Мысли вслух на Ин 14:27-31

Для описания возможного единения с Собой Христос выбирает образ виноградной лозы. Даже при том, что, как и всякий образ и всякая притча, этот образ ограничен, все же он потрясающе точен. Он показывает нашу жизнь сразу со многих сторон, точно описывая наше место по отношению к Богу. С одной стороны, мы не можем быть больше, чем мы есть, мы не способны приносить плод сами по себе. Мы — только ветви, которые без лозы — ничто (см. Ин. 15:5). С другой стороны, мы не можем быть чем-то меньшим того, что задумал о нас Бог. Ведь, говоря об отсекаемой за бесплодность ветви (см. Ин. 15:2), Христос призывает нас к ответственности: раз уж мы называемся ветвями, то надо ими быть. И еще этот образ очень ясно дает понять, что мы не одни в Церкви. Нас - ветвей — много, но все мы питаемся соком от одной лозы. И, как потом скажет апостол Павел (см. 1 Кор. 12:12-27), когда страдает одна ветвь — страдают с ней и лоза, и все остальные ветви. А когда радуется одна ветвь — с ней радуются и лоза, и другие. Когда один совершает добрый поступок — всей Церкви радость. Когда один грешит — всем становится больно. В первую очередь, Христу.

Говоря о мире, который не от мира сего, Иисус призывает Своих учеников не бояться. Речь, разумеется, идёт о мире в том смысле, в котором это слово употребляется в яхвизме и в иудаизме, а впоследствии стало употребляться и христианами: о мире как о Божьем присутствии, или, вернее, о том воздействии Божьего присутствия на человеческую природу, которое у человека вызывает ощущение внутреннего мира и покоя. Но главное не в ощущениях, а в самом Присутствии. Оно, конечно, было знакомо ищущим Бога и до прихода Христа, особенно яхвистам: ведь Бог никогда не оставлял Свой народ.

Но чтобы полностью избавиться от страха — такого не было никогда, страх испытывали даже те, кто, казалось бы, твёрдо стоял на пути праведности. Оно и понятно: праведность ведь по природе человеку не свойственна. Она не свойство и не качество падшего человека, она — лишь состояние, в котором можно пребывать, но которое легко и потерять. В сущности, падший человек бывает праведником вопреки своей природе. И ему во всяком случае приходится противостоять тому злу и греху, которое он несёт в себе. А значит, и страхам в жизни праведника место может найтись. До тех пор, пока человеческая природа не будет преображена полностью и до конца, окончательно от них не избавиться.

Можно лишь сделать так, чтобы они не определяли ход духовной жизни и жизни вообще. А вот с приходом Христа ситуация изменилась: ведь с Ним в мир вошло Царство. А значит, и возможность того самого полного и окончательного преображения человеческой природы. И, соответственно, избавления от всех страхов, связанных с грехопадением. Включая страх смерти и страх перед тем, что люди считают сверхъестественным — два главных страха современного человека. В Царстве ведь страхов нет — а Иисус зовёт Своих учеников именно туда. За Собой.

Иисус во время Тайной Вечери всё время пытается донести до Своих учеников простую мысль: Он уходит, но жизнь продолжается. И не просто жизнь, а жизнь в Царстве. Более того: Его уход связан с процессом становления этого самого Царства. Вхождения Царства в мир и его раскрытия в мире. Он уходит ради осуществления того, для чего пришёл.

Потому Он и говорит ученикам: если бы вы действительно Меня любили, вы бы радовались Моему уходу. Я ведь иду, чтобы осуществить то самое, чего вы, по вашим словам, ждёте. Но апостолам это непонятно. Они не понимают, что это за Царство, Царь которого должен уйти для того, чтобы оно явилось. По-человечески этого и нельзя было понять. В мире сем так не бывает. Тут всё наоборот: если царь исчез, значит, и царства больше нет. Царство ведь (во всяком случае, в том смысле, в каком его понимали в древности) — это прежде всего царь и подданные, а не территория.

Территория — дело наживное. А вот если нет царя, то царства не будет точно, даже если с территорией всё в порядке. Хотя бы потому, что без царя очень скоро исчезнет и порядок. Ученики, разумеется, всё это прекрасно понимали, потому-то они и недоумевали по поводу странного, как им казалось, поведения Учителя. Вместо того, чтобы начать создание мессианского Царства, сделать к тому хоть какие-нибудь понятные и естественные шаги, Он, кажется, собирается куда-то уйти, скрыться.

Почему? Единственным разумным объяснением, которое могло прийти в голову ученикам, было предположение, что Он хочет собрать больше людей прежде, чем начинать восстание. Может быть, у Него есть тайные последователи? Может быть, Он собирается именно к ним, чтобы вернуться с силами более внушительными, чем те одиннадцать человек, которые были налицо? В конце концов, сочувствующих Ему ведь было немало, и встреча при входе в Иерусалим была торжественной.

Как бы то ни было, когда Иисус встал из-за стола и позвал учеников за Собой, они поняли, что сейчас что-то должно произойти. Может быть, наконец, произойдёт нечто, что если не объяснит дело, то, по крайней мере, хотя бы даст намёк на разгадку. Тем более, что пока, кажется, Он зовёт их следовать за Собой, а значит, что бы ни было, они в любом случае окажутся участниками происходящего. Доверие к Иисусу у апостолов сохранялось, несмотря на непонимание. А оно-то и есть главное: его достаточно, чтобы идти за Христом, несмотря на все недоумения.

Для описания возможного единения с Собой Христос выбирает образ виноградной лозы. Даже при том, что, как и всякий образ и всякая притча, этот образ ограничен, все же он потрясающе точен. Он показывает нашу жизнь сразу со многих сторон, точно описывая наше место по отношению к Богу. С одной стороны, мы не можем быть больше, чем мы есть, мы не способны приносить плод сами по себе. Мы — только ветви, которые без лозы — ничто (см. Ин. 15:5). С другой стороны, мы не можем быть чем-то меньшим того, что задумал о нас Бог. Ведь, говоря об отсекаемой за бесплодность ветви (см. Ин. 15:2), Христос призывает нас к ответственности: раз уж мы называемся ветвями, то надо ими быть. И еще этот образ очень ясно дает понять, что мы не одни в Церкви. Нас - ветвей — много, но все мы питаемся соком от одной лозы. И, как потом скажет апостол Павел (см. 1 Кор. 12:12-27), когда страдает одна ветвь — страдают с ней и лоза, и все остальные ветви. А когда радуется одна ветвь — с ней радуются и лоза, и другие. Когда один совершает добрый поступок — всей Церкви радость. Когда один грешит — всем становится больно. В первую очередь, Христу.

Иисус сравнивает Своих слушателей с ветвями на виноградной лозе, причем не с бесплодными ветвями — такие отсекаются — а с ветвями плодоносными, которые виноградарю надлежит очистить — от вредителей, от отнимающих соки наростов и рубцов. Господь говорит, что слово, Им проповеданное, принесло Его ученикам подобное очищение. Что Он имеет в виду? Возможно, то, что Его слово, Его проповедь выстраивает в человеке четкую доминанту, осознание смысла жизни, ее направленности. Слово может сокрушать, но может и исцелять. Слово Христа, если оно услышано и принято, дает человеку внутреннюю цельность, оно становится в нем действенной силой, позволяющей нести в мир радость и свет — ведь это слово о любви Божией к нам и о нашей любви, слово о спасении и о вечной жизни.

Образ виноградной лозы удивителен тем, как много он говорит нам об отношениях с Богом. И все это исходит из уст Самого Иисуса. Как чудесно понимать, что ты не один в этом мире, — все, что с тобой происходит, исходит от Бога. И Он же дает силы на то, чтобы это принять — как лоза питает ветви. Кроме того, есть еще Виноградарь, внимательно наблюдающий за Своим виноградником (см. Ин. 15:1-2). Достаточно представить себе заботливые руки виноградаря, все то, что он делает — подвязывает и очищает каждую ветвь — чтобы понять, как печется о нас Бог. Ветвям же нужно только осознавать что они ветви, не стремясь стать лозой, и принимать заботу Отца.

Не слишком ли опрометчиво Иисус обещает исполнение наших желаний? А если я пожелаю... ну, чего-нибудь этакого? Но чего «этакого» я пожелаю, если действительно Его слово будет пребывать во мне? Не в книге на полке, не в чьей-то проповеди, а во мне самом? Чего «этакого» захочет моя воля, если я существую как орган внутри тела, глава которого, то есть Тот, Кто принимает основные решения, — это Сам Христос?

Описывая Царство, Иисус прибегает к традиционному для яхвизма и иудаизма образу виноградника, виноградной лозы. Но в этот традиционный образ он вкладывает новый смысл, связанный с сутью того Царства, которое Он принёс в мир. Конечно, здесь находится место и традиционному пониманию Царства, как места, где действует лишь одна воля: воля Бога, створившего мир. Не случайно Иисус говорит, что «князь мира сего» «в Нём не имеет ничего»: ведь Царство, принесённое Им в мир, существует не по законам этого мира, так, что «князь мира сего» не может иметь над ним никакой власти, даже несмотря на то, что, пребывая в нашем непреображённом мире, Царство постоянно с ним соприкасается. Но образ виноградной лозы становится также и образом отношений Царства, где все связаны друг с другом и со Христом так же, как ветви на виноградной лозе. Связь эта абсолютная, непосредственная и органическая: каждая ветвь — продолжение лозы, если её оторвать, она засыхает. Все ветви живут с лозой одной жизнью, питаясь с ней одними соками из одного источника. Очевидно, таким же образом связаны жители Царства друг с другом и со Христом. С этой точки зрения Царство можно определить, как единое пространство отношений, связывающих между собой всех его обитателей, в центре которых Христос. И именно факт присутствия Христа делает Царство Царством. Ведь для того, чтобы оно оставалось самим собой, необходимо такое постоянство отношений, такая их устойчивость, какие немыслимы в падшем мире для повреждённой грехопадением человеческой воли. Лишь воля Того, Кто, будучи Человеком, остался неподвластен греху, может стать основой устойчивого единства, необходимого, как непременное условие существования Царства в нашем преображающемся, но ещё не преображённом мире. Именно это, как видно, и имеет в виду Спаситель, говоря «без Меня не можете делать ничего». Конечно, человек даже в падшем состоянии иногда может с Божьей помощью сделать что-нибудь хорошее. Но сделать что бы то ни было для Царства возможно, лишь будучи частью Царства. А быть его частью невозможно без духовного единства с Тем, Кто составляет его духовную основу, Кто является тем духовным стержнем, на котором держится Царство. Один конец этого стержня удерживает Бог, воскресивший из мёртвых Своего Сына. На другом — мы, считающие себя христианами и по мере сил пытающиеся ими быть. А между нами Царство, через нас входящее в мир.

В Страстную пятницу, в Страстную пятницу, которая не далека от нас, а близка как никогда, пусть нас и не было тогда на свете, владыка Антоний митрополит Сурожский говорил с амвона такие слова. «<...> Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. Ты спаси Твоей молитвой, Твоей защитой, потому что если Ты простишь – никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту... <...>Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.» Так близка нам эта пятница, когда владыка говорил эти слова, как все Страстные пятницы, что были и будут. «Я повинен». Меня тогда не было на свете, но я повинен. Нельзя воспринимать сегодняшний день как символическое воспоминание о когда-то бывших событиях. Нет. Ибо Тело и Кровь, которых мы причащаемся не символ, а Само Тело и Сама Кровь. Вот я, и я виноват здесь и сейчас. Пугает, когда люди заранее начинают поздравлять друг друга с Пасхой (это действительно бывает и бывает часто!). Сегодня я ничего не знаю о Пасхе, я знаю только одно – я виновата или я виноват, ибо Он умер, а я ничего не сделал, чтобы это предотвратить.

Дух Святой научит вас всему, но также и напомнит вам всё, что говорил Христос. В этих словах содержится ответ на часто задаваемый вопрос: по какому принципу отбирались канонические евангелия, если известно, что евангельских повествований было гораздо больше? Слова и эпизоды, записанные четырьмя евангелистами, сохранились именно потому, что Святой Дух не допустил их забвения. Между тем каждый, кто хоть немного знаком с “апокрифическими евангелиями”, согласится, что они, хотя и используют некоторые евангельские мотивы, относятся к другому виду литературы.

Уходя, Он оставляет ученикам мир, но подчёркивает, что Его мир не похож на мир, привычный людям. К сожалению, тот мир, который обычно устанавливается в отношениях между людьми, можно определить всего лишь отрицательно, как временное отсутствие войны и вражды, и в том его слабость и непрочность. Но мир, приносимый Христом, равносилен подлинности жизни. Рядом с ним всякая вражда выглядит тёмной щелью, куда пока что не проник свет.

Говоря ученикам о Своём пути и о Своём служении, Иисус упоминает об «утешителе», которого пошлёт им Отец и о котором Сам Иисус говорит, что мир не может его ни увидеть, ни познать (ст. 16 – 17). Этот-то «утешитель», которого Иисус называет также «духом святым» (ст. 26) и «духом истины» (ст. 17), и напомнит в своё время апостолам обо всём, что они теперь слышат от своего Учителя (ст. 25 – 26). Упоминание духа, или дыхания, Божия (а соответствующее греческое слово, так же, как и его еврейский эквивалент, может означать и то, и другое) в контексте рассказа о Царстве, конечно, не случайно. О духе, или о дыхании, Бога впервые заговорили ветхозаветные пророки. Для них дух был не абстрактным богословским или философским понятием, а частью живого опыта богообщения, они действительно ощущали, как Бог дышит в их сердцах. Но Иисус, как видно, имеет в виду нечто большее. Он говорит о духе как о реальности вселенского, космического масштаба, которая, однако, остаётся скрытой от мира: ведь реальность эта иного порядка, чем наш, ещё не преображённый, мир. Дыхание Бога соединяет всех, пребывающих в Царстве, делая их единым целым: и Отца, и Самого Иисуса, и апостолов, и всех, кто войдёт в Царство по их молитвам и под воздействием их проповеди. И если прежде дыхание Божие ощущали лишь отдельные люди в особые, исключительные моменты своей жизни, то теперь оно открывается каждому, пребывающему в Царстве. И неудивительно: ведь дыхание Божие пронизывает Царство, оно его животворит и даёт Царству силу воздействовать на мир, преображая его. Благодаря ему в Царстве нет расстояний: здесь лишь качество отношений, лишь интенсивность любви определяет взаимную близость. До сих пор апостолы видели Царство лишь благодаря Иисусу, они смотрели на Него, и через Него им открывалась сила Божия. Теперь им предстояло войти внутрь и увидеть изнутри то, что прежде они видели лишь извне. Наступало время, когда Иисус станет невидим для мира, который в состоянии увидеть лишь то, что ещё не преображено, так что и сами апостолы уже не увидят его физическим зрением; но, войдя в Царство, они найдут Его там, увидев уже не глазами, а сердцем (ст. 19 – 20). Не случайно говорит Иисус о мире, которого непреображённый мир не знает (ст. 27): настоящий покой и гармония возможны лишь в Царстве, пронизанном дыханием Божиим и соединённым узами любви. И Иисус снова и снова зовёт апостолов в это Царство, зовёт с тем, чтобы, став его частью, они смогли бы нести его в мир, который так нуждается в преображении и освящении.

Кто-то где-то сказал: «Любовь есть инструмент познания». И в самом деле, что можем мы знать о том, кого не любим? Отвернувшись от человека, нельзя соприкоснуться с ним, нельзя стать ему ближе, понять его. Это же верно и тогда, когда речь идет о познании Бога. То, что можно знать о Нем, не любя, не стремясь к Нему — только сухая и относительная «схоластика» о том, что Он, дескать, такой великий и сильный и мудрый. Но по-настоящему узнать Его, («познать», на языке Писания, соединиться с Ним, «пребывать в Нем») дано лишь тому, кто готов любить. Именно поэтому Иисус говорит, что откроет Себя не всему миру, а только ученикам, которые и получат Духа истины, открывающего Отца тем, кто может Его понять, то есть — полюбить.

Говоря о слове, которым Он очистил Своих учеников, Иисус вновь свидетельствует о Себе как о живой Торе. Это ведь именно о словах Торы в те времена говорили, что они очищают человека. Речь шла, конечно, не о том, чтобы выучить наизусть текст Пятикнижия и повторять его в надежде, что само это повторение избавит повторяющего от всех грехов. Хотя людей, действительно знавших Пятикнижие наизусть, в те времена (как, впрочем, и сегодня) среди евреев было немало.

Но дело было не в том, чтобы выучить наизусть Пятикнижие, а в том, чтобы дать Божьей заповеди изменить свою жизнь. Сначала внутреннюю, а потом и внешнюю. На заповедь же смотрели не просто как на некую юридическую или даже нравственную норму, а как на непосредственное откровение Божьей воли. Как на Божью интенцию, обращённую к человеку. Которую нужно было принять как таковую и выстроить в соответствии с ней собственную жизнь. Согласовать свои человеческие интенции с Божьими. Это в те времена называли внутренней Торой. Той самой, которая очищала человека. Потому, что действительно превращалась в живое Божье слово, которое могло очистить. А Иисус говорит об очистительной силе Своих слов. Тем самым утверждая, что каждое Его слово — слово Божье. Но одного очищения через слово оказывается недостаточно. Надо ещё сохранить сущностное единство со Христом — иначе полноценная жизнь в Царстве невозможна. Сущностное — значит такое, когда живёшь с Ним одной жизнью.

Как побеги на виноградной лозе: нормальная жизнь для них возможна лишь до тех пор, пока они остаются едиными с этой самой лозой. Однако одной причастности мало: надо ещё, чтобы та же самая жизнь продолжалась и в самом побеге. Сухие побеги, как и сухие ветви на деревьях, не нужны, они лишь обуза для дерева или для лозы. Мало быть рядом с Иисусом и приобщиться Его жизни, мало пережить дыхание Царства как реальность, надо ещё самому стать вместилищем и носителем этой жизни и этого дыхания.

Конечно, и дыхание Царства, овевающее человека, меняет его, и встреча со Христом не проходит бесследно, но если после всего этого человек не меняется внутренне, не становится сам, по слову Павла, «храмом Святого Духа», местом, где Дух пребывает, можно сказать, что все встречи прошли впустую и весь опыт пропал втуне. Для того и нужна христианину внутренняя Тора, чтобы полученное при встречах со Христом и в опыте Царства не утекало из его души, как вода сквозь решето. В этом двуединстве Закона (внутренней Торы) и благодати только и возможна жизнь Царства — не эпизодическая и случайная, а полноценная.

Сегодняшнее чтение позволяет нам увидеть основу того, что, собственно, и называется христианством. Иисус говорит Своим ученикам: Я — лоза, а Мой Отец — виноградарь (ст. 1). Образ виноградника уже у древних пророков был символом мессианского Царства. А Иисус, называя Себя виноградной лозой, свидетельствует о Себе как о духовном стержне этого Царства. И речь идёт не о какой-то новой религии Царства, основанной Иисусом. Виноградная лоза — это не учение и не религия, а Сам Иисус. Именно Он принёс Царство в мир, и если оно может существовать, то лишь потому, что Он и впредь останется его центром и опорой. Иисус несёт в Себе полноту Божию, а значит, и полноту Царства, которая неотделима от Его Личности. Это, выражаясь философским языком, онтологическое единство, оно не может быть разрушено. А Отец — действительно виноградарь, ведь именно Его сила оживотворяет Царство и Его полноту являет миру Иисус (Ин. 14 : 8 – 11). Христианство же — жизнь в Царстве, жизнь, неотделимая от жизни Самого Иисуса, Который сравнивает Своих учеников с ветвями виноградной лозы (ст. 4 – 5). Это, собственно, и есть христианство в евангельском смысле слова: жизнь единой жизнью со Христом в Его Царстве. Как видно, о христианстве можно говорить лишь в том случае, когда жизнь последователей Христа так же неотделима от жизни Спасителя, как жизнь Самого Спасителя неотделима от жизни Отца. Единство Царства определяется не общностью учения, религии или морали, а общностью жизни. А жизнь зависит от искренности и доверительности отношений между Иисусом и теми, кто ищет Царства, потому-то, как видно, и необходимо входящим то очищение словом, о котором упоминает Иисус, рассказывая ученикам о Царстве (ст. 3). Быть христианином и означает, собственно, жить жизнью Царства, а все остальные элементы христианской традиции нужны лишь для «очищения словом», они лишь средство, необходимое для того, чтобы слова Иисуса, сказанные Им однажды, звучали снова и снова, становясь ориентиром для новых поколений ищущих Царства. Никакого другого христианства и не может быть по определению: ведь Сам Иисус совершенно однозначно указывает на Себя как на единственную основу Царства, а значит, и Церкви. Любая альтернатива — это, говоря языком Спасителя, альтернатива «засохшей ветви», обречённой на гибель (ст. 4 – 6). И неудивительно: ведь в непреображённом, лежащем во зле мире нет ничего, что могло бы дать жизнь человеку, ищущему Царства. Мир велик, но Источник жизни в нём лишь один. А принять его или отвергнуть — каждый решает сам.

Говоря о слове, которым Он очистил Своих учеников, Иисус вновь свидетельствует о Себе как о живой Торе. Это ведь именно о словах Торы в те времена говорили, что они очищают человека. Речь шла, конечно, не о том, чтобы выучить наизусть текст Пятикнижия и повторять его в надежде, что само это повторение избавит повторяющего от всех грехов. Хотя людей, действительно знавших Пятикнижие наизусть, в те времена (как, впрочем, и сегодня) среди евреев было немало.

Но дело было не в том, чтобы выучить наизусть Пятикнижие, а в том, чтобы дать Божьей заповеди изменить свою жизнь. Сначала внутреннюю, а потом и внешнюю. На заповедь же смотрели не просто как на некую юридическую или даже нравственную норму, а как на непосредственное откровение Божьей воли. Как на Божью интенцию, обращённую к человеку. Которую нужно было принять как таковую и выстроить в соответствии с ней собственную жизнь. Согласовать свои человеческие интенции с Божьими. Это в те времена называли внутренней Торой. Той самой, которая очищала человека. Потому, что действительно превращалась в живое Божье слово, которое могло очистить. А Иисус говорит об очистительной силе Своих слов. Тем самым утверждая, что каждое Его слово — слово Божье. Но одного очищения через слово оказывается недостаточно. Надо ещё сохранить сущностное единство со Христом — иначе полноценная жизнь в Царстве невозможна. Сущностное — значит такое, когда живёшь с Ним одной жизнью.

Как побеги на виноградной лозе: нормальная жизнь для них возможна лишь до тех пор, пока они остаются едиными с этой самой лозой. Однако одной причастности мало: надо ещё, чтобы та же самая жизнь продолжалась и в самом побеге. Сухие побеги, как и сухие ветви на деревьях, не нужны, они лишь обуза для дерева или для лозы. Мало быть рядом с Иисусом и приобщиться Его жизни, мало пережить дыхание Царства как реальность, надо ещё самому стать вместилищем и носителем этой жизни и этого дыхания.

Конечно, и дыхание Царства, овевающее человека, меняет его, и встреча со Христом не проходит бесследно, но если после всего этого человек не меняется внутренне, не становится сам, по слову Павла, «храмом Святого Духа», местом, где Дух пребывает, можно сказать, что все встречи прошли впустую и весь опыт пропал втуне. Для того и нужна христианину внутренняя Тора, чтобы полученное при встречах со Христом и в опыте Царства не утекало из его души, как вода сквозь решето. В этом двуединстве Закона (внутренней Торы) и благодати только и возможна жизнь Царства — не эпизодическая и случайная, а полноценная.

Всякую ветвь, приносящую плод, Отец очищает, чтобы она приносила ещё больше плода. Иисус говорит, что ученики уже очищены через слово, которое Он проповедал, и теперь задача – пребывать в Нём. Что-то внутри нас всё время стремится к независимости – и это, наверное, нормально, ведь Бог создал нас свободными. Но когда мы начинаем искать свободы от Него, рано или поздно мы её получаем – и тогда оказывается, что без Живой Лозы мы погибаем, засыхаем. Впрочем, чаще всего мы существуем как надломленная ветка, которая вроде бы соединена с лозой и питается от неё, но соединение это непрочно и соков не хватает. От нашего выбора зависит, отломится ли ветка окончательно или вновь привьётся к лозе.

Виноградник, лоза — древние ветхозаветные символы Израиля (Ис. 5:1-7; Пс. 79:9). Сам Иисус тоже использует эти образы в Своих притчах (Мф. 20:1-16; 21:28-46). И теперь, беседуя с учениками наедине, Он открывает им тайну их нового призвания — собравшись вокруг Него на мессианскую трапезу, они присоединяются к истинной лозе, к Тому, Кто есть настоящий Избранник, образуя новый народ. Их принадлежность к истинной религии, истинному народу, — ко всему, на что всегда претендуют все «правоверные», «патриоты» и «истинно верующие» — теперь определяется не национальностью, не вероисповеданием, не какой-либо ориентацией, а только тем, «пребывают» ли они в Иисусе, живут ли Его жизнью, приносят ли Его плод...

Виноградник, лоза — древние ветхозаветные символы Израиля (Ис. 5:1-7; Пс. 79:9). Сам Иисус тоже использует эти образы в Своих притчах (Мф. 20:1-16; 21:28-46). И теперь, беседуя с учениками наедине, Он открывает им тайну их нового призвания — собравшись вокруг Него на мессианскую трапезу, они присоединяются к истинной лозе, к Тому, Кто есть настоящий Избранник, образуя новый народ. Их принадлежность к истинной религии, истинному народу, — ко всему, на что всегда претендуют все «правоверные», «патриоты» и «истинно верующие» — теперь определяется не национальностью, не вероисповеданием, не какой-либо ориентацией, а только тем, «пребывают» ли они в Иисусе, живут ли Его жизнью, приносят ли Его плод...

Мы потому призваны пребывать на лозе, что в отрыве от неё ветви отпадают от источника жизни и быстро засыхают. Ветви свободны отломиться, но пользы от того не будет им же. Ни одна из ветвей, привитых к этой лозе, не может остаться бесплодной, Садовник потому и призывает нас плодоносить, что постоянно очищает ветви и делает их способными приносить плод, каждую ветвь в свою меру, и не надо смущаться, если мера у каждого своя. Но если мы отказываемся приносить плод и намерены уютно устроиться на лозе, не прилагая усилий, то отпадём от неё. Мы предупреждены, что в таком случае окажемся выброшены вон и засохнем, впрочем, засыхать мы начнём уже до видимого отделения от лозы. Ветвь, окончательно не отломившаяся, но внутренне отделяющаяся от лозы, лишает себя живительных соков.

Отпавшие виноградные ветви не случайно взяты в качестве символа духовного бесплодия. Будучи отсечены, они не могут использоваться материалом для изделий, например, корзин или изгородей, по причине непрочности в сухом состоянии. Даже как топливо они уступают другим ветвям: быстро сгорают и дают мало жара...

Перед тем, как отправиться на смерть, Иисус говорит своим ученикам самые главные слова. Раскрывает самую суть того, что значит быть Его учеником. Каждый из нас призван быть ветвью на лозе, а значит быть непосредственно связанным с Христом, питаться живительными соками, как это происходит в растении. Если срезать цветок со стебля, каким бы прекрасным он не был, его неизбежно ждет увядание. Так и человек, утерявший связь с Богом, теряет жизнь, не способен приносить плод.

В Евангелии не мало указаний на то, что эта связь с Господом осуществляется через Его Слово. И здесь Иисус еще раз обращается к апостолам и ко всем нам, говоря о том, что «слова, которые в вас пребудут» — необходимое условие появление плода и сохранения жизни всей ветви. И если это условие соблюдается, то даже самое невероятное становится возможным, тогда «чего не пожелаете, просите, и будет вам».

Перед тем, как отправиться на смерть, Иисус говорит своим ученикам самые главные слова. Раскрывает самую суть того, что значит быть Его учеником. Каждый из нас призван быть ветвью на лозе, а значит быть непосредственно связанным с Христом, питаться живительными соками, как это происходит в растении. Если срезать цветок со стебля, каким бы прекрасным он не был, его неизбежно ждет увядание. Так и человек, утерявший связь с Богом, теряет жизнь, не способен приносить плод.

В Евангелии не мало указаний на то, что эта связь с Господом осуществляется через Его Слово. И здесь Иисус еще раз обращается к апостолам и ко всем нам, говоря о том, что «слова, которые в вас пребудут» — необходимое условие появление плода и сохранения жизни всей ветви. И если это условие соблюдается, то даже самое невероятное становится возможным, тогда «чего не пожелаете, просите, и будет вам».

В Страстную пятницу, в Страстную пятницу, которая не далека от нас, а близка как никогда, пусть нас и не было тогда на свете, владыка Антоний митрополит Сурожский говорил с амвона такие слова. «<...> Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. Ты спаси Твоей молитвой, Твоей защитой, потому что если Ты простишь – никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту... <...>Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.» Так близка нам эта пятница, когда владыка говорил эти слова, как все Страстные пятницы, что были и будут. «Я повинен». Меня тогда не было на свете, но я повинен. Нельзя воспринимать сегодняшний день как символическое воспоминание о когда-то бывших событиях. Нет. Ибо Тело и Кровь, которых мы причащаемся не символ, а Само Тело и Сама Кровь. Вот я, и я виноват здесь и сейчас. Пугает, когда люди заранее начинают поздравлять друг друга с Пасхой (это действительно бывает и бывает часто!). Сегодня я ничего не знаю о Пасхе, я знаю только одно – я виновата или я виноват, ибо Он умер, а я ничего не сделал, чтобы это предотвратить.

Описывая Царство, Иисус прибегает к традиционному для яхвизма и иудаизма образу виноградника, виноградной лозы. Но в этот традиционный образ он вкладывает новый смысл, связанный с сутью того Царства, которое Он принёс в мир. Конечно, здесь находится место и традиционному пониманию Царства, как места, где действует лишь одна воля: воля Бога, створившего мир. Не случайно Иисус говорит, что «князь мира сего» «в Нём не имеет ничего»: ведь Царство, принесённое Им в мир, существует не по законам этого мира, так, что «князь мира сего» не может иметь над ним никакой власти, даже несмотря на то, что, пребывая в нашем непреображённом мире, Царство постоянно с ним соприкасается. Но образ виноградной лозы становится также и образом отношений Царства, где все связаны друг с другом и со Христом так же, как ветви на виноградной лозе. Связь эта абсолютная, непосредственная и органическая: каждая ветвь — продолжение лозы, если её оторвать, она засыхает. Все ветви живут с лозой одной жизнью, питаясь с ней одними соками из одного источника. Очевидно, таким же образом связаны жители Царства друг с другом и со Христом. С этой точки зрения Царство можно определить, как единое пространство отношений, связывающих между собой всех его обитателей, в центре которых Христос. И именно факт присутствия Христа делает Царство Царством. Ведь для того, чтобы оно оставалось самим собой, необходимо такое постоянство отношений, такая их устойчивость, какие немыслимы в падшем мире для повреждённой грехопадением человеческой воли. Лишь воля Того, Кто, будучи Человеком, остался неподвластен греху, может стать основой устойчивого единства, необходимого, как непременное условие существования Царства в нашем преображающемся, но ещё не преображённом мире. Именно это, как видно, и имеет в виду Спаситель, говоря «без Меня не можете делать ничего». Конечно, человек даже в падшем состоянии иногда может с Божьей помощью сделать что-нибудь хорошее. Но сделать что бы то ни было для Царства возможно, лишь будучи частью Царства. А быть его частью невозможно без духовного единства с Тем, Кто составляет его духовную основу, Кто является тем духовным стержнем, на котором держится Царство. Один конец этого стержня удерживает Бог, воскресивший из мёртвых Своего Сына. На другом — мы, считающие себя христианами и по мере сил пытающиеся ими быть. А между нами Царство, через нас входящее в мир.