Мысли вслух на Мф 3:1-12

Если вслушаться, в самом призыве Иоанна слышится напряжённость. Ведь для того, чтобы призвать людей к покаянию, ему пришлось напомнить, что приблизилось Царство Небесное. Увы, нам слишком часто приходится напоминать о чём-то, требующем серьёзности, чтобы мы смогли вспомнить о том, что хорошо бы делать и без напоминаний. И если уж не получается совсем не грешить, почему бы не каяться своевременно? Но вот же, дотягиваем до крайней точки.

Приходящих креститься Иоанн допускает к крещению после исповедания ими грехов. Но от фарисеев и саддукеев он требует сотворить плод покаяния, то есть доказать веру делами. Мало того, он встречает их весьма сурово. Между тем Крестителя можно бы упрекнуть и в несправедливости, ведь остальные грешники также хотят избежать будущего гнева, их грехи вряд ли чернее фарисейских и саддукейских.

Но фарисеи и саддукеи претендуют быть элитой, и потому с них спрос выше. Однако не только поэтому. У них, людей изощрённо образованных, уже нет простодушия «простых» грешников, привычно совершающих «общепринятые» грехи, но способных, испытав отвращение, отвернуться от них. Но ум, склонный к рефлексии и интеллектуальным играм, слишком часто норовит оправдывать любые действия своего образованного хозяина. И потому для вкусивших закваски фарисейской и саддукейской труднее усвоить, что покаяние — не только теоретическое осознание того, что нехорошо, но и решительный отказ от прежнего привычного образа жизни.

Все евангелисты рассказывают о служении Иоанна Крестителя. По-видимому, для них очевидно, что само его появление было обещанным Богом знаком, предваряющим пришествие Мессии. Невозможно принять Христа, если не принял весть Его предшественника. Проповедь Иоанна двоякая: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное». Царство близко, но увидеть, узнать его можно, только предварительно изменившись. Покаяние означает внутренний поворот, несогласие с существующим состоянием своей души и обращение к Тому, Кто может совершить в нас это необходимое изменение. Такой поворот требует мужества, и Иоанн помогает людям решиться на этот шаг — и тем, что предлагает омовение в водах Иордана как внешнее выражение того, что происходит в душе, и тем, что указывает на приближающегося Мессию.

Когда мы читаем рассказы евангелистов о проповеди Иоанна Крестителя, предшествовавшей Крещению Господа Иисуса Христа, мы легко упускаем из виду прямой смысл, содержащийся в повествовании. Так, евангелист Матфей сообщает нам о проповеди Предтечи, говоря, что «вся Иудея» крестились от него. Конечно, это преувеличение, и едва ли все жители Иудеи крестились поголовно. Однако, очевидно, что этих людей было очень и очень много. Вот это как раз совершенно удивительный факт. Нам же, напротив, по понятным причинам это кажется естественным.

Иоанн Креститель, призывая в покаянии принять приблизившееся Царство Небесное, не изобретает для покаяния нового обряда. Он использует омовение, совершавшееся над приходящими к Богу людьми «второго сорта»: этой процедуре подвергались язычники и женщины (для мужчин Израиля вступлением в завет было обрезание). В сущности, призыв Иоанна подобен тому, как если бы кто призвал современных православных христиан к повторному крещению. Для тех, кто приходил к Иоанну на Иордан, это поступок означал исповедание того, что они — как предатели и отступники, неверны Богу, и приближаются к Нему в покаянии не как полноправные потомки Авраама, но как язычники. Именно о таком покаянии говорили ранее пророки Израиля. Разве не удивителен тот факт, что с таким смирением покаявшихся людей было много?

Скорее, естественным можно считать поведение фарисеев и саддукеев. И те и другие полагали, что лишний благочестивый обряд им не повредит (выявляя тем самым неверие в благочестивые обряды вообще). И те, и другие хотели покрасоваться перед людьми своим благочестием: в этом вскоре после Крещения обличит их Господь Иисус Христос.

То, что евангелист Матфей подчеркивает, как много было искренне покаявшихся во дни Иоанна Крестителя, в первую очередь открывает нам, что такое «полнота времен», в которую, по слову апостола Павла, Бог посылает Сына Своего. Это время, когда множество сердец готово принять Христа в смирении и покаянии. И поэтому покаяние одних и лицемерие других не главное в служении Иоанна Крестителя. Предтеча проповедует покаяние и крестит не для того, чтобы дать людям спасение, но для того, чтобы Христос был явлен нам.

Евангельский образ Иоанна Крестителя больше всего напоминает ранних пророков, особенно Илию. Да и Сам Спаситель сравнивает его именно с Илией. Историки же связывают Иоанна и его проповедь с ессеями, с Кумранской общиной, предполагая, что свой духовный путь он начал именно там, на берегу Мёртвого моря.

И действительно: на первый взгляд может показаться, что Иоанн проповедует почти то же самое, что ессеи. Но именно «почти». Все ессеи, включая и членов кумранской общины, были уверены в своей избранности. Они были уверены, что Мессия придёт только ради них. Просто потому, что никто, кроме них, не сумел сохранить необходимую для встречи Мессии духовную и ритуальную чистоту. Нечистых же ессеям было не жаль: они в любом случае обречены, и спасать их не имеет смысла, не говоря уже о том, что это и невозможно. Спастись можно только в общине, подобной кумранской, все остальные обречены. Мессия придёт для того, чтобы вывести своих из этого погрязшего во зле мира. Остальные обречены: тот же Мессия сожжёт мир со всеми его грехами и нечистотой в космическом пожаре. Кого Он не заберёт с собой, те погибнут. Иоанн же говорит об обращении, которое открывает кающимся путь в Царство. Да, людям есть от чего очищаться, и очищение будет жёстким, огненным, пройти его будет не просто. И всё же путь в Царство Мессии не закрыт ни для кого.

Впрочем, исключения всё же есть: фарисеи и саддукеи, которых Иоанн прямо называет «змеиными отродьями» («порождения ехиднины» Синодального перевода). И дело тут не в том, что одни (фарисеи) были духовными вождями религиозного истеблишмента, а другие (саддукеи) связаны со священством и, вполне возможно, даже с храмовой верхушкой. Дело в том, что ни те, ни другие не ощущали никакой необходимости ни в раскаянии, ни в очищении, ни в новом обращении.

Они готовы были совершить ещё одно очистительное омовение, раз уж этот загадочный новоявленный пророк на нём настаивает. В конце концов, он и впрямь может оказаться Божьим человеком, а лишнее омовение в любом случае не помешает. Но в глубине души они были уверены, что они и без того готовы к встрече с Мессией, и без того чисты от греха и праведны. Именно это и ничто другое отделяло их от грядущего в мир Христа и Его Царства. И никакое омовение само по себе не могло им помочь: ведь Христу нужно наше сердце, а не наши омовения.

В чем упрекает Иоанн книжников и фарисеев, когда они приходят к нему креститься во Иордане? Ведь с виду они совершают еще один жест благочестия, хотят принять ритуальное омовение и тем самым очиститься, вроде бы стать лучше и чище. За что же их ругать? Казалось бы не за что.

Однако, стоит приглядеться к причинам, которые приводят фарисеев к Иордану. Как мы знаем из всех четырех Евангелий, фарисеи - люди большой учености, всю свою жизнь посвящающие изучению и толкованию закона Моисеева. И такой груз и ответственность знания часто побуждала их встать как бы над простыми людьми, чувствовать себя несколько праведнее остальных. И вот в Иудейской пустыне появляется некий новый пророк. Зачем идут они к нему? Видимо, одной из причин стало желание "проверить" то, к чему он призывает, а в особенности то, КАК он это делает, на соответствие Закону. Ну, а если все необходимые формальности соблюдены, тогда почему бы и самим не поучаствовать. Так, для порядку. Лишний раз очиститься никогда не помешает.

Не так ли и мы часто подходим к исповеди как к формальности? Ну да, конечно, так положено, вот мы и произносим заученные наизусть слова, не вдумываясь. Не сомневаясь в глубине души, что все равно на самом деле мы не хуже остальных и иногда даже лучше. Но тогда и для нас звучат сегодня горькие слова Иоанна Крестителя - "кто внушил вам бежать от будущего гнева? сотворите достойный плод покаяния".

Интересно, можно ли раскаяться и очиститься от греха просто так, на всякий случай? Что это — лицемерие? Едва ли: фарисеи были людьми глубоко религиозными, которые вряд ли позволили бы себе откровенный обман. Но что же тогда вызывает гнев Иоанна? Гордыня? Уверенность пришедших в том, что уж они-то, потомки Авраама, недостойными Царства быть не могут по определению? Наверное, да. Гордыня ещё никогда никому не приносила духовной пользы. И всё же дело, видимо, не только в этом. Зачем могло бы понадобиться очистительное омовение (а совершаемые Иоанном «крещения» были именно очистительными омовениями) тому, кто был уверен в собственной безгрешности? Ведь иудаизм той эпохи не знал такого понятия, как «первородный грех», грех для иудея евангельской эпохи был чем-то очень конкретным, и грешником считался лишь тот, кто такой грех совершил, а не всякий человек по определению, как мы считаем сегодня. Зачем же не согрешившим очищаться? Как видно, именно на всякий случай. А вдруг этот странный, так похожий на древних пророков, проповедник прав? А вдруг нужно ещё одно очищение, чтобы быть достойным грядущего Мессии? А вдруг… Словом, одно лишнее омовение, во всяком случае, не повредит. Вот только духовная жизнь — не религиозный обряд, здесь ничего не делается «просто так» и «на всякий случай». Так же, как не бывает «веры на всякий случай». Она есть, или её нет. Третьего не дано.

Как мы оцениваем свою жизнь пред Богом, свое духовное состояние, свои отношения с окружающими нас людьми? Если мы считаем, что у нас все в порядке, «не хуже, чем у других», и удовлетворены тем, что есть, то нам больше ничего не нужно, и Бог тоже. В этом нет покаяния, даже его начала. Покаяние начинается с осознания, что не все в порядке, что все наши усилия не позволяют достичь подлинно достойной человека жизни, что мы нуждаемся в Боге, в Его спасающей благодати. То есть первое движение покаяния — это отвержение себя, такого как есть, несогласие на свой собственный грех, отказ от него. Второй шаг покаяния — это обращение к Богу, признание необходимости Его присутствия, принесение Ему нашей несостоятельности и ожидание от Него нашего очищения, исцеления и наполнения жизнью.

Но есть и третья составляющая покаяния: плод, о котором напоминает Иоанн. Бессмысленно наше ожидание изменений, если мы не являем своей готовности измениться. Являем не «настроением», не словом, но делом. Нам надо начинать жить так праведно, как будто мы уже все получили от Бога, — тогда Он получит свободу давать нам силы на совершение этой праведности, на наполнение наших поступков внутренним содержанием — любовью. Это и будет той спасительной благодатью, которой Бог отвечает на наше покаяние.

Сегодня мы слышим слова Иоанна Крестителя, друга Жениха, того, кто предваряет явление Спасителя. Чтобы откликнуться на них, нам нужно обновить в себе понимание этого слова «покаяние».

Как мы оцениваем свою жизнь пред Богом, свое духовное состояние, свои отношения с окружающими нас людьми? Если мы считаем, что у нас все в порядке, «не хуже, чем у других», удовлетворены тем, что есть, то нам больше ничего не нужно, и Бога тоже. В этом нет покаяния, даже его начала. Покаяние начинается с осознания, что не все в порядке, что все наши усилия не позволяют достичь подлинно достойной человека жизни, что мы нуждаемся в Боге, в Его спасающей благодати. То есть первое движение покаяния — это отвержение себя, такого как есть, несогласие на само-существование. Второй шаг покаяния — это обращение к Богу, признание необходимости Его присутствия, принесение Ему нашей несостоятельности и ожидание от Него нашего очищения, исцеления и наполнения жизнью.

Но есть и третья составляющая покаяния: плод, о котором напоминает Иоанн. Бессмысленно наше ожидание изменений, если мы не являем своей готовности измениться. Являем не «настроением», не словом, но делом. Нам надо начинать жить так праведно, как будто мы уже все получили от Бога, — тогда Он получит свободу давать нам силы на совершение этой праведности, на наполнение наших поступков внутренним содержанием — любовью. Это и будет той спасительной благодатью, которой Бог отвечает на наше покаяние.

Интересно, можно ли раскаяться и очиститься от греха просто так, на всякий случай? Как упомянутые в сегодняшнем евангельском чтении фарисеи? Что это — лицемерие? Едва ли: фарисеи были людьми глубоко религиозными, которые вряд ли позволили бы себе откровенный обман. Но что же тогда вызывает гнев Иоанна? Гордыня? Уверенность пришедших в том, что уж они-то, потомки Авраама, недостойными Царства быть не могут по определению? Наверное, да. Гордыня ещё никогда никому не приносила духовной пользы. И всё же дело, видимо, не только в этом. Зачем могло бы понадобиться очистительное омовение (а совершаемые Иоанном «крещения» были именно очистительными омовениями) тому, кто был уверен в собственной безгрешности? Ведь иудаизм той эпохи не знал такого понятия, как «первородный грех», грех для иудея евангельской эпохи был чем-то очень конкретным, и грешником считался лишь тот, кто такой грех совершил, а не всякий человек по определению, как мы считаем сегодня. Зачем же не согрешившим очищаться? Как видно, именно на всякий случай. А вдруг этот странный, так похожий на древних пророков, проповедник прав? А вдруг нужно ещё одно очищение, чтобы быть достойным грядущего Мессии? А вдруг… Словом, одно лишнее омовение, во всяком случае, не повредит. Вот только духовная жизнь — не религиозный обряд, здесь ничего не делается «просто так» и «на всякий случай». Так же, как не бывает «веры на всякий случай». Она есть, или её нет. Третьего не дано.

Когда мы читаем о недоумении и негодовании Иоанна Крестителя, не хотевшего допускать Иисуса до крещения в Иордане, нам становится очевидно: Иоанн узнал Его. Ведь участие в этом крещении должно было свидетельствовать о том, что человек исповедует Богу свою греховность, признает, что он не прав, а теперь в реке оказывается Тот, Кто прав перед Богом. Но Иисус все же принимает крещение — значит, у Бога есть еще и другая правда, кроме правоты перед Самим Собой. Это правда любви, которая «исполняется», когда правый решает разделить жизнь с неправыми, безгрешный — с грешниками. Это может быть непонятным и неприятным, это может противоречить нашим представлениям о справедливости, но Христос заходит в воду вместе со всеми и оказывается, что Любимый Сын Отца — один из нас.

Вряд ли можно сомневаться, что и проповедь, и сам образ Иоанна Крестителя произвели на его современников неизгладимое впечатление. Своим обликом и образом жизни он напоминал пророков древности (ст. 4). Впрочем, если верно предположение историков о связи Иоанна Крестителя с движением ессеев (точнее, с Кумранской общиной, находившейся на берегу Мёртвого моря), то его колоритная внешность аскета и жителя пустыни не должна нас удивлять. Намного интереснее и важнее была его проповедь. Иоанн, очевидно, призывал к публичному раскаянию в грехах, к обращению (которое в Синодальном переводе названо «покаянием») и к омовению, которое было традиционным средством очищения от скверны, в т.ч. и от скверны, порождённой совершённым грехом (а грех, согласно тем же традиционным представлениям, всегда оскверняет человека) (ст. 2, 6). Но было в его проповеди и нечто необычное. Он, очевидно, призывает к обращению, к раскаянию и к омовению каждого, а не только тех, кому, согласно тем же традиционным представлениям, это было необходимо. Иудейские религиозные каноны того времени требовали омовения в случае совершения конкретного греха или в случае осквернения по какой-то иной причине. Кроме того, оно требовалось от тех, кто принимал иудаизм и входил в Синагогу. Были не вполне ортодоксальные иудейские общины (к которым относились в т.ч. и ессеи), члены которых были уверены, что человека оскверняет не только конкретный грех, но и, так сказать, сама жизнь, так что очистительное омовение, по их мнению, требовалось человеку постоянно. Члены таких общин омывались, как правило, несколько раз в день. На первый взгляд может показаться, что к тому же самому призывает и Иоанн. Неудивительно, что фарисеи и саддукеи, придерживавшиеся более традиционных взглядов, если и омывались (омовение в Синодальном переводе названо «крещением»), то, по-видимому, больше для проформы и на всякий случай, не очень понимая, зачем именно это надо, что и вызвало гнев Иоанна (ст. 7 – 10). Но при более внимательном прочтении станет заметно, что Иоанн идёт дальше учения об омовении как о непрерывном очищении. То, что традиционного очищения недостаточно, он понимает не хуже ессеев. Но ему открылось, что последнее и окончательное очищение совершит сам Мессия-Христос, и оно уже не будет похоже ни на какие очистительные ритуалы, доступные человеку, даже такому, который, как сам Иоанн, действует во имя Божие (ст. 11 – 12). И это не удивительно: ведь вместе со Христом в мир входит и Царство, где нет и не может быть места никакому греху и никакой нечистоте. До сих пор люди стремились к чистоте и свободе от греха как к недостижимому идеалу; теперь, когда Христос идёт в мир, идеал становится достижим, но не человеческими силами, а действием Божиим. И никакая религиозность сама по себе не заменит этого действия Божия.