Мысли вслух на Лк 2:22-40

Мы читаем в Евангелии о том, как Младенца Иисуса первый раз приносят в храм, что там происходит, что говорят об этом. Зная евангельскую историю и помня о том, как все прошедшие 20 веков Иисус остается "предметом пререканий", мы можем ничему не удивляться. Пророк Малахия возвращает нас к тому, что ускользает от нас на фоне тяжелых слов пророчества Симеона. Первое появление Спасителя в храме описывается так: "внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете". Все тут смущает. Знает ли человек, какого Бога он ищет? Ищем ли мы Младенца, который постоянно вызывает пререкания и распри? Ждешь Бога, а внезапно приносят маленького Ребенка, и ты стоишь перед необходимостью принять то, что именно это и есть свет к просвещению язычников и слава Израиля.

Слово «сретение» славянское, по-русски оно означает «встреча». О какой же встрече идёт речь? О встрече родителей Спасителя с Симеоном? Об их встрече с пророчицей Анной? Разумеется, и об этом тоже. Но в первую очередь евангельский рассказ говорит нам о встрече народа Божия со своим Мессией.

То, что народ этот оказался представлен теми, кто ожидал прихода Мессии, не удивительно. Удивительно другое: от лица народа Его встречают не самые, казалось бы, известные люди из тех, кто Его ожидал. Конечно, говорить в этом смысле о храмовом священстве не приходится: священство как раз к народным мессианским ожиданиям относилось сдержанно-скептически. Но была ведь ещё и Синагога, в синагогальной среде мессианские ожидания в это время были очень напряжёнными. И всё же Мессию Бог показал не лидерам Синагоги, а людям, хотя и известным, но в число вождей народа не входившим.

Выбор может показаться странным, но при ближайшем рассмотрении вполне объяснимым. Мессию, конечно, ждали тогда в еврейском народе если не все, то очень многие. Но при этом у большинства ожидавших Его были свои представления о Мессии, о том, каким Он должен быть и что Он должен делать. А Он между тем вовсе не собирался делать почти ничего из того, чего ожидали от Мессии как простой народ, так и учёные раввины.

От Мессии ожидали восстановления независимого и сильного еврейского государства, изгнания язычников со священной земли, установления нового, на Торе основанного, правления, которое станет золотым веком Израиля. И, конечно, от Него ожидали чудес, таких чудес, которые разом решат все проблемы как народа в целом, так и каждого, к нему принадлежащего, в частности.

Все ожидали торжества, и никто не ожидал Суда. И только Симеон, обладавший пророческим даром, всё понял правильно. Он понял, что Мессия — это Тот, кто многих заставит пасть и многих подняться, как и можно было ожидать в день Суда. Такому человеку можно было увидеть Мессию: это не породило бы у него не излишних, неоправданных ожиданий, ни ненужного ажиотажа. А всем остальным ещё нужно было подождать. Подождать того дня, когда Отец выведет Сына на Его земное служение.

Какой, казалось бы, замечательный итог долгой жизни: увидеть обещанного Богом Мессию и умереть. Но тут же возникает вопрос: почему же так рано? Ведь, если уж Бог судил, к примеру, тому же Симеону увидеть Мессию, почему бы Ему не продлить жизнь Своего служителя еще сравнительно не так надолго с тем, чтобы он смог увидеть и свидетельство Того, Кого он, наконец, дождался? Конечно, на это понадобилось бы ещё три десятилетия, но ведь для Бога нет ничего невозможного. Но, как видно, некоторых Он останавливает, как остановил когда-то Моисея не пороге обещанной Им Своему народу земли. И дело тут, может быть, как раз именно в том, что для Симеона увидеть Мессию означало завершение пути, между тем, как на самом деле Его приход был началом новой эпохи, притом эпохи, судя по свидетельству того же Симеона, отнюдь не простой. И, возможно, некоторым людям просто не дано было стать участниками тех событий, которые сопровождали её наступление. Их жизненная задача заключалась в другом, и они её выполнили. А Царства Бог не лишает никого: ведь оно распространяется не только в будущее, на тех, кто родится после прихода в мир Мессии, но и на прошлое, на тех, кто жил жизнью праведника и ожидал Царства до Его прихода.

Иосиф и Мария были людьми по-настоящему благочестивыми и исполняющими заповеди, что видно из того, как они почитали праздники и совершали все положенные обряды. В положенный срок они принесли младенца Иисуса в храм, чтобы «представить пред Господа». В свою очередь в храме их встречает Симеон, многолетний хранитель Писания, который, несмотря на всю абсурдность пророчества о Спасителе, продолжал ждать его исполнения. Эта верность оказывается награждена Богом, Он показывает им Свое спасение.

Не той ли верности ждет Господь и от нас. То обещание сделать нас сынами света, которое каждый получает в крещении, с годами начинает казаться чем-то призрачным. Наша крещальная рубашка покрывается следами страстей, так что уже сложно понять, какой она была когда-то. И лишь вера в то, что обещание, данное нам когда-то Богом, не может быть ложным, позволяет заново переживать встречу с Ним. Вера в Его любовь, которая все превозмогает.

«Небесный лик Небесных Ангел, приник на землю, пришедше зрит яко Младенца, носима к храму...» (Тропарь предпразднеству) Давайте вспомним сегодня о той замечательной иконе Сретения, которую написал Иосиф Бродский. Давайте вновь проживем это чудесное событие во всей простоте его святой сути. Возрадуемся ему, поставим себя немыми зрителями происходящего, стоящими в отдалении затаив дыхание. И вот все прошло. Мы осознали суть происходящего: встреча двух Заветов, как учат нас богословы. А теперь посмотрим на старца Симеона. Может, он образ Ветхого Завета, да. Но в первую очередь он просто человек, подаривший нам прекрасную молитву а это значит он очень любимый и близкий нам человек. И вот все закончилось и он уходит из храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,

как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.

«В глухонемые владения смерти…» это что-то очень языческое, очень атеистическое. «Пространство лишенное тверди» словно он уходит в ничто, в небытие. И вдруг свет, сиянье вокруг пушистого темени. На самом деле, вот всё Евангелие. Иисус пришел и осветил путь в смерть, дорогу, которая отсюда, с земли видится как дорога в никуда. И надо решиться идти в никуда, чтобы потом увидеть свет. Не обязательно эта решимость должна быть связана с моментом нашей физической смерти. Но опыт «ничто» лежит на пути у каждого, кто хочет обрести Светильник, как свидетельствует нам великий поэт. Каждый из нас должен прожить эту свою личную эпоху Ветхого Завета и встретить в своей жизни Новый. Подобно Симеону.

Бывают на свете люди одной мысли, одной цели, одной идеи. И, если идея или цель достойна, Бог может пойти таким людям навстречу. Так было и с Симеоном. Он хотел лишь одного — увидеть Мессию. Своими глазами. Дожить до того дня, когда Мессия придёт. И Бог ему это обещал.

Конечно, Мессию в еврейском народе ждали тогда если не все, то многие. Но ждали по-разному. Как-то Его, наверное, ожидал каждый. Вопрос лишь в том, как. Кто-то ждал постольку-поскольку. В принципе был бы не против Его увидеть и с Ним встретиться, но… именно постольку-поскольку. Во всяком случае, главным делом жизни для таких людей ожидание Мессии не было. Если бы Он пришёл при их жизни — что ж, они, наверное, тоже были бы в числе встречающих. Если бы дела позволили.

Другие ждали нетерпеливее, с надеждой. Это были обычно люди глубоко религиозные и религиозно активные, для них приход Мессии означал кульминацию их собственной религиозной жизни, и они, конечно, не сомневались, что в тот день будут в первых рядах встречающих. Да они к тому же и были уверены, что Мессия придёт-то в первую очередь именно ради них. Особенно много таких было среди членов фарисейского братства, но были, конечно, и другие, к фарисеям прямого отношения не имевшие и ожидавшие Его с такой же надеждой. Для таких людей Мессия и Царство были смыслом и центром их религиозной жизни. Но была, как видно, и ещё одна категория ожидающих прихода Мессии, вероятно, совсем немногочисленная.

Эти люди ждали Мессию потому, что Он был не только главным, но и единственным смыслом их жизни. Или, вернее, Мессия и Царство и были, собственно, их жизнью: другой они не знали. Наверное, только таких людей и можно было бы назвать христианами до Христа в строгом смысле слова: они уже жили тем, что есть в вечности Божьей, но не вошло ещё в наш падший мир. Жили, конечно, как ожиданием и предчувствием, но жили.

И, разумеется, каждый из этих людей был бы счастлив увидеть Мессию своими глазами. Для них тут была не кульминация их собственной жизни, а её источник, сама жизнь, открывшаяся им в полноте. Конечно, не каждому это было дано: многим пришлось соприкоснуться со смертью, с шеолом, с миром теней на пути к полноте той жизни, которую они предчувствовали. Симеон был счастливее: он увидел Мессию не из шеола, куда ещё не успел сойти, а из мира живых. И теперь ему был уже не страшен даже шеол — ведь время для него уже кончилось. Началась вечность Царства, а с ней и полнота времён.

В Евангелии от Луки упоминается некая загадочная личность, о которой мы узнаём только от этого евангелиста, потому, что никаких других сведений о ней в других источниках нет. Речь идёт о человеке по имени Шимон (Симеон), о котором говорится, что он ожидал «утешения Израиля», т.е. прихода Мессии, и что на нём был Дух Святой. Из этого можно заключить, что Симеон был или пророком, или одним из тех мудрых учителей Торы, опыт откровения которых был сопоставим с пророческим.

Таких людей, конечно, никогда не было много, но в еврейской истории едва ли найдётся эпоха, когда их не было совсем. Судя по словам евангелиста, Симеон часто обращался к Богу с молитвой о том, чтобы Бог дал ему возможность увидеть Мессию, Которого в те времена ждали если не все, то очень многие. И, как видно, в ответ на свои молитвы Симеон получил откровение о том, что он действительно увидит Того, Кого так ждёт прежде, чем умрёт. Такое обещание, конечно, было чудесным даром Божьим этому человеку. Но, наверное, известную роль сыграла тут и позиция самого Симеона.

Мессию тоже можно ждать по-разному. Можно ждать Его как бы между делом, не забывая, конечно, о Нём совсем, но и не имея Его в виду постоянно. Ждать, понимая, что, скорее всего, не дождёшься, а потому не стоит делать это ожидание смыслом своей жизни. А можно ждать как Симеон, ждать, именно сделав это ожидание единственной целью, единственным смыслом своей земной жизни. Такое ожидание может показаться неразумным — ведь гарантий нет. Но, с другой стороны, жизнь каждого из нас имеет смысл лишь постольку, поскольку она завершается в Царстве. Потому, что иначе она раньше или позже уйдёт в небытие.

Уже поэтому встреча с Мессией не может не быть главной целью любого из нас, если только мы относимся к своей жизни всерьёз. А если жить так, то и Бог идёт нам навстречу. Даже если наши представления о Нём или о Его Мессии не вполне соответствуют (или вовсе не соответствуют) реальности. Важно ведь, чего мы хотим и к чему стремимся, а не как представляем мы себе то, в чём полагаем цель и смысл нашей жизни. В конце концов, Бог один, Мессия один и Царство тоже одно. И каждый искренне ищущий в конце пути найдёт именно их, а не что-то другое.

Праведный Симеон ожидал Мессию. Разумеется, не он один. Мессию в те времена в Иудее ожидали если не все, то очень многие. Но ожидали по-разному. Симеон ожидал всем сердцем. Дождаться Мессии стало единственным смыслом его жизни. Конечно, смерть, уход в шеол для праведника ничего кардинально не меняли. В конце концов, когда придёт Мессия и настанет день всеобщего воскресения и Суда, из шеола выйдут все. Вернутся к полноте жизни — по крайней мере, до Суда.

Потому, что перед Богом человек должен предстать именно в полноте — в той наибольшей полноте, которая была человеку открыта и которую он сумел вместить. Чтобы стало понятно, что человек может. Тут не соревнование, а именно оценка: можно ли доверить человеку Царство? И если можно, то какой мерой? Но одно дело пройти через смерть и шеол, и совсем другое — встретить Мессию ещё при жизни.

О такой встрече мечтали многие, мечтали во все времена. И Симеон жил этой надеждой. И Бог обещал ему, что Мессию он увидит. Своими глазами. При жизни. Не сходя в шеол. И вот обещанное Богом сбылось. Перед Симеоном был Мессия. Ожидание завершилось встречей. Для Симеона это была Встреча с большой буквы: он ведь понял, Кого видит. И теперь он мог спокойно уйти. Покинуть этот мир. И не только потому, что Божье обещание исполнилось, но и потому, что с Мессией в мир вошло и Царство.

Оно ещё не раскрылось, но оно уже было здесь, в нашем падшем мире. А значит, и смерть перестала теперь быть просто уходом в шеол, как это было прежде. Не случайно соответствующее греческое слово означает не только «отпустить», но и «освободить». Дело не только в том, что Симеон был связан ожиданием прихода Мессии. Дело в том, что до прихода Мессии альтернативой земной жизни для него был лишь шеол. Теперь появлялась другая альтернатива: Царство. Симеон был свободен. Так же, как и сотни праведников, завершивших земной путь до него и тоже ожидавших Мессию или, по крайней мере, предчувствовавших Царство. «Своими глазами видел я спасение Твоё». И теперь я свободен. Впереди — Мессия и Царство.

Пророчество Симеона оказалось для Иосифа и Марии неожиданным. Они удивляются. Это может показаться странным: ведь оба они знали о той благой вести, которую ещё до рождения Иисуса возвестил Марии Божий вестник. И всё же они удивлены. Почему? Наверное, тут проявляет себя природа падшего человека. Особенности человеческой памяти. И человеческого восприятия тоже. В самом деле: функционирование памяти, как и всей человеческой природы, физической и психической, определяется духовным состоянием человека. А вопрос духовного состояния — это вопрос того, что преобладает в том потоке человеческой жизни, который Библия называет душой, а современный философ, наверное, назвал бы экзистенцией.

В соответствии с Божьим замыслом жизнь человеческой души должна была определяться тем дыханием жизни, которое Бог дал человеку при сотворении. Божьим дыханием. Но у падшего человека, по свидетельству Библии, душа «в крови». Так же, как у животных. И качество её определяется, как и у животных, природой, а не духом. А ведь память — одна из способностей души. Одна из функций психической природы человека.

Человек в состоянии запомнить лишь то, что хоть сколько-нибудь сродни его собственной жизни. И чем больше сродни, тем лучше, полнее, глубже запоминает человек то или иное событие. Тем дольше и отчётливее его помнит. Тем реальнее оказывается для него само событие. И наоборот, то, что затрагивает жизнь человека лишь отчасти, то, что для него не сродни, то, что, будучи само по себе прекрасным, удивительным и совершенно необычайным, всё же явно превышает обычный духовный уровень его жизни, останется в человеческой памяти как нечто не вполне реальное.

Как что-то такое, что вспоминается, как прекрасный сон, но всё же скорее как сон, чем как реальность. И даже если повседневная жизнь постоянно напоминает, что кажущийся сон сном вовсе не был, всё же острота восприятия почти неизбежно притупляется. И тогда всё становится обыденным. И приходит в голову мысль: а может, всё совсем не так? Может, ничего особенного и не произошло? И ничего необычного впереди не будет?

Конечно, ни Иосиф, ни Мария не могли забыть того, что им было сказано об Иисусе. Наверное, они ожидали чего-то необычного. И всё же происходящее становится для них ожидаемой неожиданностью. Всё ведь зависит от способа восприятия. От того, что преобладает во взгляде: дух или природа. Если природа, то само Царство становится ожидаемой неожиданностью. Но это не главное. Главное — как откликнется человек на ожидаемую неожиданность. Примет ли то, что входит в его жизнь, или отвергнет. Сделает ли шаг в Царство, пусть даже удивляясь и недоумевая, или останется вовне.

Что такое взросление человека? Когда речь идёт о человеке падшем, природа которого повреждена грехопадением, под взрослением понимают обычно процесс физического становления и развития человека прежде всего. Во вторую очередь ведут речь о становлении и развитии психическом. И лишь после этого, да и то не всегда, заводят речь о становлении и развитии духовном. Причём понимают под ним обычно не духовное развитие в собственном смысле, а нечто такое, чем нередко подменяют его в падшем мире: развитие, например, интеллектуальное или эстетическое.

Между тем, духовная жизнь не имеет прямого отношения ни к интеллекту, ни к эстетическим переживаниям. Духовная жизнь — это отношения, связывающие человека с Богом и с другими людьми. А начинается она в той глубине человеческой личности, где зарождается воля и дышит дыхание жизни, которое Бог даёт каждому из нас при сотворении.

Вот это дыхание и есть основание нашей духовной жизни и единственная возможность подлинного богообщения. Ведь дыхание жизни — от Бога, оно — своего рода внутренняя теофания, Божье присутствие в нас, которое всегда с нами. И если бы не грехопадение, мы осознавали бы это присутствие в себе с каждым годом нашего взросления — взросление физическое и психическое сопровождалось бы взрослением духовным.

В падшем мире всё не так просто: тут человек может взрослеть физически, духовно оставаясь младенцем, и может прожить всю «сознательную» жизнь, не осознавая в себе главного, того дыхания, которое и связывает его с Богом. Но если, даже в падшем мире, человек всё же ищет подлинной осознанности и не игнорирует в себе того Божьего дара, который имеет, данного ему при рождении дыхания жизни, он в конце концов вмещает в себя Бога той мерой, которую Бог ему открывает. То же самое верно и в отношении Иисуса: ведь и Он Человек, как мы.

Именно Человек с большой буквы — не меньше, а больше любого из нас. Потому, что, в отличие от любого из нас, Его человеческая природа с самого начала была совершенно свободна от первородного греха. И потому, что Его мера духовной полноты была абсолютной с момента зачатия — это была мера абсолютной Божьей полноты, сделавшая Его богочеловеком. Но, как всякий человек, Он должен был вырасти духовно и физически, осознав в Себе Свою меру, полноту Свой собственной духовной жизни. В этом отношении Иисус не отличался от всякого другого человека. Но результаты Его духовного и физического взросления оказались уникальны — как и следовало ожидать от Мессии и от Сына Божьего.

Сегодняшний рассказ об Иисусе, оставшемся в иерусалимском Храме, напоминает слова из Книги Притчей ( 9:1): «Премудрость построила Себе дом...». Придя в Иерусалим на праздник Пасхи, Он остался в доме Своего Отца. Евангелист рисует сразу две картины: учителя народа, книжники удивляются премудрости Иисуса, а Его родители в смятении ищут Его по городу. Его ответ Матери похож на загадку: где же еще быть мальчику, как не дома у своего отца? Человек должен жить у себя дома. Уже тогда Господь начинает открывать людям Свое происхождение и призвание: Он — Божья Премудрость и Божий Сын, для тех, кто может понять это. А если кто-то не захочет этого понять? Ну что ж, тогда, если он все же захочет слушать Иисуса, ему придется всю жизнь разгадывать Его загадки...

Зачем Христос принял обрезание, в чем духовный смысл этого события? Вы, конечно, можете сказать, что Он был тогда маленьким. Но Он дал этому произойти, и значит, несмотря на то, что Он был маленьким, это событие имеет духовное содержание. Так в чем оно? Чтобы подтвердить, что «спасение от Иудеев» (Ин 4:22)? Или чтобы пройти весь путь своего смирения, ограничивая Себя не только человеческим обличьем, но и всей ограниченностью человеческой культуры? Безусловно и то, что Он знал, что по Нем грядет апостол Павел, который грозно обличит всех, кто не понимает всей ограниченности этого ритуала, как и всякого ритуала вообще. В одном только Послании к Римлянам он говорит об этом не раз (смотри 2, 3, 4 главы). Например, «ибо не тот Иудей, кто [таков] по наружности, и не то обрезание, которое наружно, на плоти» (Рим 2:28), или «обрезание ничто и необрезание ничто, но [все] в соблюдении заповедей Божиих» (1 Кор 7:19). Господь знал это и все-таки позволил Своему обрезанию произойти. В этом Его смирение перед Законом, который Он пришел исполнить (Мф 5:17) и именно это позволяет апостолу Павлу сказать: «в Нем вы и обрезаны обрезанием нерукотворенным, совлечением греховного тела плоти, обрезанием Христовым» (Кол 2:11).

Каждый человек знает, что когда-нибудь он умрет. Смерть — уникальный феномен: она совершенно очевидна и совершенно закрыта для тех, кто ее еще не пережил. Бог говорит с человеком, и сей остается жив. На основании же этого евангельского отрывка можно сказать, что человек, говорящий с Богом (не как-нибудь, а лицом к лицу), обретает и жизнь, и смерть. Жизнь, полную Его присутствия, света откровения для всех. И смерть, как исполнение обетования, как возможность полной и окончательной встречи.

Сегодняшнее чтение продолжает рассказ о свидетельствах, связанных с Рождеством. И если первыми свидетелями оказались пастухи, то теперь им на смену приходят праведники и пророки. Казалось бы, эти люди совсем не похожи на простых пастухов. Но есть нечто общее, что их объединяет: все они ждут Мессию и готовы Его принять таким, какой Он есть. Для пророка важнее всего полученное им от Бога откровение, он слышит Бога непосредственно, и для него не возникает вопроса о том, можно ли доверять тому, что он услышал.

Пророческий опыт прямого богообщения, конечно, всякий раз уникален, но при всей его уникальности ни у кого из тех, кому приходилось слышать голос Божий, не возникало вопросов, как говорят современные богословы, теологической верификации: любой пророк воспринимает полученное откровение как прямое указание к действию. И если Бог указывает на принесённого в Храм младенца как на Мессию, значит, этот младенец действительно Мессия, кто бы что ни говорил и какие бы сомнения ни высказывали на сей счёт учёные раввины и преподаватели Торы.

Праведность — феномен иного рода, но и праведнику нередко дано слышать Бога. И если порой его мистический слух не так обострён, как слух пророка, то привычка доверять Богу безоговорочно помогает праведнику удостовериться в подлинности полученного откровения. А с простыми пастухами этих людей роднит не только ожидание Мессии, но и отношение к Богу и к воле Божией. Можно было бы сказать, что, в отличие, к примеру, от тех же фарисеев, они мало религиозны. Конечно, все они члены Синагоги, но там они, как видно, не в первых рядах: есть там люди, чья активность делает их малозаметными, а иногда и вовсе незаметными.

В богословских и религиозно-политических спорах, столь частых в синагогах евангельских времён, они, как видно, или участвуют редко и неохотно, или не участвуют совсем. Ни к какой религиозной школе они не принадлежат и, быть может, даже не имеют того, что называется обычно религиозным мировоззрением. Они просто доверяют Богу, Который давно уже стал центром и смыслом их жизни, и живут, внимательно вслушиваясь в то, что Он им скажет. Или пасут свои стада, как вифлеемские пастухи. Конечно, по сравнению с учёными богословами они могут показаться людьми простыми и даже (как пастухи) невежественными. Но зато проблем с богословской интерпретацией того, что они услышали от Бога, у них не будет точно. И лишних сомнений в достоверности услышанного тоже. Потому-то и дано им увидеть Мессию раньше других. В том числе и тех, кто были уверены, что увидят Его первыми.

Как мы смотрим на Господа? Как на Того, с Кем единение - радость, а следование Его воле - благо? Или же мы смотрим на Него как на возвышающегося над нами начальника, отдающего непонятные, но обязательные для выполнения приказы? Если второе, то мы рискуем удалиться от Него очень далеко, а к многочисленным греховным завалам, затрудняющим общение с Ним, добавляем новые.

Но Он родился среди людей и принял на Себя не только те заповеди, которые рекомендовал нам, но и многочисленные законы и правила человеческого общежития. Обрезанием Он во плоти соединился с народом, который избрал для Своего прихода в мир и потому подчинился его законам. Будучи Тем, Кто превышает храм, Он был принесён туда во исполнение закона, обязательного для любого хрупкого ребёнка.

Закон был соблюдён также и тем, что о мессианстве принесённого в храм Младенца пророчески свидетельствовали двое - Симеон и Анна: по иудейскому закону свидетельство двоих считалось достаточным для подтверждения истинности показаний. Конечно, для тех, кто не хочет принимать Иисуса как Мессию, любые свидетельства, многократно звучавшие на протяжении вот уже двух тысяч лет, не будут достаточны. Но это, как говорится, совсем другая история.

В дополнение к остальным библейским параллелям, сегодня евангелист рассказывает, как Иисуса, подобно древнему пророку Самуилу, принести в Храм, чтобы посвятить Первенца Богу. Но, в отличие от остальных первенцев, которые лишь символически как бы «приносились в жертву» Богу, выкупаемые у Него жертвенными животными (например, парой голубей, ср. Левит 12), Иисус Сам назван «искуплением», — термином, относящимся к жертве. Иисус в Храме становится и жертвой, и знамением, и спасением, и исполнением пророчеств, заключая в Себе все библейские символы и реальности. Для евангелиста Луки именно этот момент становится жертвоприношением, в котором Христос совершает искупление народа и «язычников». Став участником этого служения, Симеон исполнил свое предназначение в этом мире и теперь может уйти, показывая читателям Евангелия, что и их цель в этой жизни — стать причастниками искупления и спасения мира.