Мысли вслух на Иов 26:1-14

Ответ Иова на замечание Билдада оказался предсказуемо язвительным (ст. 2 – 4). Ему, ищущему встречи с живым Богом, общие места теперь стали уже казаться настоящим издевательством. Словно передразнивая своего друга, Иов сам произносит краткую, но выразительную речь, прославляющую величие Божие (ст. 5 – 14). Он как бы хочет сказать Билдаду, что, если уж дело дойдёт до соревнования в красноречии, то в этом соревновании последним он не будет. Но Иову не до ораторских упражнений: его жизнь идёт к концу, а главного он так и не узнал. Замечание Билдада о непостижимости путей Божиих было, конечно, лишь общим местом, но Иову было уже не до общих мест, ему нужны были не общие места, а ответы на мучающие его вопросы. Он не может относиться к словам так же легко, как его друзья.

Для Билдада сказанное им, в сущности, не значило ничего, это было всего лишь замечание вообще. Для Иова же оно было ответом на заданный им вопрос, притом ответом совершенно неуместным. Переливание из пустого в порожнее никак не входило в его планы, и попытки вовлечь себя в пустую болтовню вместо серьёзного разговора он не без основания воспринимал, как своего рода насмешку. Так говорят обычно с детьми или с психически больными людьми; а между тем, Цофар уже намекал на то, что Иов говорит то, что говорит, потому, что он не в себе.

Отвечая на эти обвинения, Иов и произносит речь в том духе, который был близок и понятен его друзьям, как бы желая показать им, что все их аргументы и общие места ему известны так же хорошо, как и им, и что он вовсе не отвергает той частичной, в рамки религии укладывающейся правоты, которую эти общие места в себе несут. Но Иов также хочет достучаться до разума и сердца своих друзей, он хочет убедить их в том, что их правота не последняя истина, что есть нечто большее, то самое, чего он, Иов, ищет и не может найти. Для друзей Иова величие Бога, открывающееся в красоте и гармонии мироздания, оказывается едва ли не высшей формой откровения, опыт личного богообщения из всех троих известен, кажется, одному Элифазу, но и в его жизни он не занимает центрального места. Для Иова же теперь именно такой опыт выходит на первый план, величие Божие, открывающееся в Его творении, для него аксиома. Но такого естественного откровения Иову мало, ведь оно никак не отвечает на волнующие его вопросы. Он хочет получить ответ от Самого Бога, а его друзьям кажется, что человек в здравом уме и в твёрдой памяти никогда не стал бы ничего у Бога требовать, тем более, ответа на вопросы, без которых, как думали друзья Иова, вполне можно прожить.

Отвечая Билдаду, Иов прямо спрашивает его: чьё дыхание исходило из тебя, когда ты мне отвечал? А затем, как бы пародируя своего оппонента, Иов произносит не менее красочную речь о Божьем величии, состоящую, так же, как и у Билдада, из общих мест. Но главным ответом Иова Билдаду остаётся тот самый вопрос о дыхании. Автор книги употребляет здесь то же слово, которым в Книге Бытия, в рассказе о сотворении человека, обозначено дыхание жизни, данное Богом человеку при сотворении. Дыхание, данное Богом и делающее человека человеком. Это не значит, что Иов обвиняет Билдада в том, что тот попал под власть тёмных сил и говорит не от себя.

Иов спрашивает о другом: откуда исходят твои слова? Действительно ли они твои? Ты ли настоящий их произносишь? Данное человеку Богом дыхание жизни — основа человеческой личности, её духовное ядро. Если человек говорит из этой глубины, его слова подлинны. Так же, как подлинна его жизнь, если он живёт на этой глубине и, живя, раскрывает её тем, с кем общается. Но такое, увы, встречается нечасто. Гораздо чаще падший человек живёт иначе. Мельче. Не на подлинной глубине и без настоящей полноты. И защищает эту свою неглубокую жизнь. Подлинная глубина, как и настоящая полнота, не нуждаются ни в защите, ни в оправдании.

Достаточно открыть в себе эту глубину и дать ей проявиться во всей полноте — больше ничего не требуется. Для настоящей жизни угроз в мире нет. А вот для жизни неглубокой, не укоренённой в том дыхании жизни, которое только и может быть её настоящим духовным корнем, такая угроза есть. И тут уже неважно, идёт ли речь о человеке религиозном или нерелигиозном, учёном или неучёном, уверенном в себе или нет. Потому, что всё перечисленное — искусственные вещи, не укоренённые в настоящей жизни.

Даже религия — ведь и она, в конце концов, дело рук и умов человеческих. И если человек живёт этими искусственными вещами вместо настоящего дыхания жизни, он не сможет сказать ничего по существу. Во всяком случае, в ситуации Иова. Тут, если искать ответов и объяснений, то только там, на последней глубине. Но Билдад не погружается в себя настолько глубоко, он предпочитает более поверхностное существование. И Иов это чувствует. И задаёт своему другу прямой вопрос: каким дыханием ты говоришь то, что говоришь? А потом сам демонстрирует ему умение говорить общие слова, которые ничего не стоят.

Иов иронизирует над Вилдадом, но нет иронии в его словах, когда Иов говорит о величии Творца, оно для него не подлежит ни сомнению, ни умалению. Можно было бы даже сказать, что наконец-то Иов и один из его обвинителей пребывают в единомыслии, если бы в их представлениях о Боге не было некоторых существенных различий.

И Вилдад, и Иов испытывают страх и трепет перед Богом, но они у них неодинаковы. В страхе Вилдада слишком сильно чувствуется человеческий ужас перед силой и могуществом, поэтому трудно сказать, любит ли он Бога или только боится Его. Человеческая душа так устроена, что отношение к Богу часто проецируется на отношение к людям, и наоборот («не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» 1 Ин 4:20 ). Поэтому чёрствость Вилдада по отношению к Иову удивлять не должна.

Иов же открыт Богу, его страх — не панический ужас, но благоговение перед Его безграничным величием. Но Иов сознаёт и величие человека, при всей его малости и слабости предназначенного Богом быть венцом творения. В сердце Иова есть смирение, но нет придавленности, потому что он, несмотря на все свои сомнения и приступы отчаяния, способен любить Создателя.

Речи друзей Иова, которые ничего не объясняют и никого не утешают, Иов называет словами ради слов. «Кому вы говорили это?», - спрашивает он. Надо заметить, что для Иова и его друзей величие Сущего – аксиома, и любой из них может воспевать Его величие без конца. В этом радикальное отличие библейской духовной культуры от современной: для нас порой бывает неочевидно даже само существование Бога.

Но знающий величие Бога Иов тем не менее говорит о том, что все человеческие знания – лишь микроскопическая частица истины. «Как мало мы слышали о нем», – в этой части речи Иов вновь настаивает на том, что недостижимость Бога делает жизнь нестерпимой мукой. Дар вечности, о котором говорит Экклезиаст, для Иова характеризуется глубокой потребностью человека в соприкосновении с Творцом. Только в этом смысл жизни и пища для сердца, как выражается тот же Экклезиаст.

Обращает на себя внимание еще одна деталь, не имеющая отношения к тому, что хотел сказать автор книги. Говоря о величии Творца, он возвещает, что Бог «повесил землю ни на чем» (это выражение будет использовано поэтами Восточной Церкви в богослужебных текстах). Следовательно, представления автора о структуре мироздания гораздо ближе современным взглядам, чем принято думать.