Мысли вслух на 2 Кор 4:5-7

Вся христианская история — во многом, если не главным образом, история проповеди. Но приходится признать, что проповедь эта далеко не во все времена была успешной. Почему же так? На заданный вопрос пытались ответить многие, и ответы нередко содержали достаточно глубокий богословский анализ вопроса, который, однако, не всегда приводил авторов подобного рода исследований к однозначному ответу. Между тем, найти ответ было бы совсем не сложно, если бы мы только задумались всерьёз, кого и что мы проповедуем, о чём и о Ком свидетельствуем. Что проповедовал Сам Иисус во время Своего земного служения? Новую религию? Новую мораль? Новое богословие? Нет. Он проповедовал только одно: Царство, которое, по собственным Его словам, «приблизилось». И на земле Он оставил не общину проповедников новой религии, новой морали или новой теологии, а общину людей, которые, пребывая с Ним в постоянном общении, станут жителями того Царства, о близости которого Он свидетельствовал, с тем, чтобы нести это Царство дальше в мир. Христиане — это свидетели Царства, в котором они живут, и Того, Кто принёс Царство в мир. Конечно, христиане могут свидетельствовать и о другом, они вполне могут рассказать миру, например, о своих открытиях в области богословия, или о своих размышлениях по поводу морали, или о своих политических идеях, навеянных чтением Торы или Евангелия. Могут они рассказать миру и о той новой религиозности, которая выросла на христианской почве за последние два тысячелетия. Но, рассказывая обо всём этом, важно отдавать себе отчёт в том, что такое свидетельство не является свидетельством собственно христианским, и не потому, что оно противоречит Евангелию (такого противоречия христианин не может и не должен допускать по определению), а потому, что оно не имеет прямого отношения ни ко Христу, ни к тому Царству, о близости которого Он говорил. А сегодня людям, в большинстве своём, не нужны новые идеи и концепции. Им нужен живой воскресший Христос. И Царство, которое Он принёс в мир.

В Послании к Коринфянам говорится не просто об опасности христианского пути, но о страданиях и смерти, причем без всякого очевидного вознаграждения. Потому что единственным мотивом для этого оказывается, «чтобы жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей», а «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих». Как далеки от этого наши обычные представления о призвании человека, о его реализации в этой жизни, о славе, наконец.

Продолжая разговор о служении свидетеля, Павел особенно подчёркивает необходимость перенести фокус внимания слушающих с личности свидетеля на Бога и на Христа с тем, чтобы силы Божией и дыхания Царства никто не приписал бы самому свидетелю, как человеку (ст. 7). Именно с этой точки зрения рассматривает апостол те гонения и притеснения, которые нередко обрушивались как на него самого, так и на его спутников (ст. 8 – 9). Конечно, свидетельство истинного свидетеля не стало бы ложным или менее значимым, даже если бы он оказался окружён почётом и уважением. Но в таком случае всегда существовала бы опасность того, что на умы и сердца слушателей воздействует не столько само свидетельство, сколько привходящие факторы: влияние личности свидетеля, оказываемое ему всеобщее уважение, сила общественного мнения.

Разумеется, само по себе это воздействие не опасно, по крайней мере, до тех пор, пока оно ориентирует человека в нужном направлении. Но при таком положении дел всегда возможен известного рода самообман, когда человек считает себя (порой совершенно искренне) христианином не потому, что он ищет Царства и готов идти за Христом, а потому, что оказался под обаянием личности известного, уважаемого и, быть может, действительно выдающегося духовного лидера. Идти за проповедником гонимым или, по крайней мере, непопулярным всегда психологически сложнее, но в этом случае шансы того, что идущий разделяет ценности и убеждения своего лидера, а не просто поддался его обаянию, всё же заметно выше (хотя бывают, конечно, и исключения).

Но важно и другое: свидетельство о Царстве там и тогда, где и когда, казалось бы, уже нет никакой надежды не только на торжество идей, защищаемых проповедником, но и просто на благополучный исход (ст. 10 – 12). В такой ситуации реальность Царства или переживается предельно ярко, или, если оно остаётся для слушающих лишь абстракцией, не переживается вовсе. Не случайно Павел говорит о том, что смерть, постигающая апостола и его спутников, оборачивается полнотой жизни Христа и Царства для тех, кому они свидетельствуют, включая и христиан Коринфа (ст. 12). Ничто так не убеждает, как торжество Царства, открывающееся в жизни гонимого свидетеля (ст. 13 – 15). Оно-то и не даёт Павлу унывать: ведь он действительно переживает это торжество во время гонений, видя, как ширится Царство, включая всё новых обитателей (ст. 16 – 18).

Что значит быть совершенным христианином? В предыдущей главе Павел говорит о новых, животворящих отношениях человека с Богом. Каким же становится тот, с чьего сердца упала пелена, кто, познавая Христа, обретает свободу и великое дерзновение, преображаясь в Его образ? Возможно, он становится образцом для подражания многих, пользуется всеобщим восхищением и доверием? Может быть, он обретает жизненные силы, ему все удается, он развивается и самореализуется? Вероятно, он уверенно идет по дороге жизни, на которой то там, то тут разложены подарки…

В Евангелии Господь говорит: «как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого» (Мф. 24:27). Апостол же Павел в послании к Коринфянам говорит: «Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа» (2 Кор. 4:6). Новый Завет — не тайное учение, проникнуть в которое дано лишь избранным. Он и не замкнутый клан, отторгающий чужаков. Новый завет — не список требований, устанавливающий шкалу добра и зла исходя из глубины человеческого падения. Новый Завет — не идеология, формирующая душу и разум своих приверженцев. Он даже и не образ жизни, предлагающий получение одних плодов в обмен на отказ от других. Это свет, засиявший, как молния, от края неба до края. Свет, в котором все видно: истина и ложь, добро и зло, жизнь и смерть. Свет, засиявший в лице Иисуса Христа. Не то, чтобы во мраке было хуже жить — темно, страшно и холодно. Практика показывает, что вне этого света жизнь просто невозможна.

Павел решительно отвергает какие бы то ни было особые «тайные» знания, некую «скрытую» традицию. Более того: он даже не претендует ни на какую особую христианскую интерпретацию, не выставляет себя основателем какой-то особой новой школы христианской экзегезы. Надо заметить, что в евангельские времена и в Иудее, и вообще в еврейском мире было множество школ и академий, посвящённых изучению Торы и связанной с ней традиции, и некоторые из таких школ претендовали если не на эзотеричность, то, по крайней мере, на своего рода интеллектуальную элитарность.

Их представители были уверены, что они если и не обладают каким-то особым тайным знанием, то уж точно владеют неким уникальным методом интерпретации священных текстов, который позволяет им понимать их так, как никому другому. Павел же как раз ни на что подобное не претендует.

Он остаётся верен лучшим традициям раввинистического служения: никакой элитарности, и уж тем более никакого эзотеризма, знание Торы должно быть открыто каждому, желающему её познать и ей следовать. Но для апостола знание Торы и следование ей неотделимо от его личных отношений со Христом, от его христианства. И он сразу же оговаривается: речь не идёт о какой-то новой раввинистической школе, о каких-то новых интерпретациях знакомых текстов «для избранных». То, чему учит Павел, доступно и понятно каждому, а если оно кому-то и непонятно, то лишь тому, кто не хочет видеть, слышать и понимать.

Для Павла Тора — путь ко Христу, путь за Христом и путь во Христе, он этого и не скрывает. Но ничего «эзотерического» или элитарного тут нет. Идти этим путём апостол призывает каждого, притом совершенно открыто. А кроме Христа и понимания Торы как пути во Христе у него ничего нет. Он — не учёный раввин, не основатель новой школы, не учитель праведности. Он — свидетель Христов, и этого ему достаточно.

Слова Павла о служении свидетеля напоминают наставления Спасителя посылаемым Им на служение апостолам, которым Он советует быть «мудрыми, как змеи, и простыми, как голуби». Под «простотой» Иисус, по-видимому, подразумевал ту духовную цельность, которую апостол считает необходимым качеством свидетеля. Павлу очевидно, что никакой свидетель не может свидетельствовать о Царстве, если его душу отягощает какой-нибудь тайный грех или нечистота (ст. 1 – 2). И дело тут, конечно, не только в том, что такое свидетельство оказалось бы самым настоящим лицемерием. Апостол не случайно говорит об открытости свидетеля тем, кому он свидетельствует. Ведь свидетельство предполагает не просто слова, но, прежде всего, опыт Царства, который должен стать доступен слушающим. А нераскаянный грех свидетеля легко может этому помешать.

Конечно, человек непредвзятый, вполне вероятно, простит свидетелю его греховность, ведь, рассуждая объективно, безгрешных людей нет, и простая справедливость не позволяет требовать безгрешности от свидетеля, несущего своё служение добросовестно и от всей души. Но объективно задача свидетеля в таком случае может оказаться невыполненной: ведь он не сможет продемонстрировать тем, кому свидетельствует, самого главного: Царства, которое принёс в мир Спаситель. И потому от свидетеля в известном смысле требуется больше, чем от обычного человека: от него требуется полнота праведности.

Конечно, это не означает, что свидетель способен достичь такой духовной высоты самостоятельно, но ведь свидетельство, по словам Павла, оказывается полноценным лишь тогда, когда происходит в присутствии Божием, а Богу, конечно, вполне возможно исправить то, чего не в состоянии изменить человек. Но сам свидетель должен для этого быть совершенно прозрачен для действия Божия, и не только тогда, когда свидетельствует, но и в любое другое время. Только тогда свидетель будет действительно свидетельствовать не о себе, не о своей религиозности или своём духовном опыте, а о Христе и Его Царстве (ст. 5 – 6). И тогда ему не придётся прибегать к тем средствам, к каким обычно прибегают люди для убеждения окружающих в своей правоте: ведь он лишь свидетель Царства, и не ему решать, кто войдёт туда, а кто нет (ст. 3 – 4). В этом и заключается подлинная мудрость, которая не навязывает себя и никого не принуждает следовать своим призывам и советам. Лишь такая проповедь может свидетельствовать о Христе и о Царстве, а не о самом свидетеле.