Мысли вслух на 1 Кор 6:12

Эти слова, написанные апостолом Павлом по конкретному поводу (в связи со спором об идоложертвенной пище), оказываются, тем не менее, пригодными для руководства и в других случаях. Апостол решительно выводит наши размышления из сферы законничества («можно — нельзя») в сферу смысла («зачем», «нужно или не нужно», «целесообразно или нецелесообразно»). Такой подход соответствует христианской свободе человека, открывает ему пути творчества, при этом не отрицая его ответственности перед Богом. Кроме того, этот подход плодотворен: в самом деле, невозможно же расписать на уровне «можно — нельзя» все потенциальные ситуации человеческой жизни. А подход апостола Павла может «сработать» в любой ситуации, потому что мы всегда можем задуматься, приблизит ли меня то, что я собираюсь сделать, к данной мне Богом цели или нет. Не станет ли это тем, чему я «сделался подвластен» (таков буквальный смысл греческого слова, переведенного как «обладать»), — ведь власть над собой человек может отдать только Богу.

Павел достаточно полно обрисовывает, как мы сказали бы сегодня, аскетическую составляющую христианской жизни . Впрочем, сегодня для многих аскеза ассоциируется с «умерщвлением плоти», с борьбой против собственного тела, а иногда и против собственной природы вообще. Апостол же понимает аскезу в её изначальном смысле, как выстраивание своей духовной жизни и жизни вообще вокруг того духовного стержня, который в его времена назывался внутренней Торой. А одной из проблем всякой аскетической практики во все времена была проблема неуправляемых человеческих интенций.

Что такое интенция? Это воля, источником которой является духовное «я» человека, в Библии называемое сердцем, соединившаяся с тем объектом, на который она направлена. Ни один поступок, ни одно решение, ни один даже просто брошенный на что-то взгляд не существует без того волевого акта, который его сопровождает. Не только решить что-то или что-нибудь выбрать, но даже просто увидеть или услышать что-то (или кого-то) без особого каждый раз волевого усилия невозможно. Но нередко оказывается, что смотрящий или слышащий, например, отождествляет себя с тем, что видит или слышит.

Так же, как человек, переживающий то или иное духовное или психическое состояние, может себя с ним отождествить, как это нередко бывает в случае аффектов. И тогда уже не воля человека направляет его, а то, с чем человек себя отождествляет. Человек сам отдаёт свою волю, а значит, и себя в плен тому, что является всего лишь частью его собственной природы, и теряет себя настоящего, то своё подлинное «я», которое и есть источник всякой воли и всей жизни.

Павел прекрасно понимает: дело не в том, что можно или чего нельзя христианину видеть, слышать, есть или пить, а в том, оказывается ли он духовным пленником увиденного, услышанного, съеденного, выпитого. Отождествляет ли себя со всем этим или остаётся внутренне свободным, будучи в любой момент в силах прекратить делать то, что может ему помешать на духовном пути. Особенно же опасным духовно оказывается разврат, нарушение седьмой заповеди. И дело тут не в какой-то особой недоброкачественности сексуальной жизни как таковой, а в том, что для человека, в отличие от животного, «чистый секс» невозможен.

Для человека он может быть лишь частью тех отношений, которые соединяют его с сексуальным партнёром во всей полноте и глубине, так, что даже с проституткой, которая по определению не дольше чем на ночь, человек становится единым целым, и это единство сохраняется навсегда, на всю вечность. Тут или полнота отношений и брак в полноте жизни, или полнота взаимного разрушения и смерть. Оттого и уделяет апостол столько внимания этой теме: тут не морализаторство, а разговор о Царстве, о спасении, о жизни и смерти.

Давайте сравним сегодня два текста: один ветхозаветный, из книги Псалтири, и один новозаветный, тот что пишет нам сегодня Апостол. «Утверди стопы мои в слове Твоем и не дай овладеть мною никакому беззаконию» (Пс 118:133) : «…все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною». Здесь как в капле отражается вся новизна новозаветного богословия… Есть разница между "не обладает мною беззаконие" и "ничто мною не обладает". И это очень важно почувствовать ибо очень часто именно хорошие – чисто абстрактно – вещи начинают нами обладать и становятся тем камнем, что тянет нас вниз и отяжеляет наше духовное восхождение. А может и вовсе не дает ему состоятся. Такой «хорошей вещью» может быть, например, как ни парадоксально, наша «духовная жизнь», наши привязанности к братьям сестрам по вере. А на самом деле ничто (абсолютно ничто!) не должно мною обладать. Это не значит, что у меня не может быть никакой привязанности, просто она не должна мною обладать, она не должна ставиться выше Господа. Но ведь мы все этим больны в какой-то мере. Так что же делать? На самом деле, очень просто. Не отказывать себе в обращении со своими привязанностями, а ставить рядом Бога. Пусть Бог всегда будет рядом. Пусть Вас никогда не будет двое, а всегда трое. Вот и весь секрет. Часто нам говорят, что нельзя любить Бога меньше, чем человека, ссылаясь на известные слова из Евангелия: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня. А что значит «любить более»? Ведь любовь нельзя пересчитать, измерить, она, если это любовь подлинная, всегда бездонна. Нам думается, что здесь чисто языковая неточность понимания. Ибо Господь говорит против «чувства кровного родства», чувство рода, которое тем сильнее, чем глубже мы уходим в века, вот именно это чувство является словно бы реликтом нашего звериного прошлого и от него надо отказываться научаясь безумно сложному христианскому универсализму. А вот когда мы им овладели, тогда просто нелепо говорить, что того брата или сестру мы любим больше, того меньше, а Бога столько, а духовника столько. Все это уже нонсенс. Мы либо любим, либо не любим.

Размышляя о роли тела в духовной жизни и о том, что впоследствии стали называть грехами плоти, Павел весьма далёк от довольно широко распространившегося в Средние века в христианских кругах представления о телесности как об источнике греха самой по себе. Для апостола тело, напротив, оказывается храмом, вместилищем духа Божия, и телесный разврат, будучи грехом против собственного тела, оказывается тем самым и грехом против Бога (ст. 18 – 20). Павел, как видно, различает две разновидности телесной жизни. Некоторые её виды ограничиваются одной лишь физиологией, не влияя на духовную жизнь как таковую; они остаются элементом нашего, ещё не полностью преображённого мира до самого конца его истории, преображаясь так же, как вся прочая животная природа и вместе с ней (ст. 13). Придёт день полного преображения, и она исчезнет в своём нынешнем качестве, не создавая сама по себе никаких преград на пути человека в Царство. Она не «обладает» человеком, не тормозит его на этом пути (ст. 12).

Но таких духовно нейтральных телесных явлений в человеческой жизни сравнительно не так много, по крайней мере, если говорить о телесности, над которой падший человек сохраняет хотя бы относительный контроль. Гораздо чаще оказывается, что нечто, кажущееся чисто физиологическим актом, является одновременно также и духовным действием, как это свойственно, например, сексуальной сфере.

Апостол прекрасно понимает, что здесь бездуховных действий не бывает, независимо от того, думает ли совершающий их человек о духовной составляющей или нет. Духовные отношения устанавливаются даже с проституткой, хотя бы обращающийся к ней ничего такого и не хотел. И отношения эти оба понесут с собой в вечность, независимо от того, помнили ли они в момент соития о вечности или думали лишь о сиюминутном удовольствии (ст. 15 – 16). И если христианин решается на разврат, он не просто нарушает Тору и разрушает собственные отношения с Богом, он ещё к тому же связывает себя такими отношениями с другими людьми, которые никак не совместимы с жизнью в Царстве. Если же такое случится, то ищущему Царства придётся как-то разрешить проблемы, ставшие следствием этих отношений прежде, чем его дыхание сольётся с тем дыханием Божиим, которым пронизано Царство (ст. 17).