Мысли вслух на 2 Кор 5:11-21

Продолжая разговор о Царстве, Павел обращает внимание на то, что, собственно, и является основой христианства: христиане — это те, кто живёт одной с воскресшим Христом жизнью, жизнью того Царства, которое Он принёс в мир, они становятся «новым творением», обновляясь дыханием Божиим, это Царство пронизывающим (ст. 17). А потому к свидетелям Царства бессмысленно подходить с обычной человеческой меркой, ведь то, что они говорят, выражает не их собственные оценки происходящего или отношение к нему, а взгляд Бога на ситуацию, который свидетели лишь доносят до тех, кому проповедуют. И если оценки порой оказываются жёсткими, то это лишь объективная данность, а не злая воля свидетеля, который сам, по своей инициативе, никогда бы не стал прибегать к такой жёсткости (ст. 13).

Доказательством же искренности свидетеля может быть лишь его открытость и Богу, и людям (ст. 11 – 12), открытость, без которой невозможно никакое свидетельство о Царстве. Когда дело касается свидетельства, свидетель, как никто другой, руководствуется духовно понимаемым принципом «ничего личного». Все человеческие симпатии и антипатии отходят на второй план, ведь они обусловлены, в основном, ограниченностью падшей человеческой природы и к Царству отношения не имеют. А христианин живёт уже не своей естественной, природной жизнью, он живёт жизнью Воскресшего, для которой эти симпатии и антипатии ничего не значат (ст. 14 – 15). Даже отношение к Самому Спасителю перестаёт в таком случае быть чисто человеческим, каким оно не могло не быть, к примеру, у апостолов, общавшихся с Иисусом во время Его земного служения (ст. 16). Единственной же целью свидетельства оказывается спасение каждого, примирение его с Богом через Христа и обретение им во Христе Царства, которое Спаситель открывает каждому ищущему, готовому довериться Ему (ст. 18 – 21).

Приключившиеся в последнее десятилетие изменения мира, которые мы чаще всего называем глобализацией, делают особенно острыми слова апостола Павла в сегодняшнем апостольском чтении о служении примирения. В самом деле, к глобализации как культурному или экономическому явлению можно относиться по-разному. Есть люди, которые категорически не приемлют ее и выражают это разными способами, чаще хулиганскими. Но в чем-то наше время подобно первому веку нашей эры, когда почти весь мало-мальски культурный мир был объединен римской державой. Тогда это оказалось как нельзя кстати для проповеди апостолов, ибо они могли путешествовать без особенных ограничений и в любом месте империи говорить на койнэ – английском античной эпохи.

Тесная взаимосвязь ранее разобщенных частей мира сегодня отвечает, наконец, прозвучавшему 2 тысячи лет назад призыву к примирению. Мир, в котором мы живем, таков, что любая вражда разрушает его на всех уровнях. Человек просто перестает быть человеком, если он не готов участвовать в порученном нам Богом служении примирения. Это происходит и в масштабе личности, и в масштабе семьи, и в глобальном масштабе. Поэтому так противоестественно выглядит сегодня любой замешанный на ксенофобии сепаратизм, поэтому так ясно видится сегодня уникальная ценность каждой личности. Примирение, прекращение вражды и противостояния – часть великого поручения, данного воскресшим Христом своим ученикам. Плохо или хорошо, но мы пытаемся исполнять его, и это не могло не сказаться на мире, в котором Он поселил нас.

Вероятно, мы еще увидим всплеск агрессивности, служившей основой мира, который держался на балансе противостоящих сил, мы еще испытаем безотчетную тоску по насильственному порядку. Но повернуть дело Божие вспять нельзя. Примирение чем дальше, тем яснее будет видеться нам как единственный путь спасения мира. Единственный потому, что он один достоин Творца этого мира.

Вот как всё у апостола Павла просто получается: «древнее прошло, теперь всё новое»... А мы-то всё думаем о том, как бы нам постепенно, понемножку, потихонечку — чтобы плавно и безболезненно — перейти, так сказать, в состояние «новой твари». Неужели у Павла всё произошло так вот мгновенно и без проблем? Не думаю: если внимательно читать его послания, становится ясно, что и у него всё было непросто. Хорошо, а зачем же он тогда так вот резко высказывается? Наверное, всё дело в том, что для него главное. Главное — это то новое, что есть во мне благодаря победе Христа, а «ветхий человек» — это то, что, увы, есть, но смотреть надо не на него — а на Христа.

Мысль апостола Павла, почему именно это происходит, что требуется от нас для того, чтобы быть объятым Христовой любовью, в русском Синодальном переводе выражена не вполне ясно. В греческом оригинале апостол пишет: любовь Христова охватывает нас, krinantas touto, понявших, что Один за всех умер. Славянский текст в этом месте говорит: «нас суждших сие», и здесь используется простое прошедшее, а не настоящее, как в Синодальном переводе, время. Блаженный Иероним Стридонский, переводя этот текст на латинский язык, еще больше подчеркивает этот аспект: в Вульгате эти слова звучат: «nos aestimantes hoc...». Этот глагол означает «оценивать», как и произошедший от него английский «to estimate».

Значит, вот о чем идет речь: любовь Христова объемлет нас, наполняет собою всю нашу жизнь, когда мы оцениваем величие Его жертвы, когда мы понимаем, осознаем, что в Нем действительно умерли мы все. Более того, важно осознать это как совершившийся факт. Не рассуждать, приискивая смысл для религиозного феномена, а рассудить, понять, что это уже произошло и, как факт исторический, имеет прямое отношение к нам. Только так можно обрести эту любовь, без которой жизнь теряет опору.

Практически в каждом своём послании Павел так или иначе касается вопроса о том, в чём заключается суть и смысл христианства. И второе Послание коринфянам не стало исключением. Здесь Павел снова напоминает нам, что христианство — не какая-то новая религия или новое нравственное учение, а новая жизнь, новизна которой заключается в том, что она принадлежит не нам, а Христу, Который пришёл в мир с тем, чтобы поделиться ею с каждым из нас, кто захочет её принять. Только так мы можем и приобщиться к Царству, и избавиться от греха. Эта новая, входящая в нас через Него жизнь — как переливание крови при некоторых тяжёлых заболеваниях: бывают случаи, когда кровь больного отравлена безвозвратно, так, что остаётся лишь заменить её другой, свежей. И наша жизнь, данная нам Богом, оказалась отравлена грехом настолько, что единственный способ не дать нам умереть — заменить эту прежнюю жизнь другой, новой, свободной от греха. Не потому ли христианская жизнь так радостна и так трудна одновременно? Жить в Царстве безусловно радостно, но ведь тогда придётся согласиться на «переливание жизни», а значит, раз и навсегда отказаться от чего-то столь знакомого, привычного и во многом удобного, несмотря на все имеющиеся проблемы. Но это отказ ради Царства. И каждый сам делает свой выбор.

Если жизнь неизбежно и окончательно заканчивается смертью, то почему, собственно, я не должен быть эгоистом? Мне отпущено не так уж много времени, и прожить его надо так, чтобы не было мучительно больно... Отсюда вытекает известный блатной принцип «умри ты сегодня, а я завтра». Но если Христос умер за всех, если наша смерть побеждена Его смертью, то все меняется. Мне не нужно хватать, урывать кусочки жизни у других, я могу соединять свою жизнь с жизнью Того, Кто умер за меня и воскрес, стремясь жить так, как живет Он, чтобы вместе с Ним пройти через физическую смерть в воскресение. И это будет жизнью не для себя, потому что Он живет не для Себя, а для других, тех, кого любит Он, а значит — для Него. И это будет моей реальной благодарностью Тому, Кто открыл мне путь в жизнь вечную.

Что означают слова Павла о необходимости для христиан жить «для умершего за них и воскресшего» Христа? Иногда их понимают, как необходимость помнить о том, что сделал для нас Спаситель и чего Ему это стоило, иногда — как призыв к некоему мистическому «соучастию» в Его страданиях, не всегда, впрочем, точно объясняя, каким могло бы быть это мистическое соучастие сегодня и зачем оно нужно Ему.

Конечно, память важна и страдания неизбежны. Но ведь Спаситель пришёл в мир не для того, чтобы о Нём вспоминали так, как вспоминают порой о великих, давно умерших людях, и уж, конечно, не для того, чтобы мы страдали ради Него. Он, разумеется, прекрасно знал, что Его последователи будут гонимы и им придётся страдать, но никакого мистического смысла этим страданиям Он, как видно, не придавал, считая их лишь неизбежным следствием противостояния христиан тому злу, в котором лежит падший мир.

Важно другое: помнить о том, что земной путь Спасителя не случайно завершается крестной смертью и воскресением. Так же, как и о том, что если в Его воскресении, само собой разумеется, никакой нашей заслуги нет, то в Его крестной смерти в той или иной степени виноват каждый из нас. И не потому, что мы каким-то мистическим образом поучаствовали в событиях двухтысячелетней давности, а потому, что мы все родились и живём в мире, где по умолчанию праведник должен умереть.

И если мы ничего не делаем для того, чтобы эти умолчания изменить, мы можем считать себя соучастниками в смерти всех праведников всех времён и народов, включая и Самого Мессию, Который тоже умер смертью невинного Праведника. А всякая попытка изменить умолчания так или иначе приводит к двум вещам. Во-первых, она неизбежно приводит нас к противостоянию с тем злом, в котором лежит падший мир. И, страдая при этом противостоянии, мы не мистически, а совершенно реально участвуем и в страданиях Спасителя, и в страданиях всех праведников, гонимых или убитых за свою праведность, которая не только одинакова во все времена, но и одна на всех. И, во-вторых, попытка изменить умолчания, если только мы будем последовательны, раньше или позже неизбежно приведёт нас к порогу Царства, того самого, которое принёс в мир Спаситель ценой Своей смерти. Хотя бы потому, что всякая праведность имеет основание в Царстве, которое тоже одно на всех, и заканчивается именно там. А всякая жизнь, приобщившаяся Царства, всякий путь, в нём завершившийся, будет жизнью для Умершего и Воскресшего и путём, ведущим к Нему. С тем, чтобы разделить Его жизнь, которая оказалась (неожиданно даже для Его ближайших учеников) больше Его смерти.

На протяжении вот уже почти двух тысячелетий христианские богословы и философы размышляют и спорят о том, что же нового принесло христианство в наш мир. Каждый обращает внимание на что-то себе близкое, и спорам не видно конца. Павел же говорит: новое теперь всё, а прежнее уже ушло, ушло безвозвратно. На первый взгляд такое утверждение может показаться преувеличением: куда же, в самом деле, ушло всё прежнее, если даже спустя два тысячелетия после прихода в мир Христа всё, как кажется, продолжает идти своим чередом?

Конечно, в мире появилась Церковь, но историки видят в ней обычно лишь ещё одну религиозную организацию, когда-то могущественную, а теперь всё более теряющую своё влияние. Это нечто новое; но в остальном мир, казалось бы, всё тот же, и даже сама Церковь ничуть его не изменила. Всё те же войны (порой под христианскими лозунгами), всё та же борьба за власть (в христианском мире часто сопровождаемая высокими словами о Церкви, о чистоте её веры, о её интересах), всё те же революции и перевороты. Так что же: апостол просто принял за всемирный переворот рождение ещё одной религии? На первый взгляд может показаться именно так.

Но ведь Павел говорит вовсе не о религии. Он говорит о том Царстве, которое принёс в мир Спаситель. И именно Царство он имеет в виду, говоря о том, что теперь «всё новое». Конечно, если бы это Царство вошло в мир сразу, одномоментно, каждому бы стало ясно то, о чём говорит апостол: ведь тогда прежний порядок вещей разом бы сменился новым, вплоть до того, что изменилась бы качественно и преобразилась бы сама природа.

Но тогда в Царстве оказался бы лишь один обитатель — Тот, Кто принёс Царство в мир: ведь кроме Него войти в Царство не готов никто. Потому и входит Царство в мир постепенно, меняя его изнутри. И в Царстве действительно «всё новое». А в непреображённом мире всё идёт по-старому, иначе невозможно. И лишь в конце времён, после полного преображения творения, каждому станет ясно видно то, что видит Павел. Так же, как и всякий другой, живущий в Царстве уже здесь и теперь.

Чем отличается библейское значение слова «мир» от общепринятого? В нашем повседневном языке мы понимаем его довольно плоско, как противоположность войне или отсутствие распри. В Библии это слово гораздо объемнее, «шалом» — это состояние гармонии и равновесия, упорядоченности и красоты. Таково состояние взаимоотношений внутри Троицы, таково состояние вселенной в седьмой день Творения, такими становятся наши отношения с Богом через Иисуса Христа, — «ибо Он есть мир наш» (Еф. 2:14). И более того, мы способны распространять эти отношения на других людей, потому что нам даны слово и служение примирения.

Павел очевидно: Царство и пребывание в нём неотделимо от тех отношений, которые связывают со Христом каждого из Его последователей, но сами эти отношения возможны лишь тогда, когда человек во Христе остаётся до конца и полностью бедняком — в том духовном смысле слова, в котором о бедности говорил уже пророк Исайя Иерусалимский.

А в таком смысле слова бедность, доведённая до конца, — не что иное, как превращение в ничто, вплоть до физической смерти, если, конечно, она потребуется для свидетельства. А для Мессии — вплоть до полного, без оговорок и без всяких условий, погружения в ту греховную жизнь падшего мира, в глубину которой Ему и надо было привнести ту полноту Царства, которая была заключена в Нём.

И зло греховного мира действительно берёт в плен Самого Мессию — оно не может проникнуть в глубину Его сердца или Его человеческой природы, свободной от власти греха, но оно оказалось в состоянии привести Его на крест. Не знавший греха оказался во власти греха, стал грехом ради нас — так это описывает Павел. Такова бедность Мессии, доведённая до конца — бедность, без которой Царство не вошло бы в мир потому, что иначе, как бедняком, в мир не мог войти и Сам Мессия.

Оно и понятно: ведь всякое иное вхождение означало бы подчинение законам мира, лежащего во зле. Не подчинится им означало выйти из мира — но выйти из мира и в то же время остаться в нём и означает умереть. Такой путь для Мессии, несущего в Себе всю Божью полноту, всю полноту Царства, мог закончиться на земле только крестом. И воскресением, конечно, тоже — но это уже реальность Царства, а не падшего мира.

Царства, к которому падший мир может принадлежать лишь настолько, насколько, преображаясь, перестаёт быть падшим. А мы, христиане, становимся участниками этого процесса, о чём и напоминает нам апостол. Если мы живы и пребываем в этом мире, то лишь постольку, поскольку он сам уже перестал быть падшим, поскольку он успел уже преобразиться и стать частью Царства. Если бы Царства в мире не было, нам бы оставалось только умереть. Или жить так, как жили праведники, ожидавшие Царства, в дохристианские времена. Если мы, конечно, христиане не только по названию.

В конце сегодняшнего чтения есть слова о том, что любовь Христова объемлет нас. Апостол объясняет, почему именно это происходит, что требуется от нас для того, чтобы быть объятым Христовой любовью. Мысль его выражена в нашем русском Синодальном переводе не вполне ясно. Здесь говорится: «любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если Один умер за всех...». В оригинале же апостол Павел пишет: любовь Христова охватывает нас, κρίναντας τούτο, понявших, что Один за всех умер. Славянский текст в этом месте говорит: «нас суждших сие», и здесь используется простое прошедшее, а не настоящее, как в Синодальном переводе, время. Блаженный Иероним Стридонский, переводя этот текст на латинский язык, еще больше подчеркивает этот аспект: в Вульгате эти слова звучат: «nos aestimantes hoc...». Этот глагол означает «оценивать», как и произошедший от него английский «to estimate». Значит, вот о чем идет речь: любовь Христова объемлет нас, наполняет собою всю нашу жизнь, когда мы оцениваем величие Его жертвы, когда мы понимаем, осознаем, что в Нем действительно умерли мы все. Более того, важно осознать это как совершившийся факт. Не рассуждать, приискивая смысл для религиозного феномена, а рассудить, понять, что это уже произошло и, как факт исторический, имеет прямое отношение к нам. Только так можно обрести эту любовь, без которой жизнь теряет опору.