Мысли вслух на Лк 4:38-44

Почему три евангелиста уделяют внимание этому одному из первых чудес Иисуса — исцелению тещи Петра? Может быть, дело в жанре Евангелия — свидетельстве. Свидетельства сильны и убедительны тогда, когда они не анонимны, когда в них рассказывается не вообще о каких-то исцеленных людях, которых сами свидетели никогда не встречали, а о конкретных людях, известных слушателям или близких к тем, кого они знают. Петра знали все, и его теща — это очень конкретный и убедительный пример. Интересно, что все три евангелиста подчеркивают одну деталь: «Она тотчас встала и служила им». Наверное, это не означает, что такое поведение было для нее нехарактерно, скорее здесь речь о том, что чудесное исцеление дается человеку не бесцельно (Бог бесцельно ничего не делает!), но для служения — ведь именно так любовь выражает себя в поведении.

Мы не так много знаем о бесах, но одно ясно, что они противостоят Богу как по своим целям, так и по методам. Если в отношении людей цель Бога — спасение и приведение к жизни вечной, то бесовская цель — погибель. Если Бог уважает и соблюдает свободу человека, то бесы стремятся поработить человека, захватить его сознание, парализовать его волю (это и называется одержимостью). При встрече такого одержимого человека со Христом происходит его освобождение, бесы покидают его. Сегодняшний отрывок говорит о том, что бесы сознают, Кто их изгоняет (см. Иак. 2:19), но не перестают быть бесами, противостоять Божьей воле. Может быть, именно поэтому Иисус запрещает им свидетельствовать о Нем, ведь слышащий подобное свидетельство человек попадает в ложное положение: для того, чтобы принять эту весть, человек должен поверить... бесу!

Христос поручает нам свидетельство о Нем, так насколько важно для нас быть теми, кто достоин доверия! Об этом, о том, какой жизнью мы призваны жить, чтобы иметь право быть Христовыми свидетелями, — все этическое учение Евангелия.

Желание удержать у себя Иисуса по-человечески очень понятно. По крайней мере, тогда, когда уже принял Его внутренне и готов установить с Ним те отношения, которые могут реально изменить всю жизнь. Но вот Он уходит. Говорит, что Он должен нести благую весть и другим, что Он не может остаться. А как же тогда быть нам — ведь мы только что с Ним познакомились, едва успели Его узнать, и ещё осталось столько вопросов, недоумений, ещё о стольком надо поговорить… Но удержать Его невозможно.

А с другой стороны — всегда можно быть с Ним. По-настоящему ведь Его можно узнать только в Его Царстве. Вместе с Его Царством. А в Царстве с Ним можно встретиться всегда. Там нет расстояний. И чем шире оно распространится, тем легче с Ним можно будет встретиться. Так и оказывается, что для нас будет лучше, если Он уйдёт. Он ведь уходит, чтобы остаться с нами. Чтобы быть ближе к нам. Или, вернее, чтобы мы были ближе к Нему.

Мы ведь и бываем с Ним по-настоящему близки — в преломлении хлеба. В евхаристии. А для этого надо, чтобы Он был не там, где мы Его можем видеть физически, у той границы, что разделяет Царство и ещё не преображённый мир, а в глубине Царства. На престоле. Вот тогда, оттуда, мы сможем увидеть Его всюду. Если, конечно, сами станем жителями Царства. Но ведь если не станем, тогда и общение с Ним ничего нам не даст, даже если оно будет продолжаться всю вечность.

Люди, которые жили в Капернауме, слушали проповедь Христа и получили исцеление от многих своих недугов, очень не хотели, чтобы Он от них уходил. «И народ искал Его и нашел Его, и удерживал, чтобы Он не уходил от них», - пишет евангелист. Может быть, и Он не хотел уходить. Но должен был, как Он Сам говорит, чтобы нести радостную весть в другие города. Чтобы пойти к одним, Он вынужден был покинуть других. Так было тогда, когда Он ходил по земле. А теперь? Помыслите, как все изменилось теперь. Теперь Господь всюду. И здесь нечто большее, чем исконное всеприсутсвие Бога Отца. Ибо Христос всюду. Каждый день на земле преломляется хлеб в таинстве Евхаристии. В те дни люди думали: "Как жаль, что Он уходит в другой город, как же мы будем без Него". А теперь мы знаем: в том городе, что восточнее, литургия уже прошла, сейчас она будет у нас, а потом у тех, кто западнее, - и возникает некое длящееся, непрерывное единение присутствия Его везде.

Наверное, понять эту происшедшую от тех дней перемену можно, размышляя над сегодняшним Апостолом. «Участие в благовествовании», вот какое слово становится ключом к пониманию. Когда Иисус говорит: «Другим городам Я должен идти благовествовать», - Он еще один. Но уже апостол говорит об участии. Подобно Свече освещающей пришел Иисус, теперь одна свеча превратилась в море огней над всем миром.

Бесы, оказываясь лицом к лицу с Иисусом, обычно лучше людей понимают, с Кем имеют дело. Хорошо ли это для нас? Однозначно ответить сложно. Конечно, лучше быть человеком, даже падшим, чем падшим духом. Но вот ясностью духовного видения, свойственной духам, сохраняющим эту ясность даже после падения, человек не обладает.

Быть может, это связано с различиями между падшими ангелами, которые и после падения остаются существами чисто духовными, и людьми, с самого начала задуманными и сотворёнными двуедиными, духовно-природными созданиями. И у человека, похоже, основной удар на себя принимает именно природная составляющая.

Конечно, само грехопадение — феномен духовный, оно связано с духовным выбором человека, с теми решениями, который принимает человек в известный момент своей истории. Но последствия этого неверного решения, судя по всему, что мы знаем сегодня о падшем человеке, гораздо сильнее исказили его природу (имея в виду, разумеется, не только и не столько физиологию, сколько, прежде всего, психику), чем его духовную жизнь.

Нам сегодня это может показаться досадным и раздражающим, но, возможно, наша собственная природа, приняв на себя основной удар, значительно ослабила влияние духовного зла на нашу духовную жизнь. В известном смысле можно было бы сказать, что наша собственная природа (физическая в меньшей степени, психическая в большей) стала для нас своего рода подушкой безопасности, смягчившей удар сил зла по тому духовному ядру нашей личности, без которого нас, как людей, просто не было бы.

Ценой такого смягчения, вероятно, стала среди прочего и та неясность, неотчётливость духовного зрения, которой отличается падший человек. Преодолевается этот дефект лишь на духовном пути, на пути углубления отношений с Богом. Потому-то многие не узнают в Иисусе Мессию. А вот падшие духи, ясности духовного зрения не утратившие, видят Его совершенно отчётливо и прекрасно понимают, Кто перед ними. Вот только ближе к Богу от этого понимания они не становятся. Ведь дело не в знании самом по себе, а в том, как оно влияет на отношения с Богом. И в том, помогает ли оно на пути в Царство.

Упоминание о том, что Иисус учил в дни субботние, показывает, что Он учил в синагоге неоднократно. И хотя слышавшим трудно было усвоить многие Его слова, но снова и снова народ приходил, чтобы Его услышать. Евангелист отмечает, что слово Его было со властию. В первую очередь это значит, что Он не ссылался на авторитетные мнения, но Сам являлся Источником Своих слов. Но это также значит, что Он не только говорил, не бросал слов на ветер, но слова подкреплялись делами и были с ними неразрывны.

Со властию и силою произошло и изгнание Иисусом беса в синагоге. Здесь Иисус не только помог страдающему человеку, но и дал собравшимся в синагоге увидеть, что рядом с Ним силам тьмы не устоять. Теперь свидетели происшедшего вправе делать выводы о том, Кем Он может быть. Однако когда об этом свидетельствует бес, Иисус заставляет его замолчать: Он не принимает свидетельства, исходящего из такого источника. Перед нами ситуация, которой многие из наших современников соблазнились бы и, чего доброго, не отказались бы использовать свидетельство беса в качестве рекламы, по принципу "даже наши враги признают, что я..." Но даже тогда, когда от сил тьмы исходят фактически достоверные сведения, они обязательно будут искажены и осквернены. Выражение "они врут даже тогда, когда говорят правду", звучит парадоксально, но здесь оно подходит.

Но почему больных приносили к Иисусу после захода солнца? Неужели потому, что люди боялись и тайком пробирались к Нему в темноте? Нет, не страх перед земными гонениями двигал приходившими, ведь тьма спускалась по миновании Субботы. Сразу же по окончании предписанного покоя люди шли к Тому, Кто чуть позже назовёт Себя господином Субботы.

Сегодняшнее чтение заставляет нас задуматься об истине, выраженной общеизвестным афоризмом, евангельское происхождение которого, впрочем, известно сегодня далеко не всем: нет пророка в своём отечестве (ст. 24). Ведь Иисус, совершенно очевидно, приводя мессианскую цитату из Книги Исайи, указывает на Себя как на Того, о Ком говорил пророк (ст. 17–21). Реакция же слушателей оказывается, на первый взгляд, парадоксальной: с одной стороны, они соглашаются с Иисусом, а с другой — тут же начинают сомневаться: откуда у их земляка, которого они знают с детства, может появиться какая-то претензия на мессианство (ст. 22)? И чудес они от Него требуют не как свидетельства о Царстве, а как доказательства Его мессианства (ст. 23). Тогда-то и прозвучали горькие слова Иисуса о пророке в своём отечестве (ст. 24).

Но парадоксальность реакции слушателей на слова Иисуса была, в сущности, вполне объяснима, и объяснялась она не только тем, что «большое видится на расстоянии». Дело в данном случае было в самой обыкновенной привычке, которая нередко оказывается одним из самых серьёзных препятствий на духовном пути. Не случайно сомнения обосновываются тем, что, мол, мы же Его знаем с детства, «не Иосифов ли это сын», так какой же тут может быть разговор о мессианстве? Конечно, если бы Иисус был признан авторитетными людьми или официальными инстанциями, так что эти люди или эти инстанции указали бы на Него как на Мессию, Его, конечно, приняли бы с радостью и гордились бы Им, как знаменитым земляком. Но официального признания не было, и принимать решение надо было самим горожанам. А над ними довлела сила привычки.

Падшему человеку свойственно видеть реальность не такой, какая она есть, а такой, какой он привык её видеть. Клише — дело обычное и общераспространённое, и появляется оно не случайно: схематизация и использование готовых моделей для описания реальности представляет собой своеобразный механизм психологической адаптации человека к действительности, без которого после грехопадения человек уже не может обойтись. Но этот же адаптационный механизм нередко мешает человеку увидеть новое и необычное, предлагая ему готовые схемы и модели там, где они неприменимы, где речь идёт о реалиях, не вмещающихся ни в какие схемы и не описываемые никакими моделями. Такой реальностью является и Царство, о котором свидетельствует Иисус. Ни в какие привычные рамки оно не влезает. А земляки Иисуса не хотят этих привычных рамок лишиться, они готовы их защищать любой ценой, и Иисус никак в них не вмещается: непризнанный Мессия, нарушитель спокойствия, выдающий Себя неизвестно за кого, претендующий на то, на что в их небольшом городке никто не претендовал и никогда не посмел бы претендовать — таким Он предстал перед жителями Назарета. И тогда у них осталось лишь одно средство: избавиться от своего, слишком для них беспокойного, земляка. И они бы сделали это, если бы смогли (ст. 28–30). Как видно, не только ненависть религиозных ригористов и игры политиков ведут Иисуса на крест. Туда же толкает Его и узость падшей человеческой природы.

Проблема своих и чужих существовала всегда, во всех обществах и во всех культурах. И везде и всегда оказывалось, что своим быть лучше, чем чужаком. Но вот в мир пришёл Мессия, и оказалось, что всё не так просто. Оказалось, что свой — не обязательно тот, кого мы знаем. Чаще всего это тот, о ком мы думаем, что знаем его. Оно и понятно: своих мы воспринимаем как часть привычного и знакомого мира. В них незачем всматриваться, в их слова необязательно вслушиваться. Мы ведь в общем-то и так примерно знаем, что нам могут сказать свои.

Чужие — дело другое. Чужой — всегда тот, кого не знаешь. Кто не является частью знакомого и привычного мира, и тут уж неважно, откуда он: с другого континента или из соседней деревни. Чужих часто отвергают, но в них всегда внимательно всматриваются. Вслушиваются в то, что они говорят. Не обязательно дружелюбно, но непременно внимательно. Чужого ведь надо понять. Или хотя бы объяснить себе. Объяснение — часто иллюзия понимания. Понимание ведь предполагает восприятие другого таким, какой он есть. Объяснение же начинается тогда, когда мы воспринимаем этого другого таким, каким хотим его видеть. С тем, чтобы он вместился в рамки нашего восприятия привычного и знакомого нам мира.

Христа можно и нужно принять таким, какой Он есть. И понять тоже можно и нужно — и тоже таким, какой Он есть. А вот объяснять Его не надо. Ни себе, ни другим. Если, конечно, мы хотим общаться со Христом, а не с нашими образами Христа. И тут оказывается, что тем, для кого Он чужой, проще. Они не знают о Нём ничего. Свои тоже ничего о Нём не знают, но думают, что знают всё. В отличие от чужих, которые не заблуждаются хотя бы насчёт своего незнания. И так не только с Ним.

Так и с Богом. С Его небесным Отцом. Не случайно приводит Иисус примеры неузнавания своими Бога из древней еврейской истории. Неузнавания, которое отделяет людей от Бога. И от Мессии тоже. Ведь для того, чтобы Бог или Мессия начал действовать, надо, чтобы человек этого захотел. И обратился бы прямо к Богу. Прямо ко Христу. Но никак не к тем образам Бога или Христа, которые он сам себе придумал. Иначе и Царство может оказаться ненастоящим. Придуманным. И жизнь в нём тоже.

Во Христе исполнилось пророчество. Но о ком оно говорит? Еще можно понять, почему исцеление достается сокрушенным, освобождение — пленным, а зрение — слепым. Но почему радость обещана только нищим, а свобода — только измученным? И причем тут я? Конечно, я иногда бываю измученным, но не все же время! Неудивительно, что в синагоге не все отреагировали адекватно... А может быть, все же попробовать перечитать этот отрывок еще раз и постараться вникнуть в значение этих слов, открыть в себе нужду, жажду освобождения и исцеления? Иначе Иисусу придется снова идти в другой город...