Мысли вслух на Исх 5:1-23

Первая просьба Моисея и Аарона отпустить народ окончилась неудачей (ст. 1–2). Впрочем, Бог Сам заранее сообщил о ней Моисею, когда посылал его в Египет (Исх 3:18–20). И тогда встаёт вполне естественный вопрос: означает ли это, что решение фараона было предопределено заранее? Наверное, всё же не означает. Речь идёт о другом: Бог знает сердце фараона, которое для него прозрачно так же, как прозрачно для него сердце всякого человека, а потому Он знает и о том, что фараон не позволит народу Божию просто так покинуть страну. Но что же мешает фараону? Ведь вначале Моисей даже не говорит ещё о том, чтобы уйти навсегда, он просит пока отпустить народ всего лишь на три дня с тем, чтобы отпраздновать свой религиозный праздник и затем вернуться (ст. 1 – 4). Но даже на такую просьбу следует отказ. Конечно, всё это можно было бы объяснить одними административными и хозяйственными соображениями: ведь такие праздники отвлекают народ от работы (ст. 4 – 5). Кроме того, было и ещё одно соображение, выраженное самим фараоном в словах: «Я не знаю Господа» (ст. 2). Египетское правительство, несомненно, должно было осознавать угрозу пробуждения национального или племенного самосознания у племён дельты, которые вполне могли бы в этом случае вспомнить об иных временах, когда их предки пришли в Египет как победители, а на престоле фараонов находилась семитская династия. В такой ситуации позволять семитам вспоминать о своих богах-покровителях и тем более поклоняться им было бы опрометчиво. И всё же главная причина, по-видимому, была в другом. Не случайно сразу же после высказанной Моисеем и Аароном просьбы речь заходит о праздности, о том, что народ, видимо, недостаточно загружен работой, и от безделья ему в голову начинают приходить глупые мысли и нелепые идеи (ст. 6 – 9, 17). И здесь перед нами уже не специфическая логика властей Египта, а логика, присущая всякой власти во всякое время. Ведь по сути своей любое государство представляет собой социальную машину, механизм, который функционирует тем надёжнее и безотказнее, чем меньше составляющие его «элементы» задумываются о посторонних вещах. С точки зрения логики, присущей идеально функционирующей государственной машине, человеку лучше всего было бы быть муравьём или пчелой, и не потому, что они малы, а потому, что они — идеальные работники-функционеры, никогда и ни на что не отвлекающиеся от работы. Но человек никогда не бывает столь далёк от того, кем Бог задумал его создать, как тогда, когда уподобляется пчеле или муравью. В величайшем грешнике образ Божий чудовищно искажается; в человеке-муравье он просто исчезает. И потому столь неизбывен конфликт между Богом и всяким государством: Бог нужны люди, государству — муравьи.

В Библии много историй о том, как вера проходит через испытания. Их содержание во многом сходно: следование Божьему обещанию неожиданно приводит к совершенно противоположному результату. В этом рассказе попытки Моисея исполнить задание, данное ему Богом, задание по спасению народа из рабства, приводят лишь к ужесточению принудительных работ. Моисей и те, кто был готов ему поверить, не могут следовать дальше «на автопилоте», когда все идет как по маслу и можно только удивляться, как Бог все здорово устроил. Нет, им приходится встать перед очередным выбором: либо все это было обманом (или самообманом), либо Бог будет верен Своему обещанию и не оставит их в рабстве. Получается, что вера — это выбор в пользу Бога, а испытанная вера — это выбор в пользу Бога, вопреки всему...

Неудивительно, что первая неудача обескуражила народ, который, ожидая немедленных результатов от вмешательства Моисея, получил лишь дополнительные проблемы (Исх 5:22–23). Более странным на этом фоне кажется недоумение самого Моисея, который, казалось бы, был предупреждён Богом о том, что Исход будет делом отнюдь не простым и не быстрым (Исх 3:18–20). И тогда, в ответ на недоумение, Бог сообщает Моисею нечто очень важное о Своих отношениях со Своим народом (Исх 6:2–8). С одной стороны, Бог открывает Моисею Своё новое имя — имя Яхве (традиционно в Синодальном переводе его передают эпитетом «Господь»), подчеркнув при этом, что «отцам» Он с таким именем не открывался (Исх 6:3); с другой, Он сообщает Моисею о тех новых, особых и доверительных, отношениях, которые отныне будут связывать Его с потомками Иакова (Исх 6:6–8). Речь здесь, очевидно, идёт о завете, о союзе между Богом и народом, который предполагает новое качество отношений. Об этом же напоминает и новое имя: ведь изменение имени в древности связывалось обычно с серьёзной внутренней переменой того, чьё имя изменялось. Разумеется, Бог не меняется, подобно человеку, но отношения Его со Своим народом измениться могут. И здесь перед нами как раз такая перемена, очень важная для понимания всей последующей истории еврейского народа: отныне, после заключения завета, в жизни народа нет места случайностям и произволу, всё, происходящее с ним, будет определяться отношениями его с Богом и от этих отношений зависеть. Конечно, это не значит, что у народа Божия больше никогда не будет проблем, но той тоскливой безысходности, которой были отмечены последние десятилетия египетской жизни, больше действительно не будет никогда. А если так, то и неудачи в отношениях с фараоном быть не может. Нужно лишь время, и время совсем небольшое по сравнению с уже прожитыми тяжёлыми десятилетиями. Но понять это может лишь тот, для кого завет — безусловная реальность. Даже самому Моисею реальность эта открылась не сразу. Не удивительно, что всем остальным сложившаяся ситуация казалась безвыходной (Исх 6:9). И тогда Бог начинает действовать.