Мысли вслух на Иов 9:1-35

Как и в случае с Элифазом, Иов отнюдь не собирается спорить с Билдадом по существу. Он безусловно согласен с тем, что Бог во всяком случае прав в Своих определениях. Его мучает другое: как может человек оправдаться перед Богом (ст. 2 – 3)? Для понимания мучающего Иова вопроса важно помнить, что речь в данном случае идёт не просто о правоте, а о праведности, о праведности человека перед Богом, которую человек должен был бы явить, но не в силах этого сделать. Иов не хуже своих друзей понимает, что власть Бога над сотворённым Им миром абсолютна и безгранична (ст. 4 – 13).

И в этом весь ужас положения Иова: ведь если Бог таков, то Иову не приходится рассчитывать на то, что Ему можно что-то доказать, такого Бога можно лишь умолять о снисхождении (ст. 14 – 15). Самое страшное для Иова заключается в том, что он не видит в Боге справедливости, он видит в Нём лишь силу, которая обращена в том числе и против самого Иова (ст. 16 – 18). В споре с Богом человек обречён даже в случае своей правоты, ведь Бог заведомо сильнее человека и снисходить до суда ни с кем из людей не собирается (ст. 19 – 20).

Иов, как видно, не менее религиозен, чем его друзья, величие и сила Божия ему известны так же хорошо, как и им, и он не хуже Элифаза или Билдада знает, что человеку во всех отношениях бесконечно далеко до Бога. Возможно, на протяжении довольно долгого времени Иова, как и его друзей, вполне устраивал образ Бога религии, бесконечно далёкого и могущественного, Бога, сила Которого поддерживает таких праведников от религии, каким был всю свою жизнь сам Иов и его друзья. Но теперь, когда сила Бога обратилась против Иова, а религия ничем не смогла ему помочь, Иов понял, что Богу, знакомому ему по религиозной традиции, в сущности, нет никакого дела до человека. Иов невинен, но Бог поражает одинаково праведного и нечестивого (ст. 21 – 23), Он отдал мир в руки грешников (ст. 24).

Оправдываться перед Богом бессмысленно, Он всё равно судит или произвольно, или по каким-то Своим, неведомым человеку законам, так, что оправдаться перед Ним невозможно (ст. 25 – 31). Иову уже мало Бога религии, он ищет Бога откровения, Бога, с Которым можно было бы встать лицом к лицу, как с человеком, ведь только тогда и может человек надеяться на справедливый суд Божий (ст. 32 – 33). Но Иов не видит у Бога такого желания, а принудить Его быть к человеку снисходительным, разумеется, не может никто (ст. 33 – 35).

Иов не спорит с Билдадом так же, как не спорит он и с Элифазом. Он сам хорошо начитан в книгах мудрецов и может привести немало цитат. Вот только главной проблемы Иова эти цитаты не решают. Дело ведь не в том, что Бог выше человека и безусловно праведнее. Дело в том, что Бог — основание всякой праведности, и об этом как раз Традиция свидетельствует со всей очевидностью.

Именно Он решает, кто праведен, а кто нет. Но кто же в таком случае устанавливает правила? И кто выступает арбитром? Иов пытается объяснить друзьям свою проблему языком той самой Традиции, к которой апеллирует Билдад. А в основании Традиции лежит представление о праведности как о соотнесённости между Богом и человеком, соотнесённости не сущностной, а, как сказал бы современный философ, экзистенциальной. Праведность человеку не свойственна, это не его свойство или качество, пусть даже приобретённое, а его состояние, и именно Бог оценивает, насколько состояние человека соответствует критериям праведности.

Но каким критериям? Во времена, когда была написана Книга Иова, суд Божий уже давно никто не представлял себе так, как египтяне, к примеру, представляли себе суд Осириса, взвешивающего душу на весах. Ведь весы предполагают нечто существующее объективно и отдельно как от того, кто взвешивает, так и от того, кого взвешивают. В яхвизме же уже со времён пророка Амоса закрепилось представление о Божьем суде как о встрече человека с Богом лицом к лицу, как о моменте истины, который расставит всё и всех на свои места. Получается, образно говоря, что весы — это не объективный инструмент измерения, а всё та же Божья рука: Бог Сам и игрок, и арбитр одновременно.

Если Он как арбитр не станет подсуживать Себе как игроку, тогда всё в порядке. А если станет? Кто тогда может Ему помешать? Кто сможет выступить тем беспристрастным третьим, который мог бы оценить, насколько прав Бог в Своём суде? А Иов ведь сомневается именно в беспристрастности Бога относительно самого себя. Он не понимает, за что его, праведника, Бог наказывает. Конечно, у нас, читателей, уже появляется смутная догадка о том, что Бог и Иов понимают праведность не одинаково.

Иов, кажется, пока ни о чём таком не догадывается. Он человек глубоко религиозный, и ему известна лишь одна мера праведности: мера праведности религиозного человека. Тут ему себя упрекнуть не в чем. Вот он и говорит Билдаду и остальным: я праведен, я готов предстать перед Богом, но Он-то этого не хочет, Он прячется и бьёт исподтишка непонятно за что. Бьёт так, как будто я не праведник, а худший грешник. Так за что же Он меня бьёт?

Отвечая на упрек в пренебрежении величием Божьим, Иов исповедует Бога всемогущим и непостижимым, – но не так, как его друзья. Для них Бог велик – и далек. Для Иова Бог близок настолько, что слава Его опаляет ресницы; от близости Бога тает сердце и затворяются уста. В своем ответе Вилдаду Иов говорит о величии и, что не менее важно в библейском контексте, единственности Бога. В известном смысле близость Бога к человеку является для Иова проявлением и следствием Его единственности. Десница Всемогущего во всем, и от Него нет суда и защиты.

Иов соглашается с тем, что Бог не поддерживает руки злодеев и не отвергает непорочного; для Иова это теоретически верно. Практически же величие Божье таково, что оправдаться пред Ним невозможно. Ни один человек не вышел бы правым на суде Вседержителя, ни один человек не может противостоять Ему. Даже самые сильные из людей не добьются того, чтобы быть признанными правыми; тем более Иов ничего не может ответить Богу на обвинения. Таким образом, Иов не меньше своих друзей укоренен в библейском учении о всеобщности человеческого греха. Но автор книги Иова, в отличие от большинства людей, обладает редкой духовной смелостью, и поэтому он вкладывает в уста Иова удивительно глубокие выводы из того, что было сказано. Ведь если, согласно библейским представлениям, «все согрешили и лишены славы Божьей», то оправдываться бессмысленно. Вилдад говорил Иову о том, что Бог не отвергает непорочного. Но, коль скоро непорочных нет и быть не может, так ли уж правы перед Богом были те, на чей пример ссылается Вилдад?. По какому принципу отбираются те, к кому Он благоволит и против кого ополчается? Для Иова это весьма важно, потому что он не знает, за что восстал против него Бог. Если бы Он противостал всему человеческому роду – это было бы понятно; если бы Он закрывал бы глаза на все грехи, то это тоже было бы понятно, хотя и дико. Но жизнь наталкивает Иова на мысль о произволе Творца; и смириться перед произволом гораздо сложнее, чем перед справедливостью.

Но библейская вера, сокрытая в сердце Иова, не склонна признавать Бога главным на основании того, каков Он. Скорее, наоборот: Иов принимает единственность и величие Бога как неоспоримый исходный факт. Доверие к Его благости для Иова – не причина веры, а следствие. Теперь это чаще всего не так; современному человеку для сознательной веры требуются доказательства, что Бог достаточно хорош для него. Иов же не столько рассуждает о том, каков Бог, сколько живет перед лицом Его. Он не менее своих друзей убежден в неправоте любого человека пред Богом: он говорит, что не поверил бы, если бы Бог ответил на голос человека, зовущего его на суд. Этим словам Иова следует сопоставить тот факт, что в конце книги Бог все же отвечает ему. Но Иов не рассчитывает на это, поэтому он обращается к мольбе: «буду умолять Судию моего». Он молит о справедливости, потому что ему кажется, что он стал жертвой произвола (собственно, по сюжету книги, так оно и есть).

Оправдываться бессмысленно, говорит Иов в заключительной части 9-й главы, и потому, что невозможно стать чистым, и потому, что Бога не призовешь на суд. Нет никого, кто превзошел бы Бога силой, поэтому некому рассудить между Ним и человеком. Если бы был возможен некий посредник, у Иова была бы надежда. Но этого нет, и никто не заступится за Иова, – таков смысл последнего стиха, весьма невразумительного в Синодальном переводе.