаточно, о чём Он и говорит окружающим Его людям.

Таких явлений Царства, его дыхания, его силы, таких зримых знаков Божьего присутствия Израиль прежде не видел, и многие, смотревшие на ситуацию непредвзято, с этим соглашались. Конечно, знаки были не совсем такие, каких ожидали, но они были налицо. Нежелание многих видеть очевидное делало бессмысленным новые знаки: кто хотел, уже увидел, кто не хотел видеть, не увидел бы ничего, какие бы знаки ему ни продемонстрировать. Было, однако, и другое: увлечение знаками само по себе не всегда приносит человеку духовную пользу.

Знак — лишь указатель на главное, он не должен становиться чем-то самодостаточным и самодовлеющим. Знаки похожи на географическую карту, которая схематически изображает реальную местность: на разных картах система условных обозначений может отличаться, но, если карта верна, географические реалии она во всяком случае передаст адекватно. Отвергать карту с необычной системой условных обозначений лишь потому, что такая система непривычна, означает забыть о назначении географической карты как таковом. Потому и не старается Иисус соответствовать ожиданиям публики в том, что касается знаков: Ему ведь важно Царство, а не указатели.

Как страшна свобода... За ней неизбежно следует ответственность. Свободный выбор — это наша проблема, наша головная боль. Даже выбрать йогурт в супермаркете для нас невыносимо трудно, потому что в неправильном выборе будем виноваты только мы сами, а мы боимся оказаться виноватыми. Поэтому мы, подчас даже подсознательно, ищем несвободы, вынужденности решений, доказательств и знамений, как и книжники и фарисеи в евангелии от Матфея. Но отказ от свободы выбора — это тоже решение, за которое приходится отвечать. Отказ увидеть знамения Божьего действия в нашей жизни и требование все новых и новых доказательств делает нас неправыми перед Богом даже по сравнению с кающимися язычниками.

Почему так важен для нас этот текст? Он предостерегает нас от одной весьма опасной ситуации. Заметим, что вообще заповеди Христовы и Евангелие в целом можно в каком-то смысле уподобить тем знакам на дороге, которые предупреждают об опасности, скажем крутой поворот, склон или гололед. Это действительно яркие символы, заботливо поставленные, чтобы предостеречь нас от беды. От каких же неприятностей предостерегает нас текст, явленный нам сегодня Господом? Подумаем об этом сегодня. Что испытывает человек, когда понимает, что с честью вышел из какого-то искушения? Он испытывает определенную гордость, тут никуда не денешься. И, наверное, в какой-то мере это нормально. Но вот именно вопрос о мере, извечный вопрос о мере. Чуть только мера превзойдена, открывается щель в наше внутреннее пространство, в котором еще то место, которое было занято грехом, ничем не успело заняться. Да, нам должны быть ценны наши победы, но мы не должны забывать главное: победив, Христос был побежден, прибит к Кресту, распят. Так и мы, победив зло в себе, на самом деле изранены им, больны им. И нам надо очень беречь свое внутреннее пространство, как выходящему после тяжелой ангины на улицу надо как следует замотать горло и надеть теплые носки.

Сегодняшнее чтение продолжает тему конфликта откровения с устоявшимися религиозными представлениями. Исцелений было слишком много, и их надо было как-то объяснить. Но чем могли бы объяснить их те, кто не желал видеть в происходящем руку Божию? Самым простым объяснением в таком случае оказывалось объяснение магическое, ссылка на духа тьмы, силой которого якобы и действует Исцеляющий (ст. 24). Опровергнуть такое объяснение было нетрудно (ст. 25–29).

Но Иисус не ограничивается одним опровержением: Он обнажает самую суть проблемы, указывая фарисеям на нежелание видеть очевидное, если оно не вмещается в рамки их традиционных религиозных представлений (ст. 27–28). И дело здесь даже не в том, что отвергающие совершённые Иисусом исцеления отвергают Его Самого как Мессию-Христа; дело в том, что, отвергая Его, эти люди отталкивают руку Божию (ст. 31).

Не так просто узнать Мессию, и, если человек Его не узнает или узнает не сразу, это ещё не означает разрыва всех отношений с Богом и духовного краха. Но если человек лукавит, желая ради собственного религиозного комфорта обмануть и Бога, и себя самого, он тем самым ставит между собой и Богом непреодолимую стену. И тогда все его религиозные усилия направляются лишь на то, чтобы ещё больше укрепиться в собственной лжи.

К усилиям такого рода относится и обращённая к Иисусу просьба некоторых фарисеев и учителей Торы о «знамении», т.е. о знаке, который стал бы подтверждением Его мессианства. Иисус, конечно, отлично понимает, что скрывается за такими просьбами, и отвечает, что единственным знаком будет «знак Ионы», говоря о Своей смерти и о Своём воскресении (ст. 38–42).

Бесполезной оказалась и попытка сыграть на родственных чувствах (ст. 46–50). Жёсткие слова, сказанные Иисусом о Своих родственниках, очевидно, были связаны с тем, что появление их было вызвано желанием как-то воздействовать на Иисуса, ввести Его, так сказать, «в рамки» и, возможно, сделать Его проповедь более «умеренной». Неудивительно, что в такой ситуации Иисус смотрит на Своих родственников уже не как на родственников, а как на людей Ему чужих и чуждых, прямо связывая родственные отношения с исполнением воли Божией (ст. 48 – 50). И дело здесь не в том, что Царство в принципе не совместимо ни с чем человеческим: будь это так, Мессия-Христос пришёл бы на землю, наверное, не Человеком, а ангелом. Царство не совместимо с тем, что, не вмещая его, ему противостоит. И тут выбор оказывается неизбежным.

Никакое чудо само по себе не может доказать чего-либо: у людей, видевших исцеления, которые совершал Иисус, всегда оставалась возможность объяснять их как угодно, вплоть до абсурдных утверждений о сатанинской природе этих явлений. Спор «от Бога — не от Бога» (не столько о чуде, сколько в применении к Самому Иисусу) не имеет здесь никакой доказательной почвы. Это видно и из истории христианской апологетики: любые утверждения и доказательства в пользу Христа встречали свои контр-доводы, сводясь к одному — это ни откуда не следует, это бездоказательно. Не об этом ли говорит и Сам Господь, когда на просьбу о непререкаемом доказательстве, знамении, Он приводит в пример «знамение Ионы», связывая его со Своим воскресением из мертвых. Парадокс в том, что это «знамение» не было доказательством проповеди пророка! Фарисеи, требовавшие знамения, так и не увидели воскресшего Христа: Он явился только тем, кто остался Ему верен. А значит, знамение Воскресения работает только в сфере Духа — оно может быть доказательством только для тех, кто сам хочет быть причастным к тайне Христа.

Достигло ли до нас Царство Божье? В Евангелии Господь связывает наступление Царства, с одной стороны, с победой над силами зла, над сатаной, а с другой стороны — с действием в жизни людей Святого Духа. Ведь именно Духом Он изгоняет бесов и исцеляет болезни (а в отрицании этого факта Господь указывает опасность непростительной хулы на Духа Святого). Итак, Царство Божье не только ждет нас за гробом, но и реализуется здесь, на земле, там, где люди дают Святому Духу возможность действовать через них. Действия Духа могут быть очень разнообразны (1 Кор гл. 12-13), но главное из них — любовь. Поэтому для достижения Царства от нас требуется немногое: во-первых, полное доверие и открытость Богу, позволяющее Его Духу действовать в нашей жизни, а во-вторых — внимание к Его действиям, позволяющее нам не угашать Его жизнь в нас, а наоборот, отвечать на нее благодарением.