Мысли вслух на Деян 5:27-33

Казалось бы, все понятно. Конечно же, Бог — главный в нашей жизни, Его надо слушаться во всем. Можно даже сказать, что все наши беды от непослушания Богу, ведь и первородный грех — это ничто иное, как непослушание. Разве мы не стараемся Ему повиноваться? Правда, не всегда получается... Но ничего, Бог поможет, и у нас все будет получаться!

Стоп, а что же у нас будет получаться? Неужели те люди, которые отправили на крест Иисуса, а потом судили Апостолов, сознательно не слушались Бога? А те люди, которые побили камнями перводиакона Стефана, были абсолютно уверены, что исполняют волю Божию. Загляните в историю Церкви: нетерпимость, крестовые походы, инквизиция — это ведь тоже как бы из послушания Богу. Да и нынешний терроризм тоже ведь пытается объявить себя святостью, пусть мусульманской!

Как нам понять, что то, что мы считаем волей Божией, действительно ею является? Есть вроде бы простой ответ: проверить по Библии. Но вот, недавно мне рассказали, что обе враждующие партии экстремистов в Северной Ирландии оправдывают свои убийства и взрывы цитатами из Библии! Дело не только в том, что в ней написано, но и в том, как мы это понимаем, а это уже сфера действия Духа. Помните, как Иисус, когда Его ученики хотели неправильно интерпретировать библейский отрывок, сказал им: «Не знаете, какого вы духа» (Лк. 9:55)

Так как же нам повиноваться Богу?

Читая сегодняшний отрывок из Деяний апостолов, мы слышим от уважаемого всем народом фарисея важную вещь. Этот человек, верящий в Бога, говорит о том, что ожидает начинание, если оно не от Бога: «Если это предприятие и это дело — от человеков, то оно разрушится» (Деян.5:38). Возможно, в ком-то из нас появится протест, несогласие с этими словами. Сколько на земле всяческих неугодных Богу дел, которые находятся в «самом расцвете сил» и процветают! Что же сказать на это, как понять слова Гамалиила? Он описывает ситуацию, когда люди говорят о том, что Господь с ними и поддерживает их в этом деле. В сегодняшнем тексте это апостолы. Гамалиил обращает внимание на то, что шедшие за лжепророками не находили в конце концов того, что могло бы их влечь дальше. Что касается процветания злых и порочных дел, то для верующего человека очевидно, что неугодное и неправедное в очах Господа не будет благословлено. Подтверждение этому мы находим и в Священном Писании, которое говорит о том, что зло ждет только одно — конец существования. (Иуд.1:5-8)

Говоря о традиционной Синагоге, следует иметь в виду, что и в духовном, и в религиозном отношении она отнюдь не была однородной. Свидетельство тому — выступление в Синедрионе одного из известнейших учителей Торы того времени, Гамалиэля (Гамалиила), имевшего множество учеников, среди которых был, между прочим, и Шауль (Савл), будущий апостол Павел. Гамалиэль принадлежал к школе Гиллеля — одной из двух главных богословских школ той эпохи (второй была школа Шаммая). Гиллель, живший примерно за два века до описываемых событий, главное внимание обращал на опыт прямого, непосредственного богообщения, которое, как он учил, было доступно каждому ищущему, если только этот ищущий был готов следовать Торе.

Речь шла, разумеется, не только о внешней Торе, но и о Торе внутренней. Гиллель не был религиозным формалистом, главным в духовной жизни он считал вдумчивое молитвенное чтение Торы, непрерывную внутреннюю молитву и внимание к своей внутренней жизни, к тем интенциям, которые определяют качество духовной жизни человека и её направление. Традиционных форм иудейской религии он, конечно, не отвергал, но смотрел на них лишь как на религиозную оболочку для главного, для собственно духовной жизни.

К этой школе принадлежал и Гамалиэль, воспринявший, судя по свидетельствам современников, её лучшие черты. Он-то и выступил в Синедрионе в защиту нового движения. Сам Гамалиэль, конечно, христианином не был, хотя впоследствии в христианской среде и ходили легенды о его обращении ко Христу. Но он был духовно достаточно чуток для того, чтобы понять, что тут, возможно, речь идёт о действии Божьем. И тогда он посоветовал храмовой верхушке и синагогальным лидерам не спешить.

Просто оставить в покое этих новых мессианистов и посмотреть, что будет дальше. И привёл весомый аргумент в пользу такого решения, указав на другие мессианские движения, закончившиеся ничем (а движения такие в те времена в Иудее вспыхивали нередко). Для властей это был беспроигрышный вариант: если новое движение подобно прежним, оно само и закончится, а если нет… что ж, тогда придётся думать, как быть дальше. Пока же можно было не волноваться. Так и было решено поступить: апостолов наказали за формальное неподчинение запрету Синедриона проповедовать новое священное имя и отпустили. И стали следить, что будет дальше.

Мысль о том, что и фарисей может быть праведным и уважаемым в народе, не сразу укладывается в сознании, если привычно раскладывать людей по категориям: тут - наши и хорошие, а тут - чужие и плохие. Но Писание постоянно ломает стереотипы, в том числе те, что кажутся благочестивыми и основанными на духовной традиции.

Критерий, выдвинутый Гамалиилом, пытающимся убедить иудейскую верхушку не причинять зла апостолам, прост и практичен, он основан на длительном опыте наблюдения за возникновением и исчезновением многочисленных движений, раздувавшихся и лопавшихся, как мыльные пузыри. Гамалиилу можно бы и возразить, что многие явления, неугодные Богу, существует довольно долго и конца им веками не видно, но даже с такой поправкой он всё равно прав по сути: то, что не от Бога, рано или поздно рухнет. Однако многое, что нам кажется странным и непривычным, может совершаться по Его воле, поэтому о том, что не вмещается в привычные представления, не стоит судить скоропалительно.

Апостолов отпустили, но на этот раз избив. Они снова победили, но теперь победа далась уже труднее, чем в первый раз. Впереди же предстояли ещё более трудные испытания.

Иногда приходится слышать споры о дальнейшей судьбе христианства — актуально ли оно в современном мире, грозит ли ему забвение или же, наоборот, новый расцвет. Возможно, рассуждающим на эти темы аналитикам следует прислушаться к словам Гамалиила из сегодняшнего чтения, который, не будучи сам христианином, предоставил Богу (в Которого он конечно верил) решать, устоит новое учение, или нет. Почему же Лука включил в свою историю первой Церкви эти слова, принадлежащие человеку, во многом оппозиционному христианству? Возможно, он увидел огромную важность для самих христиан этого свидетельства о том, что судьба их Церкви, их общины, их дела, служения, самой жизни — только в руках Божьих и существует лишь потому, что благоугодно Ему.

Сегодняшнее чтение показывает нам тот предел, которого может достичь религиозное сознание. Предел этот обозначает речь Гамалиила (ст. 34 – 39). Гамалиил принадлежал к раввинистической школе, основанной Гиллелем, учителем Торы, жившем приблизительно за два столетия до Рождества Христова. Представители этой школы никогда не были религиозными формалистами, считая, что Тора должна быть написана в сердце человека, определяя всю его жизнь и помогая выстраивать отношения с Богом. На первом плане для них стоял не ритуал, а интимное, мистическое богообщение. Гиллелю принадлежат слова : «Где двое или трое собираются во имя Торы, там среди них пребывает шехина» (шехиной в иудаизме называют присутствие Божие). Неудивительно, что именно представитель этой школы выступил перед Синедрионом в поддержку апостолов. Гамалиилу ситуация тоже вовсе не казалась ясной и однозначной, но он не боялся того, чего боялась храмовая верхушка: того, что начавшееся в народе новое движение обернётся против них (ст. 27 – 28). Отсутствие страха и готовность принять всё, что действительно исходит от Бога, отличает его от большинства представителей официальных религиозных властей. Гамалиил не может сказать ничего определённого об апостолах и их проповеди, что и неудивительно: ведь он остаётся носителем и хранителем религиозной традиции, никак не связанным ни с Иисусом, ни с Его учениками. Но его духовный и религиозный опыт подсказывает ему, что подобного рода движения бывают успешны лишь тогда, когда они исходят от Бога. И потому он спокоен: если апостолы делают дело Божие, ему не о чем беспокоиться, если же нет, то волноваться всё равно не приходится: в таком случае оно всё равно рано или поздно кончится ничем. Такая позиция кажется нейтрально-выжидательной, но она и не могла быть иной: ведь Гамалиил оставался в религиозных рамках, хотя его вера была искренней, а религиозность — последовательной. Он действительно ничего не знал ни об Иисусе, ни об апостолах, и никакой религиозный опыт не мог ему открыть того, что открывается лишь при соприкосновении с Царством. Но при этом Гамалиил, как видно, остаётся абсолютно открытым к действию Божию и готов принять всё, что исходит от Бога. Его позиция предполагает, прежде всего, абсолютную честность перед собой и перед Богом. И это, по-видимому, лучшее, что может дать человеку религия. В таком состоянии духа человек не станет ни бросаться вслед лжепророкам и лжемессиям, ни хвататься за камни при появлении всякого нового религиозного движения. Его религия даёт ему внутренний покой. Тот покой, который, конечно же, не заменяет собой Царства, но даёт возможность его увидеть.

Пребывание братьев в притворе Соломоновом, при храме, свидетельствует о том, что они соблюдали Моисеев закон и продолжали ветхозаветную традицию, хотя противники упрекали их в обратном. Но тут же упоминается, что никто из посторонних не смел пристать к ним, и это указывает на то, что ученики Христа начали оформляться как особая общность, отдельная от иудеев. Начался двуединый процесс отмежевания христиан от иудеев и одновременно сохранения христианами ветхозаветных традиций, по новому увиденных в свете Евангелия.

Противники снова пытаются пресечь апостольскую проповедь, заодно с первосвященником действуют «рационалисты»- саддукеи. Вообще-то гонителям всё равно, под какими лозунгами искоренять неугодное учение, но показательно, как даже такие заядлые противники, как фарисеи и саддукеи способны соединяться и «дружить против». Впрочем, причиной ареста в этот раз названа зависть, и это уже говорит о том, что мы имеем дело не с принципиальным спором, а с мелочной враждой. Но это значит также, что теперь обвинители ещё более пристрастны, чем в первый раз.

Ангел освободил узников не для того, чтобы они скрылись, он посылает их в храм продолжать проповедь. Проповедь продолжается и при повторном допросе в синедрионе. Ученики Христа больше не разбегаются, Дух Святой дал им возможность быть стойкими.

Описывая жизнь первохристианской общины, священнописатель обращает внимание на те проявления силы Царства, которые должны были быть очевидны каждому. Исцеления, обращения, освобождение одержимых от власти тёмных сил — всё это было хорошо известно и описано в евангелиях, а во времена первохристианские, когда евангелия ещё не были написаны, рассказы об этих событиях передавались из уст в уста. И вот теперь, на глазах многих, совершалось нечто похожее. История Царства в мире продолжалась.

Было и нечто большее: выйти из тюрьмы сквозь запертую дверь — что-то уж совершенно невероятное… но ведь воскресший Иисус тоже проходил сквозь запертые двери — Ему они не были преградой. В непреображённом мире такое невозможно, в Царстве — вполне. Автор книги и описывает происходящее именно как происходящее в Царстве. То, что происходит — не распространение по Иерусалиму и Иудее новой религии, а распространение по ней Царства. Распространение, на которое, естественно, каждый реагирует по-своему. На которое вынуждены как-то реагировать и религиозные власти: слишком заметно становится всё происходящее.

Заметно — и страшно. Страшно неподконтрольностью и непредсказуемостью. Тем, что страшно любой власти просто потому, что она власть. И религиозные власти Иудеи исключением не были: ведь власть всегда власть в первую очередь, а уж светская она или религиозная — вопрос второй. И больше всего храмовую верхушку и весь Синедрион пугает распространение нового имени, которым можно спастись. Оно и понятно: новое священное имя означает новый путь к Богу.

Что это за новый путь? Кто и как может им воспользоваться? Что всё это значит для прежних путей? Апостолы и все члены нового движения очевидные и явные мессианисты, они всё время говорят о Мессии, чьё имя для них равнозначно имени Божию. Они говорят о Царстве. Что это за Царство? Есть ли в нём место Храму? А старому священству? Или в этом новом Царстве всё будет новым — и Храм, и священство, и богослужение? А что же земная власть?

Все эти вопросы не давали покоя храмовой верхушке и духовным лидерам традиционной Синагоги. Если бы духовные вожди нового движения предварительно согласовали бы свою деятельность с Синедрионом или хотя бы уведомили его, всё было бы иначе. Но ничего такого они не делали. А Храм и Синедрион напряжённо следили за новыми мессианистами. Кто они: союзники или конкуренты? И чем дальше, тем больше становилось очевидно и Храму, и традиционной Синагоге, что союзниками эти новые мессианисты им не станут.

Описывая жизнь первохристианской общины, священнописатель обращает внимание на те проявления силы Царства, которые должны были быть очевидны каждому. Исцеления, обращения, освобождение одержимых от власти тёмных сил — всё это было хорошо известно и описано в евангелиях, а во времена первохристианские, когда евангелия ещё не были написаны, рассказы об этих событиях передавались из уст в уста. И вот теперь, на глазах многих, совершалось нечто похожее. История Царства в мире продолжалась.

Было и нечто большее: выйти из тюрьмы сквозь запертую дверь — что-то уж совершенно невероятное… но ведь воскресший Иисус тоже проходил сквозь запертые двери — Ему они не были преградой. В непреображённом мире такое невозможно, в Царстве — вполне. Автор книги и описывает происходящее именно как происходящее в Царстве. То, что происходит — не распространение по Иерусалиму и Иудее новой религии, а распространение по ней Царства. Распространение, на которое, естественно, каждый реагирует по-своему. На которое вынуждены как-то реагировать и религиозные власти: слишком заметно становится всё происходящее.

Заметно — и страшно. Страшно неподконтрольностью и непредсказуемостью. Тем, что страшно любой власти просто потому, что она власть. И религиозные власти Иудеи исключением не были: ведь власть всегда власть в первую очередь, а уж светская она или религиозная — вопрос второй. И больше всего храмовую верхушку и весь Синедрион пугает распространение нового имени, которым можно спастись. Оно и понятно: новое священное имя означает новый путь к Богу.

Что это за новый путь? Кто и как может им воспользоваться? Что всё это значит для прежних путей? Апостолы и все члены нового движения очевидные и явные мессианисты, они всё время говорят о Мессии, чьё имя для них равнозначно имени Божию. Они говорят о Царстве. Что это за Царство? Есть ли в нём место Храму? А старому священству? Или в этом новом Царстве всё будет новым — и Храм, и священство, и богослужение? А что же земная власть?

Все эти вопросы не давали покоя храмовой верхушке и духовным лидерам традиционной Синагоги. Если бы духовные вожди нового движения предварительно согласовали бы свою деятельность с Синедрионом или хотя бы уведомили его, всё было бы иначе. Но ничего такого они не делали. А Храм и Синедрион напряжённо следили за новыми мессианистами. Кто они: союзники или конкуренты? И чем дальше, тем больше становилось очевидно и Храму, и традиционной Синагоге, что союзниками эти новые мессианисты им не станут.