Мысли вслух на Ос 7:1-16

Неправда и злодейство выходят наружу при врачевании заражённого организма. Значит, если мы смогли увидеть зло, ставшее для нас привычным и потому незаметным, то это уже может означать начало исцеления. Ведь Господь показывает нам нашу мерзость именно для того, чтобы мы, содрогнувшись, согласились принять от Него очищение. Но к грехам, ставшим для нас привычными, мы можем привязаться и до такой степени, что не захотим с ними расстаться. В таком случае, отвернувшись от Бога, мы удаляемся от Него всё дальше и дальше.

Те, кого пророк здесь обличает, удалились от Господа так далеко, что на практике смешались с языческими народами. Это значит, что те, кто был призван на служение Господу, отступив от Него, стали такими же, как язычники. Совершенно закономерно, что в трудный момент они обращаются за помощью не к Господу, а к языческим правителям. Но надежда на них напрасна.

Отход от Господа начинается, казалось бы, с немногого, с неправды. Многие ли могут сказать о себе, что никогда не врали хотя бы по мелочам? Мы и привыкли относиться к повседневному вранью, как к мелкому незначительному грешку. Но маленький грех запросто открывает дверь крупному, и вот вслед за ложью, пусть и не сразу, приходят и воровство, и разбой...

Если Господь позвал нас за Собой, то мы, откликнувшись, уже не должны отворачиваться. Да, мы можем отвернуться, мы свободны, но это ещё немного укрепит позиции зла, а зачем нам это?

Сегодняшнее чтение продолжает обличение пророком народа Божия. Но теперь в нём появляется новая грань, прямо связанная с темой суда. Речь идёт о попытках Бога духовно исцелить народ, упоминаемых в проповеди Осии (ст. 1). Неудивительно, что исцеление обнажило все грехи народа. И реакция на это оказалась вполне ожидаемой. Народ отшатывается от Бога, предпочитая оставаться тем, что он есть, и забывая о Боге в надежде, что каким-то непостижимым образом всё обойдётся и Бог закроет глаза на его грехи. Но Бог, очевидно, помнит всё и не собирается ни о чём забывать (ст. 2).

Казалось бы, сама мысль о том, что Бог может забыть о грехах тех, кого считает Своим народом, что Он вообще может остаться безразличным к человеческой греховности, должна казаться верующему человеку как минимум странной. Но в данном случае, по-видимому, речь идёт не об осмыслении ситуации, а, напротив, о поведении совершенно иррациональном. Ситуация в Северном (Израильском) Царстве, где проповедовал пророк, была в религиозном отношении весьма противоречивой. Власти здесь, с одной стороны, поощряли фактическое язычество под видом двоеверия (такова была официальная религиозная политика почти всех царей, когда-либо правивших на Севере), с другой же — желали выказать себя большими яхвистами, чем власти соседней Иудеи (Южного Царства), где официально никаких реформ не проводилось и яхвизм формально сохранялся в том изначальном виде, в котором он существовал в ещё едином Израиле при Давиде и при Соломоне. Но удавалось это плохо, ведь ещё Иеровоам, основатель Северного Царства, полностью порвал не только с Иерусалимом, но и с традиционным левитским священством, основав альтернативный религиозный центр в Вефиле и основав новое священство, не имеющее ничего общего ни с Торой, ни с традицией.

«Политическая целесообразность» возобладала и над той, и над другой, а пророки, противостоявшие этому, подвергались гонениям. И просто отказаться от проводимой религиозной политики власти уже не могли: ведь каждый правивший в стране царь понимал, что, решись он на такой шаг, ему придётся расстаться с троном. А его подданные понимали, что им придётся жить как-то иначе, так, что многие из тех, кто составил своё состояние не просто греховным, но и прямо преступным путём (ст. 3–5), скорее всего, потеряют всё. К такому развитию событий, как видно, никто не был готов, но и обосновать своё нежелание перемен ни правители, ни их подданные не могли, ведь все понимали, что против них и Тора, и традиция.

Оставалось лишь цепляться за любую, даже призрачную возможность, если она, как казалось, позволяла решить проблемы, ничего не меняя по существу (ст. 8–12). А такая позиция может лишь завести в тупик, и духовный, и политический (ст. 13–16). О нём и предупреждает пророк своих соплеменников; но ни он, ни Сам Бог не могут изменить выбор тех, кто предпочитает держаться за своё, отталкивая руку Божию.

Жалобы Бога на Свой народ в устах пророка порой звучат несколько парадоксально. Бог как будто жалуется на тех, кого Сам же сотворил и как людей, и как народ. Но кому же Он жалуется? Своим верным, которые Ему уж точно ничем не смогут помочь: ведь они не в силах сделать неверных верными против их желания? Да и разве Бог не мог бы сделать этого Сам, если бы только захотел? Но Он избегает принуждения.

Перед нами парадокс человеческой свободы: Бог сотворил камень, который не может поднять. Точнее, может, но не хочет делать этого вопреки воле того, кто сам идти за Ним не желает. Конечно, заставить непокорных покориться силой для Бога было бы проще простого. Собственно, и заставлять бы не надо было: достаточно было бы просто отнять у них то, что Он продолжает им давать, несмотря на отступничество.

Одно это было бы для отступников равносильно смерти, а под угрозой смерти они, уж конечно, покорились бы: ведь без поддержки Божией человек становится духовно слаб и неспособен ни к какому сопротивлению. Но Ему не нужны бессловесные, запуганные рабы, которые пойдут за ним только из страха смерти. Ему нужны те, кто пойдёт за ним свободно, из любви, а не из страха. Поэтому и действовать Ему остаётся только изнутри, через Своих верных свидетелей, которые могут призывать и убеждать, но не заставлять.

Но дело не в одних жалобах: такие слова Бога могут быть и поддержкой для тех, кто недоумевает по поводу невмешательства Бога в события. Если вдруг им покажется, что Бог их оставил, что Его планы изменились, или что Он просто забыл о Своих верных, эти Его слова могут стать напоминанием, что Бог никого не забыл и не изменил Своих планов. Он просто действует гораздо медленнее, чем, наверное, хотелось бы многим Его свидетелям. Но медлит Он не для того, чтобы проверить на прочность Своих служителей, а для того, чтобы спасти как можно больше людей. Желательно всех, кого вообще можно спасти.