Мысли вслух на Рим 1:16-25

Апостол Павел всегда поражает концентрированностью текста и очень жесткими формулировками. Так и сегодняшний текст очень часто вызывает протест, потому что описываемая ситуация кажется несправедливой, если не сказать жестокой. Вера порой кажется нам геройством, чем-то инородным и привнесенным. Все первые реакции на происходящее, все человеческие чувства в нас, даже доброе и жалостливое в нас очень часто противоречит тяжелым и неудобным словам Христа. Поэтому вера и представляется нам часто делом рассудка, некоторым насилием над своей человеческой природой и, следовательно, тяжелой работой. Поэтому мы, будучи добренькими и жалостливыми, сочувственно, легко и с пониманием относимся к людям, которые в Бога не верят. Или верят во что-то такое абстрактное, что где-то есть, но в жизнь не вмешивается. Жалость наша в чем-то замешана на убеждении, что раз вера тяжелый умственный труд, значит те, кто не верят, просто умом не вышли. Но, по Павлу, каждый человек поставлен перед фактом бытия Божия, Его присутствия в мире. Всем дано свидетельство о Боге, и через яблоко, море, пустыню, виноград, лес, лягушку и зерно нам все о Нем рассказано. Рассказ о Творце не прекращается ни на минуту. День и ночь весь тварный мир, баланс, тончайшие законы и взаимосвязи мироздания свидетельствуют нам о Том, Кто все это создал. Так что человек, каждый раз выходя на улицу, где идет дождь, дует ветер, уже мороз перехватывает дыхание, может понимать, что это и есть та обещанная Христом «легкость ига». Когда знамением и доказательством бытия Божия становятся не наши попытки подравнять происходящее под ограниченность человеческих возможностей, а то, что каждый наш шаг сопровождают бессловесные, но осязаемые и реальные чудеса. Многие из них можно попробовать на вкус.

Павел выделяет и связывает между собой ключевые понятия раввинистической традиции своего времени, корнями уходящие в писания мудрецов ещё допленной эпохи. Праведность тут описана как состояние, в котором человек может пребывать при условии глубоких и устойчивых отношений с Богом. Она — именно состояние, связанное с динамикой этих отношений, а не набор неких действий, норм или правил. Все поступки человека, все нормы и правила, которыми он руководствуется в жизни, нужны лишь для того, чтобы сохранить устойчивые отношения с Богом и дать в своей жизни место Божьему присутствию. Ведь без Его присутствия ни о какой праведности говорить не приходится, что бы человек ни делал и какими бы правилами жизни он ни руководствовался.

Апостол уверен, что, если речь идёт о язычниках (а среди римских христиан было немало недавних язычников), Бога можно познать и через созерцание сотворённого Им мира, и если человек ничего такого не видит, то лишь потому, что видеть не хочет. Но возможность увидеть — ещё не всё, важно принять Его и «прославить», сделав Его присутствие центром собственной жизни. Апостол, подобно мудрецам древности, противопоставляет подлинное знание, знание как богопознание, тому, что он называет «умствованиями». Павел обыгрывает традиционное для письменности мудрых противопоставление мудрости как богопознания и праведности многословию глупцов, которое к Богу отнюдь не приближает и даже, наоборот, отдаляет от Него любителей многословия.

Для Павла жизнь в Царстве неотделима от следования Торе, и потому в своих посланиях он, подобно ветхозаветным авторам, нередко противопоставляет два пути: путь праведности и путь нечестия (ст. 16 – 18). Конечно, свидетельство Павла было обращено не только к евреям, но и к тем, кто ещё недавно был язычником, оно предполагало известный универсализм, и потому апостол должен был ответить самому себе и другим на вопрос о том, в какой мере Тора распространяется на тех, кто, вполне возможно, мог ничего о ней не знать. Разумеется, для первого поколения христиан, представители которого все были в той или иной степени связаны с Синагогой, знание Торы предполагалось само собой, но ведь апостол обращался к каждому, кто был готов услышать его свидетельство, а в таком случае вопрос о тех, кто ничего не знал о Торе и о заповедях, переставал быть вопросом чисто умозрительным.

В самом деле, если без знания Торы невозможно идти за Христом и войти в Царство, как же быть тем, кто по объективным причинам мог, подобно многим язычникам, ничего не знать о Торе и даже не слышать о ней? Отвечая на этот вопрос, Павел обращается к образу внутренней Торы, интерпретируя её применительно к язычникам как то, что, по аналогии с естественным богопознанием, можно было бы назвать «естественной Торой». Он говорит о том, что не знающим откровения Бог открывался через Своё творение, так, что им не приходится оправдываться незнанием (ст. 19 – 20). Казалось бы, в таком утверждении апостола нет ничего, что выходило бы за рамки представления о естественном богопознании. Но Павел рассматривает его отнюдь не с чисто природной, психологической точки зрения. Говоря о пределах естественного богопознания, апостол связывает его отнюдь не с ограничениями, свойственными человеческому разуму. Он отмечает прежде всего тот выбор, которые делали познающие в момент, когда за красотой и величием творения им открывалось присутствие Творца. Вместо священного трепета и благодарности ответом на такое естественное откровение нередко оказывались теории и концепции, порождённые не столько стремлением познать истину, сколько жаждой самоутверждения (ст. 21 – 22).

Именно этим и объясняет Павел появление язычества как религии и как мироощущения, которое неотделимо для него от нарушения Торы, в данном случае — второй заповеди (ст. 23 – 25). Тора — объективная реальность, она существует столько же, сколько существуют отношения Бога с человеком, а значит, столько же, сколько существует и сам человек. И нарушение Торы — не просто преступление данного Богом нравственного закона, но и разрушение самих отношений, связывающих Бога с человеком. Неудивительно, что следствием такого разрушения становится духовная и моральная деградация, о которой говорит апостол (ст. 26 – 32).

Павел впервые провозглашает, что правда Божия открывается от веры в веру, а не через выполнение правил и даже не через соблюдение заповедей. Эта мысль будет им развита далее, пока же он упоминает об этом почти мимоходом. Впрочем, важные вещи очень часто говорятся мимоходом.

Сила Божия благовествуется сперва иудею, а потом и эллину, то есть всякому человеку языческого происхождения, не обязательно урождённому греку. (Здесь также намечается одна из тем послания, которая будет чуть позже развита подробнее). Пока же Павел говорит о проблемах бывших язычников, оставивших прежний образ жизни, но не забывших его и живущих в окружении тех, кто продолжает его вести.

Выведение извращений из идолопоклонства многим в наше время может показаться сомнительным преувеличением, тем более, что извращения не исчезли вместе с идолами. Тем не менее, Павел указывает на реальность взаимосвязи между отпадением от Бога и отходом от нравственных норм, соответствующих человеческой природе. Отход от Бога означал обращение к рукотворным идолам, соответственно, отказ от закономерностей сотворённого Им природного мира приводил к попыткам создания сомнительных моделей поведения. Да, человек волен творить новые формы поведения. Беда только в том, что во многих случаях подобные эксперименты означают отход в сторону от единственной тропинки, по которой можно пройти через болото.

Сотворенность мира очевидна для всякого не-богоборца. Само существование этого мира и его великолепие свидетельствуют, по мысли ап. Павла, о величии и благости Творца. Отказ принять это свидетельство приводит к глубочайшим искажениям в человеческой природе и поведении (Рим. 1:24-27). Иисус в Нагорной проповеди говорит о том, грех заключается не в поступках, а в помыслах, пораженности нашей духовной сферы, и отсюда же должно начаться наше исцеление.

Как много наших личных и общественных проблем проистекает именно из того, что мы ставим себя в центр жизни и мироздания. В этом-то, в общем, кроется причина и самого первого греха, и каждого нашего греха. Сегодняшнее чтение описывает такой «эгоцентризм» словами: «Служили твари вместо Творца» (Рим. 1:25). В результате такого преклонения перед человеком прославляются и превозносятся все его желания и потребности — ведь, если человек — «венец творения», то значит, природа человека — вещь, по крайней мере, самоценная, если не сказать: совершенная во всех отношениях. И тогда все начинает постепенно вставать с ног на голову. Бог, «Высшее Начало» сводится до нашего уровня, слишком сильно очеловечивается, Ему приписывают то, что Ему не свойственно (см. Рим. 1:23). И то, что в глазах Божиих ненормально, для нас становится постепенно вполне даже правильным; люди, как говорит Павел, заменяют «естественное употребление противоестественным» (Рим. 1:26). И Богу приходится «уступить» людям, отвергающим Его Самого и Его порядок, — «И предал их Бог в похотях сердец их нечистоте» (Рим. 1:24). Бог отступает, Он не может нас насильно ничему научить. Его педагогические методы иные — зачастую Он дает нам почувствовать на себе последствия совершаемого нами выбора. Поэтому, во многом, причина наших страданий и изувеченности — мы сами.