Мысли вслух на Лк 20:19-26

Такова непростая судьба христианского откровения, что его все время пытались использовать в своих целях все, кто только мог что-то выудить из него для себя. Но в том и его подлинная божественность, что никогда эти попытки не удавались до конца, а рано или поздно терпели фиаско. Такова и судьба тех, кто пытается представить христианское благовестие как учебник революции, а Христа как главного революционера всех времен и народов. Такие попытки предпринимались не раз в истории европейской культуры. Однако именно им можно представить слова сегодняшнего евангельского чтения: «отдавайте кесарево кесарю». Наверное, этими словами вдохновлялись апостолы Павел и Петр когда говорили народу Божьему следующие слова. «Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли» (1 Петр 2:13). «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим 13:1). Только в одном случае невозможно подчинение властям, когда власть присваивает себе божественные полномочия, Божие можно давать только Богу. Именно поэтому ранние христиане пошли с одной стороны против слов Петра и Павла, но с другой стороны, если посмотреть глубже на все три упоминающиеся здесь цитаты, то понятно станет, что они шли единственно верным путем.

Для иудеев начала 1 века нашей эры подать кесарю была унизительным знаком зависимости от римлян. Если бы Господь сказал, что ее следует платить, Его можно было бы обвинить в отсутствии патриотизма (тут первосвященники срочно оказались бы патриотами). Если бы Он сказал, что платить ее не следует, то Его можно было бы обвинить в подстрекательстве к мятежу (в этом случае первосвященникам нужно было выказать себя конструктивными сотрудниками римлян, что, в конечном итоге, они и сделали). Ответ же Христа поразителен в первую очередь тем, что Он четко разграничивает сферу земного устроения жизни, к которой относятся все формы национальной и наднациональной власти, и сферу жизни духа. Господь не отвергает государство и не призывает к религиозному переустройству государственного управления. Его ответ полагает жизнь духа и мирскую власть в разных плоскостях.

С одной стороны, это дает нам возможность видеть реальную полезность власти для обеспечения нормальной жизни общества, как об этом подробно напишут апостолы. С другой же стороны, ответ Христа делает Его учеников свободными от обожествления власти и отвергает посягательства земных властей на духовную жизнь людей. Для той эпохи именно это было небывалым откровением, и именно за это гнало христиан римское государство. Самое же главное в словах Христа — призыв отдавать Божие Богу, быть озабоченными исполнением своих обязанностей перед Творцом мира не меньше, чем перед его временными властителями. И это труднее всего.

Перед нами попытка провокации, предпринятая под маской благочестия. Мы видим, как фальшивое благочестие, оторванное от подлинного хождения перед Богом, оборачивается противлением Ему. Само построение фразы, начинающейся издалека и усыпанной фальшивыми комплиментами обличает отсутствие прямоты у задающих провокационный вопрос. Но Бог поругаем не бывает, и Христос не только достойно избежал расставленную ловушку, но и как бы мимоходом изложил принцип, в соответствии с которым должны строиться основы отношений между верой и государством.

Духовная жизнь и государственное управление относятся к разным сферам, их нельзя смешивать. Живя в государстве, мы признаны выполнять его законы и не отрываться от реальности гражданской жизни, но недопустимо подменять евангельские принципы политическими или же объявлять любые действия земных правителей соответствующими Божией воле. В те дни, когда прозвучал вопрос о допустимости платить подать римскому императору, он требовал почитать себя как бога. Христос не возражает против уплаты налогов, что является обязанностью жителей любого государства, но если император будет требовать от подданных совершения тяжкого греха, уступки недопустимы.

Вопрос, заданный Спасителю с тем, чтобы Его подловить и поставить в безвыходное положение, никак не был связан с вопросом о необходимости уплаты налогов или уклонения от этого. Собственно, он мог быть задан и имел смысл лишь в конкретной ситуации Иудеи I в. н.э. И речь шла не о том, надо ли платить налоги, а о том, можно ли это делать правоверному иудею.

Такая постановка вопроса могла бы показаться странной, если бы не специфика конкретной ситуации. Дело в том, что Иудея входила тогда в состав Римской империи и налоги собирались римскими властями в свою пользу. Отсюда и соответствующее отношение к сборщикам налогов как к коллаборационистам, со всеми вытекающими последствиями. Но если со сборщиками (мытарями) всё было ясно (на них смотрели как на изгоев и отщепенцев), то с уплатой налогов всё было не столь однозначно. Радикалы-зелоты были против какого бы то ни было сотрудничества с римскими властями, включая уплату налогов, но такая позиция автоматически ставила их вне закона: призыв к отказу платить налоги по римским законам приравнивался к государственной измене и бунту.

Более умеренные фарисеи считали, что, поскольку речь идёт о принуждении, о вынужденной уплате, платить налоги всё же можно, чтобы избежать смерти. При этом зелоты, расходясь в этом вопросе с фарисеями, всё же не задавали им лишних вопросов, по крайней мере, публично, тем более, что многие фарисеи, не решаясь поддержать радикалов открыто, тем не менее в душе им сочувствовали, и зелоты знали, что в случае чего всегда могут рассчитывать на поддержку своих менее радикальных единомышленников (конечно, в пределах возможного).

Иисусу провокационный вопрос был задан, и задан именно с тем, чтобы поставить Его в положение, когда «удобного» ответа нет: призвать публично платить налоги римлянам означает столь же публично признать и одобрить оккупационное правление, а призыв к отказу от их уплаты равносилен призыву к бунту со всеми вытекающими из такого призыва последствиями.Иисус между тем, как всегда, отвечает совершенно «не по правилам»: он говорит не о политике, а о Царстве. Кому принадлежат деньги? Тому, кто их чеканит? Так и оставьте их ему.

Для Царства вопрос о налогах неактуален, от того, платит ли человек налоги, или нет, его жизнь в Царстве не зависит никак, так же, как не зависит она от того, кому именно он их платит. Ведь всё это имеет отношение лишь к тому, что не выходит и никогда не выйдет за рамки непреображённого мира. Никакие деньги никогда не станут частью жизни Царства, и никаких налогов там не будет никогда. Все налоги, уплаченные в этом мире, тут и останутся. А если так, то жителем Царства можно оставаться, платя налоги любому земному правительству. Или не платя никакому.

Очень логичный ответ, не правда ли? Но разве мы не можем сказать, что у нас один Царь, что у нас все — Божие? И тогда ничего не отдавать кесарю (в более общем виде — государству)?

Если бы у нас действительно все было Божие... Всякое помышление, всякий поступок... И у нас самих, и у всех вокруг нас. Это, действительно, Царство Божие, Царство Любви. Не было бы имущества, денег (вспомните первые дни существования Церкви), не было бы насилия, преступлений и вообще неправильных действий — и не нужна была бы полиция, армия, чиновничество, в целом государство. Тогда — правда, все Божие и все — Богу.

Но на деле ведь все не так. Честно посмотрим, сколько наших поступков мотивируются любовью, а сколько - чем-нибудь другим. И если никто из нас не в состоянии жить в соответствии с Божьей волей, то необходимы хоть какие-то человеческие институты, поддерживающие порядок в мире, не дающие ему свалиться в хаос. Это и есть деньги, государство, «кесарево». К сожалению, все эти институты обязательно начинают претендовать на то, что не входит в их компетенцию поддержания порядка в обществе: на совесть, веру, духовную свободу человека. И тут во всей определенности должно включаться правило Иисуса: «Божие — Богу».

Сегодня мы, даже если не хотим никак «уловить Иисуса» в словах, а просто честно задаем Ему наболевшие вопросы, все равно часто ставим эти вопросы в «некорректную» форму, причем ребром, «или-или». И простой вопрос, платить или не платить налоги, превращается (не у всех, конечно, но у некоторых) в дилемму: «любить государство всей душой или всей душой его ненавидеть?»... И простой ответ о том, что государство может претендовать только на деньги, а никак не на душу, превращается в труднейшую задачу «отдавать Богу Богово, а кесарю кесарево». Точно также, мы готовы строить самые удивительные домыслы о «загробной жизни» и о «состоянии усопших», и не можем понять, что для Бога нет смерти, а следовательно нет деления на мертвых и живых. Почему нам все так трудно? Может быть, просто не хватает опыта Божьей жизни, способности посмотреть на мир Его глазами?

Лука неоднократно подчёркивает ту настойчивость, с которой представители официальных религиозных кругов снова и снова задают Иисусу один и тот же вопрос: какой властью Ты это делаешь (ст. 1–2)? А Иисус снова и снова не отвечает на вопрос прямо. Между тем, рассуждая по-человечески, вопрос можно было бы счесть вполне уместным: в самом деле, только что Иисус, торжествуя, входил в Иерусалим, и восторженная толпа приветствовала Его, как Мессию, и вот Он снова ведёт Себя как-то совершенно непонятно, и неизвестно, чего ожидать дальше от этого странного Человека, Который упорно не желает вмещаться ни в какие рамки.

Иисус, конечно, не для того отказывается отвечать, чтобы навести на Себя и на ситуацию какую-то таинственность, которой Он всегда избегал. Не отвечает Он, очевидно, потому, что Его миссия действительно не вмещалась в привычные для спрашивающих рамки. Он Мессия, но не такой, какого ждал народ, можно было бы назвать Его и Учителем, но не в том смысле, в котором употребляли это слово в религиозных кругах. Конечно, рамки можно было бы и расширить, но ведь такое было возможно лишь с согласия спрашивавших. Иисус пробует сделать это, Он не случайно задаёт им вопрос об омовении («крещении») Иоанна: от честного ответа на него зависит, в какой мере смогут собеседники Иисуса понять и принять не только Иоанна, но и Его Самого. Но те отказываются отвечать, предпочитая уйти от сложного и неприятного вопроса, и тогда Иисус понимает, что дальнейшие разговоры бесполезны (ст. 3–8).

Единственным Его ответом становится притча о винограднике (ст. 9–16), смысл которой, судя по реплике «да не будет!», слушающие Иисуса прекрасно поняли. Но Иисус не оставляет Своим слушателям ложных надежд: Его замечание о краеугольном камне расставляет точки над i (ст. 17–18). Тогда-то и возникает у них желание убить Иисуса, избавиться от этого бескомпромиссного Проповедника (ст. 19–20), Который, как теперь уже стало совершенно очевидно, не оставит их в покое и не пойдёт ни на какой компромисс. Пытались Его поймать и на бескомпромиссности (ст. 21–22): заданный вопрос заведомо ставил отвечающего в проигрышное положение. Ответить «да» означало прослыть предателем и коллаборационистом, ответить «нет» было по римским законам равносильно призыву к бунту со всеми вытекающими последствиями.

Иисус и здесь остаётся верен Себе: Он свидетельствует о Царстве, но не о таком, о котором мечтали слушающие, а о том, которое принёс в мир Он Сам. Так, не вписываясь ни в какие рамки и не идя ни на какие компромиссы, Спаситель, принесший в мир Царство, постепенно оставался один, а Его миссия становилась крестным путём.

Заданный Иисусу представителями храмовой верхушки вопрос о власти зачастую воспринимается читателями Библии как своего рода уловка, как желание заставить Его замолчать или признать публично авторитет и приоритет священства в том, что касается духовной жизни. Между тем, вопрос был задан по-своему искренне, хотя, разумеется, не в том смысле, в каком мог бы ответить Сам Иисус.

Он не случайно отвечает вопросом на вопрос, спрашивая задающих Ему вопрос об Иоанновом крещении. Иоанново крещение было своего рода духовным оселком, которым проверялась искренность человека, к какому бы сословию он ни принадлежал. Тут ведь надо было или признавать очевидное действие духа Божьего, или уходить от ответа, чтобы не показаться богохульником. Так и спрашивающие Иисуса о Его власти предпочли уйти от ответа. А Иисус тем самым даёт им понять, что они не имеют права задавать ему те вопросы, которые задают. Не имеют права перед Богом.

Есть вопросы и ответы, предполагающие абсолютную искренность. Богу, например, можно задать любой вопрос, но при одном непременном условии: готовности услышать любой, быть может, совершенно неожиданный для спрашивающего, ответ. Если такой готовности нет, спрашивать бесполезно: Бог обычно не отвечает тому, кто не готов услышать любой ответ. Но бывает, что и самым обычным людям задают такие вопросы, ответ на которые можно услышать лишь тогда, когда готов ко всему. Тем более это верно, когда дело касается Иисуса. И дело тут не в том, что, услышав то, чего он не хочет слышать, человек вероятнее всего проигнорирует ответ или вообще сделает вид, будто не расслышал или не понял.

Дело в том, что ответ, данный Богом, всегда предполагает последствия. Это ведь не просто информация, это Божья воля в действии. И человек, получивший от Бога ответ, становится частью этого действия. Частью Божьего плана. Это не тот ответ, который можно просто принять к сведению и продолжать жить, как ни в чём не бывало. Но если человек противится Богу, не хочет того ответа, который услышал, он становится противником Богу. Не случайно сразу вслед за диалогом о власти евангелист приводит притчу Спасителя о винограднике, смысл которой всем слушавшим Иисуса был вполне очевиден.

Иисус как бы говорит спрашивающим Его людям: вы и так противитесь Богу, так хотя бы не задавайте лишних вопросов, не нарывайтесь на неприятности прямо здесь и теперь. Он-то ведь понимает, что будет означать для них прямой ответ. Конечно, так или иначе встать перед Богом придётся каждому. Но Иисус не торопит события. Ему ведь важно не приблизить день Суда, а принести в мир Царство. С тем, чтобы как можно больше людей успело спастись до дня этого Суда. Поэтому Он и действует так, как действует. Не губя, а спасая.

Должен ли христианин платить налоги? Слова Христа о подати кесарю часто воспринимались как оправдание некоего «разумного баланса» между светской и религиозной жизнью. Дескать, у кесаря на нас свои права, а у Бога — Свои. Но кесарь и Бог несопоставимы ни по их власти ни по нашей ответственности перед ними. Один Бог сотворил нас и дает нам жизнь. Одному Богу мы должны служить и поклоняться. Мы все получили от Бога. Подразумевается, что сначала нужно отдать «кесарю кесарево», а потом, что останется — Богу. Но если мы сначала отдадим «должное» Богу (а должны мы Ему гораздо больше, чем имеем — вспомним притчу о талантах), то что же останется бедному кесарю? Конечно, христианин должен участвовать в жизни общества (и в том числе платить налоги государству), но это не служение кесарю (нельзя служить двум господам), а служение обществу, людям, ближним, а следовательно — служение любви, Богу. Таким образом, слова Иисуса о подати продолжают Его притчу о винограднике — мы возделываем Божий виноградник и должны отдать Ему его плоды.