Мысли вслух на Мф 21:12-20

Нельзя сказать, что храмовая торговля появилась как что-то изначально плохое. В должных рамках она необходима. Но как легко мы разрушаем необходимые ограничения.

Обратим внимание, что выгоняя торговцев Христос негодует не на то, что дом молитвы превращён в "базар", а на то, что он стал вертепом разбойников. Всё-таки между нормальной торговлей и разбоем существует разница, как бы её ни пытались стереть отмыватели грязных денег. Видимо, торговая и финансовая деятельность, связанная с использованием храма, превысила экономические потребности и стала самоцелью, вовлекающей в греховные способы обогащения.

Во все времена грешное человечество не раз вносило в Церковь плоды собственного несовершенства, а также поддавалось соблазну использовать церковные возможности в практических целях. Начиналось всё с благих намерений, а приводило к печальным результатам. А ведь наши тела также названы храмами Духа Святого! И если мы оскверняем то, что дано нам Господом то опять оказываемся достойны того, что Он сделал торговавшим во храме.

Образ Иисуса, опрокидывающего столы меновщиков, эти античные обменные пункты, и скамьи торговцев голубями, сионский аналог свечного ларька, так непривычен, что в процессе жизни христианам часто приходится отвечать на недоуменные вопросы: почему Он так поступает. Это разительно противоречит сахарному личику той религиозной живописи, которую называют «третья половина XIX века», но не реальному Сыну Божьему. Но ведь и в самом деле, Господь, о Котором сказано, что Он трости надломленной не переломит и дымящейся травинки не угасит (Ис. 42:3), казалось бы, не должен действовать подобным образом.

То, что совершает в этот момент Иисус, называется пророческим действием. Так Осия и Исайя дают символические имена своим детям, как свидетелям исполнения пророчеств, так Иеремия покупает поле в Анафофе, когда весь Израиль со дня на день будет оккупирован. Это — зримые образы, которые входят в сознание людей, не желающих слушать (имеющих уши и не слышащих). Однако это действие Христа — не пророчество, но исполнение пророчества: «Ревность по доме Твоем снедает Меня» (Пс. 68:10), - говорит известнейший мессианский псалом. Евангелист Иоанн от лица учеников пишет во второй главе своего Евангелия, что они именно так и поняли это действие Иисуса: Он поступает так, как должен, по пророчествам, поступить Мессия.

Честно говоря, это и впрямь отличительный знак Мессии, потому что все мы относимся к социальным приличиям и стереотипам елейности с почтением куда большим, чем к святости Всемогущего. Потому что Он, быть может, простит нам наше неблагоговение, а общество не простит укоризны, как не простило Иисусу.

История с засохшей смоковницей, на первый взгляд, кажется несколько странной: почему, собственно, Иисус должен был ожидать найти плоды там, где их никак не могло быть? С точки зрения законов непреображённого мира требование от дерева плодов в неурочное время выглядит нелепым самодурством. Но ведь Иисус живёт не по законам непреображённого мира, а по законам Царства, полноту которого Он всегда несёт с Собой. А к Царству привычные нашему миру понятия смены времён года неприменимы. Не случайно в библейских книгах символом мессианского Царства становится сад с вечнозелёными деревьями, круглый год приносящими плоды.

Так; но там символ, а тут реальное, живущее по законам непреображённого мира дерево, которое к Царству отношения не имеет. А может быть, всё-таки имеет? Ведь к смоковнице подошёл Тот, Кто принёс Царство в мир, Тот, рядом с Кем каждый, кто решался довериться Ему, приобщался к Царству. И природа всегда оказывалась Ему покорной, она становилась податливой каждому духовному воздействию, каждому дыханию Царства. А смоковница почему-то этому дыханию не поддалась. Она не стала частью Царства, оставшись в прежнем, непреображённом порядке вещей.

Почему же так произошло? Ответа на этот вопрос мы, возможно, не узнаем до конца времён. По-видимому, так сказалось на мире действие того зла, в котором он лежит, зла, в котором дерево, разумеется, никоим образом не виновато, зла, жертвой которого оно стало. Но одно ясно: пример засохшей смоковницы — наглядное свидетельство того, что ждёт отвергающих Царство.

Конечно, когда дело касается человека, конец наступает не так быстро, но лишь потому, что Бог Сам отдаляет последствия, давая человеку всё новые и новые шансы на лучший исход. Но по существу именно история с засохшей смоковницей даёт понять, что такое отказ от Царства. В непреображённом мире нет настоящей жизни, это мир, безжизненный по определению. И если какое-то подобие жизни в нём всё же встречается, то лишь постольку, поскольку он не совсем отрезан от полноты жизни Божией. Но теперь, когда в мир входит Царство, жизнь возможна только там и нигде больше. И тот, кто игнорирует этот факт, обречён на смерть. Конечно, Бог замедляет умирание отвергающих Царство с тем, чтобы дать им шанс на спасение. Но если бы Он этого не делал, судьба людей, отвергающих Царство, была бы подобна судьбе засохшей смоковницы. Древний призыв «избери жизнь!» становится в таких условиях особенно актуальным.

Многим, читающим евангельские строки, становится жалко смоковницу — так непонятно, зачем же её понадобилось сушить. Правда, недоумевающие не обращают внимания на множество ветвей, накануне брошенных под ноги ослу, на котором в Иерусалим входил Иисус. Наверняка их зелёная масса, обречённая засохнуть, превышала массу смоковницы. Уж не будем говорить о деревьях, ежедневно срубаемых на дрова.

Тем не менее такие рассуждения, конечно же, не отменяют вопроса: что означает случившееся со смоковницей? И как понимать слова, обращённые к ученикам, что они смогут делать то же, неужели как призыв наказывать тех, кто не угодил им?

Такое поверхностное понимание было бы слишком оторвано от всех остальных евангельских эпизодов. В другом месте Евангелия (Лк. 13:6-9) приведена притча о смоковнице, за которой виноградарь ухаживает до последнего. Здесь перед нами также зримая притча. Ведь мы все призваны приносить плоды, и если эта смоковница осуждена, то не по причине неспособности плодоносить, а потому, что возможности её исправления исчерпаны. Заметим, что Иисус не произносит осуждение в гневе, Он не изрыгает проклятия, но спокойно говорит о реальности. Бесплодная смоковница — образ того, что мы сами себе способны уготовать, если не будем делиться тем, что Господь нам даровал. Ведь если мы не хотим кого-либо накормить, послужить тому, кто в нас нуждается, то сами засыхаем, отказавшись черпать живительные силы у Того, Кто даёт нам тем больше, чем мы отдаём другим.

Рассказ о смоковнице один из самых сложных. Хотя бы потому, что это единственный раз, когда Иисус совершает чудо разрушения, а не созидания. Да и чем, кажется, виновато несчастное дерево, ведь на нем не могло быть зрелых плодов в это время? Некоторые исследователи полагают, что первоначально это была притча, позднее превратившаяся в реальный рассказ. И тогда тем более ясным становится символический смысл происходящего. Как нам нравится приукрашивать себя красивой листвой внешней добродетельности. Совсем не так заметны, и уж тем более не так красивы плоды. Ведь смоковница больше знакома нам под именем инжира. А плоды инжира совсем не симпатичны. Но только они насыщают.

Так или иначе, для нас принципиально важен тот смысл, который выделяет в происшедшем для учеников Сам Христос. Матфей сообщает об удивлении учеников от того, что смоковница тотчас засохла, и Господь говорит им о вере. Вера, согласно словам Христа, столь действенна, что обладает в мире реальной, и очень большой, силой. Если бы мы имели веру, нам были бы подвластны решения самых грандиозных задач – вплоть до приводимого Христом примера с перестановкой горы с суши в море. А смоковница… Что же ей оставалось, кроме как засохнуть, если она огорчила своего Создателя? Впоследствии для учеников она стала образом того, что происходит с нашей жизнью, когда мы не приносим плодов для Бога.

Господь продолжает Свой путь на Голгофу, которая уже ощущается в Его столкновениях с первосвященниками и старейшинами, в Его притчах и беседах с учениками. Он вошел в город, как Царь; Он должен быть либо принят народом, как долгожданный Мессия, либо погибнуть в столкновении с лицемерием и косностью вождей и неверностью народа, в схватке с царством тьмы. Там, куда приходит Христос, не остается места для компромиссов. Смоковница, не принесшая плода, засыхает, Израиль, не услышавший проповеди Иоанна, не может принять Спасителя. Все яснее и яснее становится видно, что конфликт может кончиться только одним — смертью Мятежника. Мы, наравне с израильтянами начала первого века, находимся в самом центре событий. Христос точно так же входит к нам (или еще войдет), как Он вошел в Иерусалим; и Он точно так же столкнется (или уже столкнулся) с лицемерием и косностью в нашем сердце. Мы, как и они, всегда на грани выбора: убить Мессию и засохнуть, как смоковница, или принять Его, услышать Его слово, стать такими, какими хочет нас видеть Он и — обрести Его милость и Царство.

Сегодняшнее чтение состоит из двух, на первый взгляд, прямо не связанных между собой, частей. Первая часть представляет собой рассказ о засохшей смоковнице (ст. 18–22); вторая включает изложение беседы Иисуса с первосвященниками и старейшинами в Храме (ст. 23–32). И всё же связь между двумя этими событиями есть, хотя она и не сразу бросается в глаза.

Не случайно рассказ о засохшей смоковнице завершается беседой о вере, способной, по словам Иисуса, передвигать горы (ст. 21–22). Очевидно, вера здесь — не только доверие к Богу и к Тому, Кого Бог посылает в мир, но и определённое духовное состояние. А вторая часть отрывка посвящена как раз тому, что мешает человеку это состояние обрести и удержать. Начинается разговор с первосвященниками и старейшинами уже не раз обсуждавшимся вопросом о том, кто дал Иисусу власть делать то, что Он делает (ст. 23). Иисус, как уже бывало, отвечает вопросом на вопрос: а омовение («крещение»), которым омывал Иоанн, было истинным или ложным (ст. 25)? И тогда собеседники Иисуса начинают думать, как Ему ответить (ст. 25–27). Но думают они, очевидно, не об истинности того, что делал Иоанн, а лишь о том, как выйти из щекотливой для них ситуации, не потеряв лицо. И в итоге, как нередко бывает в таких ситуациях, уходят от ответа (ст. 27).

И тогда Иисус тоже отказывается отвечать. Здесь нет никакой игры: ведь и в самом деле при таком отношении к делу пытаться что-то объяснять этим людям бессмысленно. Их не интересует истина, для них важнее собственное мнение, что бы они ни говорили о духовной жизни, о чистоте веры и о прочих подобного рода вещах. Рассказанная Иисусом притча о двух сыновьях (ст. 28–32) как нельзя лучше характеризует ситуацию: можно сколько угодно говорить о вере и о духовной жизни, но, если нет искреннего послушания воле Божьей, всё это лишь слова. А мешает послушанию отсутствие решимости и внутренней цельности. Ведь и собеседников Иисуса нельзя назвать людьми совсем уж неверующими. Но это вера не безусловная, это вера с оговорками и допущениями. А такая вера стоит немного. Горы передвигать она точно не сможет. Единственное, на что такая вера годится — для самоутешения тех, кто хотел бы считать себя верующим, не жертвуя ничем. Но к Царству такая вера отношения не имеет.

В этом конфликте Христа с фарисеями яснее всего проявляется различие между их пониманием веры. Фарисеи требуют у Иисуса ясных доводов, Он должен наглядно показать, «какой властью» Он может распоряжаться в здании храма. Это требование означает новую просьбу о доказательстве от Бога, о чуде. Вместо этого, Христос ставит перед ними фундаментальный вопрос о вере — на примере Иоанна, призывавшего народ к покаянию. В свое время нашлись люди, которым не нужно было чудесных доказательств пророческой миссии Иоанна: они сердцем поняли правоту его слов. Это были те «мытари и блудницы» (и многие другие), кто был готов вернуться к Богу, помириться с Ним, начать жизнь, непохожую на то, что было прежде. А если этой готовности нет — что ж, остается играть в доказательства и спорить об авторитете...

Вход Господень в Иерусалим — событие уникальное. Уникальное между прочим и в том отношении, что Иисуса здесь встречают как Мессию-Христа («сына Давидова», ст. 9), а Он, впервые за время Своего земного служения, не отвергает оказываемых Ему почестей и не скрывает Своего мессианства. Казалось бы, что мешало Ему объявить об этом раньше? А Он открывается только теперь, всего лишь за несколько дней до Своей смерти на кресте, когда ничего уже нельзя изменить. И это, конечно же, не случайно.

Нетрудно представить себе, что произошло бы, если бы Иисус объявил о Своём мессианстве раньше. Из Него сделали бы очередного вождя очередного народного восстания, каких в те времена бывало в Иудее немало. А Он после торжественной встречи на иерусалимских улицах направляется прямиком в Храм и изгоняет оттуда торговцев (ст. 12–13). По-видимому, эта задача казалась Ему более важной, чем любое антиримское восстание. И неудивительно: ведь речь шла о чистоте Храма.

Вообще-то, конечно, торговля в Храме была запрещена. Но с течением времени на неё стали смотреть сквозь пальцы: прибывавшие в Храм паломники нуждались во многом: и в животных для жертвоприношения, и в консультациях учёных раввинов, и, конечно же, в том, чтобы поменять деньги. И постепенно нарушение правила стало нормой, в правильности которой никто уже не сомневался. Но Иисус, как видно, не собирался мириться с этими общепринятыми нарушениями.

Конечно, Его поступок окружающие должны были, вероятнее всего, расценивать как символический жест пророка, но даже в этом случае смысл такого жеста был вполне прозрачен. И здесь перед нами, между прочим, и ответ на вопрос о том, почему Иисус не спешил объявлять Себя Мессией. Народ ожидал Мессию, Который изгонит римлян и восстановит независимое еврейское государство; Иисус начинает с очищения Храма. Царство начинается не с войны за независимость; оно начинается с того, чтобы дом Божий сделать именно домом Божиим, сделать так, чтобы он перестал быть, по словам Спасителя, «вертепом разбойников». Это — главное; остальное приложится.

Почти в каждую строку этого рассказа евангелист закладывает параллель с библейскими пророчествами и некоторые из них прямо процитированы в тексте. Но почти каждая цитата истолковывается и осмысляется здесь по-новому, Иисус становится центром всех пророчеств и псалмов. И эта новизна естественно основана на ходе последующих событий: все совершится так, и одновременно, не так, как ожидают ученики и народ, сопровождающий Иисуса. Он въезжает в святой город, но там Его ждет не триумф, а казнь. Его приветствуют как Царя, но осудят, как самозванца и преступника. Он очищает иерусалимский храм, но Сам скоро станет новым Храмом для тех, кто пойдут за Ним после Его Воскресения. Христос показывает новый путь — не тот, которого ожидают люди (пусть даже Его ученики!). Он по-новому осуществит пророчества, так, как не догадаются их прочитать самые мудрые из мудрецов. Он не делает того, чего мы от Него ждем — Он зовет нас за Собой в Свою новую жизнь — в новое Небо и новую Землю.

Народ встречает Иисуса радостными криками: «Спасение Сыну Давидову!» — многие из нас с такой же радостью приходили к вере, в первый раз встречали Христа, вдруг осознавая, что Он действительно жив, действительно отвечает на молитву и ведет нас по жизни. Но за приветственными восторженными криками следуют решительные перемены — Господь сталкивается с полным несоответствием Храма, центра духовной жизни Иерусалима, с тем, для чего он был построен, с духовной слепотой религиозных вождей, с неверностью народа, готового кричать и «осанна» и «распни Его». Со всем этим Он сталкивается и на «микроуровне», приходя в жизнь отдельного человека, который, хотя и рад приходу Спасителя, уже успел стать из храма Духа Святого «вертепом разбойников», который еще много раз окажется Ему неверен и слеп. Но, как мы знаем, это еще не конец истории...