Мысли вслух на Мф 21:1-17

Народ встречает Иисуса радостными криками: «Спасение Сыну Давидову!» — многие из нас с такой же радостью приходили к вере, в первый раз встречали Христа, вдруг осознавая, что Он действительно жив, действительно отвечает на молитву и ведет нас по жизни. Но за приветственными восторженными криками следуют решительные перемены — Господь сталкивается с полным несоответствием Храма, центра духовной жизни Иерусалима, с тем, для чего он был построен, с духовной слепотой религиозных вождей, с неверностью народа, готового кричать и «осанна» и «распни Его». Со всем этим Он сталкивается и на «микроуровне», приходя в жизнь отдельного человека, который, хотя и рад приходу Спасителя, уже успел стать из храма Духа Святого «вертепом разбойников», который еще много раз окажется Ему неверен и слеп. Но, как мы знаем, это еще не конец истории...

Почти в каждую строку этого рассказа евангелист закладывает параллель с библейскими пророчествами и некоторые из них прямо процитированы в тексте. Но почти каждая цитата истолковывается и осмысляется здесь по-новому, Иисус становится центром всех пророчеств и псалмов. И эта новизна естественно основана на ходе последующих событий: все совершится так, и одновременно, не так, как ожидают ученики и народ, сопровождающий Иисуса. Он въезжает в святой город, но там Его ждет не триумф, а казнь. Его приветствуют как Царя, но осудят, как самозванца и преступника. Он очищает иерусалимский храм, но Сам скоро станет новым Храмом для тех, кто пойдут за Ним после Его Воскресения. Христос показывает новый путь — не тот, которого ожидают люди (пусть даже Его ученики!). Он по-новому осуществит пророчества, так, как не догадаются их прочитать самые мудрые из мудрецов. Он не делает того, чего мы от Него ждем — Он зовет нас за Собой в Свою новую жизнь — в новое Небо и новую Землю.

Вход Господень в Иерусалим — событие уникальное. Уникальное между прочим и в том отношении, что Иисуса здесь встречают как Мессию-Христа («сына Давидова», ст. 9), а Он, впервые за время Своего земного служения, не отвергает оказываемых Ему почестей и не скрывает Своего мессианства. Казалось бы, что мешало Ему объявить об этом раньше? А Он открывается только теперь, всего лишь за несколько дней до Своей смерти на кресте, когда ничего уже нельзя изменить. И это, конечно же, не случайно.

Нетрудно представить себе, что произошло бы, если бы Иисус объявил о Своём мессианстве раньше. Из Него сделали бы очередного вождя очередного народного восстания, каких в те времена бывало в Иудее немало. А Он после торжественной встречи на иерусалимских улицах направляется прямиком в Храм и изгоняет оттуда торговцев (ст. 12–13). По-видимому, эта задача казалась Ему более важной, чем любое антиримское восстание. И неудивительно: ведь речь шла о чистоте Храма.

Вообще-то, конечно, торговля в Храме была запрещена. Но с течением времени на неё стали смотреть сквозь пальцы: прибывавшие в Храм паломники нуждались во многом: и в животных для жертвоприношения, и в консультациях учёных раввинов, и, конечно же, в том, чтобы поменять деньги. И постепенно нарушение правила стало нормой, в правильности которой никто уже не сомневался. Но Иисус, как видно, не собирался мириться с этими общепринятыми нарушениями.

Конечно, Его поступок окружающие должны были, вероятнее всего, расценивать как символический жест пророка, но даже в этом случае смысл такого жеста был вполне прозрачен. И здесь перед нами, между прочим, и ответ на вопрос о том, почему Иисус не спешил объявлять Себя Мессией. Народ ожидал Мессию, Который изгонит римлян и восстановит независимое еврейское государство; Иисус начинает с очищения Храма. Царство начинается не с войны за независимость; оно начинается с того, чтобы дом Божий сделать именно домом Божиим, сделать так, чтобы он перестал быть, по словам Спасителя, «вертепом разбойников». Это — главное; остальное приложится.

Вспоминая вступление Христа в Иерусалим трудно не испытывать двойственное чувство. Мы видим ликующие толпы, видим радость народа, приветствующего Того, Кто несёт избавление от зла — в этом люди не ошибаются! Даже не очень-то понимая подлинного смысла прихода Христа, народ чувствует, что Он — не обычный учитель, каких Израиль видел немало.

Однако именно то, что большинство приветствующих руководствуется искажёнными представлениями о происходящем, приведёт к тому, что вскоре толпа от Него отшатнётся. Многое объясняют слова народа о том, что входящий в Иерусалим — пророк. Люди были готовы приветствовать пророка, но им труднее было принять, что Он больше пророка. Но и тем, кто был способен это понять, устоявшиеся суждения о том, каким должен быть Мессия, окажутся дороже Иисуса, не вписывающегося в представления о Нём.

Так встретили Его жители Иерусалима. Но не так ли и мы сегодня готовы встретить Христа? Не так же ли и мы хотим от Него практически полезных чудес и наказания наших недругов? А если Он не торопится выполнять наши прихоти, всегда ли мы готовы принимать Его волю, а не настаивать на своём?

Нельзя сказать, что храмовая торговля появилась как что-то изначально плохое. В должных рамках она необходима. Но как легко мы разрушаем необходимые ограничения.

Обратим внимание, что выгоняя торговцев Христос негодует не на то, что дом молитвы превращён в "базар", а на то, что он стал вертепом разбойников. Всё-таки между нормальной торговлей и разбоем существует разница, как бы её ни пытались стереть отмыватели грязных денег. Видимо, торговая и финансовая деятельность, связанная с использованием храма, превысила экономические потребности и стала самоцелью, вовлекающей в греховные способы обогащения.

Во все времена грешное человечество не раз вносило в Церковь плоды собственного несовершенства, а также поддавалось соблазну использовать церковные возможности в практических целях. Начиналось всё с благих намерений, а приводило к печальным результатам. А ведь наши тела также названы храмами Духа Святого! И если мы оскверняем то, что дано нам Господом то опять оказываемся достойны того, что Он сделал торговавшим во храме.

Образ Иисуса, опрокидывающего столы меновщиков, эти античные обменные пункты, и скамьи торговцев голубями, сионский аналог свечного ларька, так непривычен, что в процессе жизни христианам часто приходится отвечать на недоуменные вопросы: почему Он так поступает. Это разительно противоречит сахарному личику той религиозной живописи, которую называют «третья половина XIX века», но не реальному Сыну Божьему. Но ведь и в самом деле, Господь, о Котором сказано, что Он трости надломленной не переломит и дымящейся травинки не угасит (Ис. 42:3), казалось бы, не должен действовать подобным образом.

То, что совершает в этот момент Иисус, называется пророческим действием. Так Осия и Исайя дают символические имена своим детям, как свидетелям исполнения пророчеств, так Иеремия покупает поле в Анафофе, когда весь Израиль со дня на день будет оккупирован. Это — зримые образы, которые входят в сознание людей, не желающих слушать (имеющих уши и не слышащих). Однако это действие Христа — не пророчество, но исполнение пророчества: «Ревность по доме Твоем снедает Меня» (Пс. 68:10), - говорит известнейший мессианский псалом. Евангелист Иоанн от лица учеников пишет во второй главе своего Евангелия, что они именно так и поняли это действие Иисуса: Он поступает так, как должен, по пророчествам, поступить Мессия.

Честно говоря, это и впрямь отличительный знак Мессии, потому что все мы относимся к социальным приличиям и стереотипам елейности с почтением куда большим, чем к святости Всемогущего. Потому что Он, быть может, простит нам наше неблагоговение, а общество не простит укоризны, как не простило Иисусу.

Сегодняшний составной отрывок из Евангелия от Матфея повествует о двух похожих действиях Господа Иисуса Христа, вызвавших немалое удивление тех, кто был им свидетелями. Оба эти момента — и изгнание торгующих из Храма, и засохшая смоковница, укладываются в рамки хорошо известных в Ветхом завете «пророческих действий». Эти действия совершаются по велению Божьему и служат своего рода видимыми притчами. Пророки совершали их для того, чтобы донести до своих современников некоторое откровение, причем так, чтобы оно надолго запомнилось.

Изгнание торгующих из Храма напрямую является исполнением того, что говорилось о Христе в Псалмах и у пророков. Это действие истолковывается вполне однозначно как исполнение пророчеств, и поэтому буквально на другой день первосвященники и старейшины спрашивают Христа: «какою властью Ты это делаешь?». Им Господь не дает прямого ответа, но ученики Его, как свидетельствуют евангелисты, хорошо поняли Его и запомнили навсегда.

Засохшая смоковница чаще всего вызывает вопрос: «за что?». Смоковница, конечно, ни в чем не виновата, но издревле древо было символом, который также нередко использовали пророки. Они говорили о том, что Израиль — насаждение Божие, нужно исключительно для того, чтобы приносить плод для Бога. Если этого не происходит, существование этого насаждения теряет смысл. Вот к этому-то и обращает Господь Своих учеников.

История с засохшей смоковницей, на первый взгляд, кажется несколько странной: почему, собственно, Иисус должен был ожидать найти плоды там, где их никак не могло быть? С точки зрения законов непреображённого мира требование от дерева плодов в неурочное время выглядит нелепым самодурством. Но ведь Иисус живёт не по законам непреображённого мира, а по законам Царства, полноту которого Он всегда несёт с Собой. А к Царству привычные нашему миру понятия смены времён года неприменимы. Не случайно в библейских книгах символом мессианского Царства становится сад с вечнозелёными деревьями, круглый год приносящими плоды.

Так; но там символ, а тут реальное, живущее по законам непреображённого мира дерево, которое к Царству отношения не имеет. А может быть, всё-таки имеет? Ведь к смоковнице подошёл Тот, Кто принёс Царство в мир, Тот, рядом с Кем каждый, кто решался довериться Ему, приобщался к Царству. И природа всегда оказывалась Ему покорной, она становилась податливой каждому духовному воздействию, каждому дыханию Царства. А смоковница почему-то этому дыханию не поддалась. Она не стала частью Царства, оставшись в прежнем, непреображённом порядке вещей.

Почему же так произошло? Ответа на этот вопрос мы, возможно, не узнаем до конца времён. По-видимому, так сказалось на мире действие того зла, в котором он лежит, зла, в котором дерево, разумеется, никоим образом не виновато, зла, жертвой которого оно стало. Но одно ясно: пример засохшей смоковницы — наглядное свидетельство того, что ждёт отвергающих Царство.

Конечно, когда дело касается человека, конец наступает не так быстро, но лишь потому, что Бог Сам отдаляет последствия, давая человеку всё новые и новые шансы на лучший исход. Но по существу именно история с засохшей смоковницей даёт понять, что такое отказ от Царства. В непреображённом мире нет настоящей жизни, это мир, безжизненный по определению. И если какое-то подобие жизни в нём всё же встречается, то лишь постольку, поскольку он не совсем отрезан от полноты жизни Божией. Но теперь, когда в мир входит Царство, жизнь возможна только там и нигде больше. И тот, кто игнорирует этот факт, обречён на смерть. Конечно, Бог замедляет умирание отвергающих Царство с тем, чтобы дать им шанс на спасение. Но если бы Он этого не делал, судьба людей, отвергающих Царство, была бы подобна судьбе засохшей смоковницы. Древний призыв «избери жизнь!» становится в таких условиях особенно актуальным.