Мысли вслух на Исх 5:22-6:30

Требование Моисея отпустить народ «в пустыню на три дня пути» вызвал у фараона лишь усмешку: кто такой этот Яхве, чтобы я стал Его слушать? В такой ситуации единственным выходом из положения становилось прямое Божье вмешательство в события. Оно и последовало вскоре после возвращения Моисея в Египет. Бог является Моисею — второй раз после Синая — и открывает ему Своё имя, имя Яхве. Ситуация начинает напоминать ту, что складывалась в древности, во времена отцов или, как мы их обычно называем, патриархов.

Тогда ведь Бог тоже вначале открывался кому-то из них, заключал или возобновлял союз с ним, а затем, после второго явления, начинал действовать, непосредственно вмешиваясь в происходящие события. Так же происходит и с Моисеем: вначале Бог является ему и даёт поручение, которое Моисею придётся выполнить, а потом, уже когда Моисей прибывает на место, открывается ему снова, чтобы сказать, что Он, Бог, начинает действовать. Такая логика вполне понятна и объясняется самой сутью Божьего промысла. В падшем мире Бог всегда действует по ситуации.

У Него, разумеется, есть Свой план, но Ему приходится учитывать свободу воли и выбор тех, кто в осуществлении Его плана не участвует. Ведь Богу, чтобы осуществить Свой план, надо действовать не только в Своём большом мире, но и в отделённых от него мирах тех, кто Его власти не признаёт и Его воле подчиняться не желает.

Действовать так, чтобы те, кто Его знать не хотят и Его воли не признают, остались бы, как говорится, при своих, чтобы их право на безбожное существование не оказалось бы нарушенным. В падшем мире Богу приходится действовать так, чтобы оставить в нём место для тех, кто Его не знает и знать не хочет. Между тем не знающие Бога люди неизбежно порождают в своём отделённом от Бога мире хаос, в котором обычно и сами не могут разобраться.

Бог не может прекратить его — вернее, может, но тогда оказалась бы нарушена воля тех, кто хаос породил. Поэтому Бог действует точечно, пролагая путь тем, кто следует Его воле. Действует в конкретном месте и в конкретный момент времени, открывая возможности Своим людям исполнить Его волю тоже вполне конкретным, Им указанным, образом. Так Бог готовит падший мир к возвращению, к превращению его в Царство, которым он раньше или позже всё равно станет.

История, рассказанная в книге Исхода — только часть общей истории спасения. За частной задачей спасения из рабства проглядывает более общая задача — создание народа, поклоняющегося единому Богу, знающего Бога, служащего Богу.Эта тайна открывается Моисею в словах: «Я буду вашим Богом, Я заключу с вами союз (завет)». Диалог Бога с человеком, описанный в Священном Писании, не останавливается на достигнутом, но все время ставит новые, все более серьезные цели. Так история семьи переходит в историю клана, затем — народа, затем — всего мира. Окончательная цель этого развития невыразима — ее можно лишь образно описать человеческим языком: единство с Богом, познание Бога, Царство Божье... Ее можно увидеть за каждым частным проявлением спасения, будь то ответ на молитву, избавление от опасности или чудо Божьего присутствия среди людей.

Неудивительно, что первая неудача обескуражила народ, который, ожидая немедленных результатов от вмешательства Моисея, получил лишь дополнительные проблемы (Исх 5:22–23). Более странным на этом фоне кажется недоумение самого Моисея, который, казалось бы, был предупреждён Богом о том, что Исход будет делом отнюдь не простым и не быстрым (Исх 3:18–20). И тогда, в ответ на недоумение, Бог сообщает Моисею нечто очень важное о Своих отношениях со Своим народом (Исх 6:2–8). С одной стороны, Бог открывает Моисею Своё новое имя — имя Яхве (традиционно в Синодальном переводе его передают эпитетом «Господь»), подчеркнув при этом, что «отцам» Он с таким именем не открывался (Исх 6:3); с другой, Он сообщает Моисею о тех новых, особых и доверительных, отношениях, которые отныне будут связывать Его с потомками Иакова (Исх 6:6–8). Речь здесь, очевидно, идёт о завете, о союзе между Богом и народом, который предполагает новое качество отношений. Об этом же напоминает и новое имя: ведь изменение имени в древности связывалось обычно с серьёзной внутренней переменой того, чьё имя изменялось. Разумеется, Бог не меняется, подобно человеку, но отношения Его со Своим народом измениться могут. И здесь перед нами как раз такая перемена, очень важная для понимания всей последующей истории еврейского народа: отныне, после заключения завета, в жизни народа нет места случайностям и произволу, всё, происходящее с ним, будет определяться отношениями его с Богом и от этих отношений зависеть. Конечно, это не значит, что у народа Божия больше никогда не будет проблем, но той тоскливой безысходности, которой были отмечены последние десятилетия египетской жизни, больше действительно не будет никогда. А если так, то и неудачи в отношениях с фараоном быть не может. Нужно лишь время, и время совсем небольшое по сравнению с уже прожитыми тяжёлыми десятилетиями. Но понять это может лишь тот, для кого завет — безусловная реальность. Даже самому Моисею реальность эта открылась не сразу. Не удивительно, что всем остальным сложившаяся ситуация казалась безвыходной (Исх 6:9). И тогда Бог начинает действовать.

В Библии много историй о том, как вера проходит через испытания. Их содержание во многом сходно: следование Божьему обещанию неожиданно приводит к совершенно противоположному результату. В этом рассказе попытки Моисея исполнить задание, данное ему Богом, задание по спасению народа из рабства, приводят лишь к ужесточению принудительных работ. Моисей и те, кто был готов ему поверить, не могут следовать дальше «на автопилоте», когда все идет как по маслу и можно только удивляться, как Бог все здорово устроил. Нет, им приходится встать перед очередным выбором: либо все это было обманом (или самообманом), либо Бог будет верен Своему обещанию и не оставит их в рабстве. Получается, что вера — это выбор в пользу Бога, а испытанная вера — это выбор в пользу Бога, вопреки всему...

Первая просьба Моисея и Аарона отпустить народ окончилась неудачей (ст. 1–2). Впрочем, Бог Сам заранее сообщил о ней Моисею, когда посылал его в Египет (Исх 3:18–20). И тогда встаёт вполне естественный вопрос: означает ли это, что решение фараона было предопределено заранее? Наверное, всё же не означает. Речь идёт о другом: Бог знает сердце фараона, которое для него прозрачно так же, как прозрачно для него сердце всякого человека, а потому Он знает и о том, что фараон не позволит народу Божию просто так покинуть страну. Но что же мешает фараону? Ведь вначале Моисей даже не говорит ещё о том, чтобы уйти навсегда, он просит пока отпустить народ всего лишь на три дня с тем, чтобы отпраздновать свой религиозный праздник и затем вернуться (ст. 1 – 4). Но даже на такую просьбу следует отказ. Конечно, всё это можно было бы объяснить одними административными и хозяйственными соображениями: ведь такие праздники отвлекают народ от работы (ст. 4 – 5). Кроме того, было и ещё одно соображение, выраженное самим фараоном в словах: «Я не знаю Господа» (ст. 2). Египетское правительство, несомненно, должно было осознавать угрозу пробуждения национального или племенного самосознания у племён дельты, которые вполне могли бы в этом случае вспомнить об иных временах, когда их предки пришли в Египет как победители, а на престоле фараонов находилась семитская династия. В такой ситуации позволять семитам вспоминать о своих богах-покровителях и тем более поклоняться им было бы опрометчиво. И всё же главная причина, по-видимому, была в другом. Не случайно сразу же после высказанной Моисеем и Аароном просьбы речь заходит о праздности, о том, что народ, видимо, недостаточно загружен работой, и от безделья ему в голову начинают приходить глупые мысли и нелепые идеи (ст. 6 – 9, 17). И здесь перед нами уже не специфическая логика властей Египта, а логика, присущая всякой власти во всякое время. Ведь по сути своей любое государство представляет собой социальную машину, механизм, который функционирует тем надёжнее и безотказнее, чем меньше составляющие его «элементы» задумываются о посторонних вещах. С точки зрения логики, присущей идеально функционирующей государственной машине, человеку лучше всего было бы быть муравьём или пчелой, и не потому, что они малы, а потому, что они — идеальные работники-функционеры, никогда и ни на что не отвлекающиеся от работы. Но человек никогда не бывает столь далёк от того, кем Бог задумал его создать, как тогда, когда уподобляется пчеле или муравью. В величайшем грешнике образ Божий чудовищно искажается; в человеке-муравье он просто исчезает. И потому столь неизбывен конфликт между Богом и всяким государством: Бог нужны люди, государству — муравьи.

Дело Божье не всегда делается легко, просто и быстро. Если бы мир оставался Царством, каким он был сотворён, всё было бы проще: воля Божья тогда была бы единственной волей, определяющей течение всех событий. В падшем же мире всё не так, тут, помимо Божьей, действует ещё множество других воль. Само по себе это бы не было проблемой: Бог ведь и хотел, чтобы, помимо Него, в сотворённом Им мире действовали другие, Им же сотворённые, существа.

Проблема в том, что существа эти зачастую Богу противодействуют. Такое не всегда и не обязательно происходит по злому умыслу — просто всякая отделённость от Бога, всякое желание создать себе свой особенный мирок, отдельный от большого Божьего мира, объективно приводит к тому, что его обитатели противопоставляют свою волю Божьей.

Впрочем, маленьким такой мирок оказывается лишь по сравнению с Божьим миром, с сотворённой Им вселенной, а изнутри он может показаться очень даже большим. В таком отделённом от Бога мире может происходить много такого, что в Божий план не вписывается. Так было и в Египте, куда вернулся Моисей с тем, чтобы вывести оттуда свой народ. Египетские власти не горели желанием слушать неизвестно откуда взявшегося пророка какого-то неведомого им Бога, о Котором они не имели понятия. Кто такой, в самом деле, этот Яхве, чтобы Его слушать? И почему кто-то должен отпускать кого-то в пустыню по Его требованию? Вопрос с точки зрения египтян был вполне естественным.

Равно, как вполне естественной была и реакция властей: раз эти варвары вдруг вспомнили о каких-то своих богах, значит, свободного времени у них много, и даже слишком. Стало быть, надо загрузить их работой так, чтобы они и думать забыли о каких-то богах и о праздниках. Да и зачем бы, в самом деле, могли быть нужны египтянам семиты, празднующие свои праздники на египетской территории?

Ведь в те времена Палестина принадлежала Египту, и египтянам меньше всего было нужно, чтобы у семитских племён дельты пробуждалось какое-то племенное самосознание — а это раньше или позже произошло бы неизбежно, если бы они вспомнили о своих богах и стали праздновать посвящённые им праздники. Между тем, отказ властей и увеличившийся объём работ повергли народ в уныние. Они надеялись, что этот пришедший издалека чудотворец облегчит им жизнь, однако пока что она становилось только хуже. Такое начало требовало Божьего вмешательства — иначе весь проект закончился бы, не успев начаться.