Мысли вслух на Мф 21:1-11

Народ встречает Иисуса радостными криками: «Спасение Сыну Давидову!» — многие из нас с такой же радостью приходили к вере, в первый раз встречали Христа, вдруг осознавая, что Он действительно жив, действительно отвечает на молитву и ведет нас по жизни. Но за приветственными восторженными криками следуют решительные перемены — Господь сталкивается с полным несоответствием Храма, центра духовной жизни Иерусалима, с тем, для чего он был построен, с духовной слепотой религиозных вождей, с неверностью народа, готового кричать и «осанна» и «распни Его». Со всем этим Он сталкивается и на «микроуровне», приходя в жизнь отдельного человека, который, хотя и рад приходу Спасителя, уже успел стать из храма Духа Святого «вертепом разбойников», который еще много раз окажется Ему неверен и слеп. Но, как мы знаем, это еще не конец истории...

Почти в каждую строку этого рассказа евангелист закладывает параллель с библейскими пророчествами и некоторые из них прямо процитированы в тексте. Но почти каждая цитата истолковывается и осмысляется здесь по-новому, Иисус становится центром всех пророчеств и псалмов. И эта новизна естественно основана на ходе последующих событий: все совершится так, и одновременно, не так, как ожидают ученики и народ, сопровождающий Иисуса. Он въезжает в святой город, но там Его ждет не триумф, а казнь. Его приветствуют как Царя, но осудят, как самозванца и преступника. Он очищает иерусалимский храм, но Сам скоро станет новым Храмом для тех, кто пойдут за Ним после Его Воскресения. Христос показывает новый путь — не тот, которого ожидают люди (пусть даже Его ученики!). Он по-новому осуществит пророчества, так, как не догадаются их прочитать самые мудрые из мудрецов. Он не делает того, чего мы от Него ждем — Он зовет нас за Собой в Свою новую жизнь — в новое Небо и новую Землю.

Вход Господень в Иерусалим — событие уникальное. Уникальное между прочим и в том отношении, что Иисуса здесь встречают как Мессию-Христа («сына Давидова», ст. 9), а Он, впервые за время Своего земного служения, не отвергает оказываемых Ему почестей и не скрывает Своего мессианства. Казалось бы, что мешало Ему объявить об этом раньше? А Он открывается только теперь, всего лишь за несколько дней до Своей смерти на кресте, когда ничего уже нельзя изменить. И это, конечно же, не случайно.

Нетрудно представить себе, что произошло бы, если бы Иисус объявил о Своём мессианстве раньше. Из Него сделали бы очередного вождя очередного народного восстания, каких в те времена бывало в Иудее немало. А Он после торжественной встречи на иерусалимских улицах направляется прямиком в Храм и изгоняет оттуда торговцев (ст. 12–13). По-видимому, эта задача казалась Ему более важной, чем любое антиримское восстание. И неудивительно: ведь речь шла о чистоте Храма.

Вообще-то, конечно, торговля в Храме была запрещена. Но с течением времени на неё стали смотреть сквозь пальцы: прибывавшие в Храм паломники нуждались во многом: и в животных для жертвоприношения, и в консультациях учёных раввинов, и, конечно же, в том, чтобы поменять деньги. И постепенно нарушение правила стало нормой, в правильности которой никто уже не сомневался. Но Иисус, как видно, не собирался мириться с этими общепринятыми нарушениями.

Конечно, Его поступок окружающие должны были, вероятнее всего, расценивать как символический жест пророка, но даже в этом случае смысл такого жеста был вполне прозрачен. И здесь перед нами, между прочим, и ответ на вопрос о том, почему Иисус не спешил объявлять Себя Мессией. Народ ожидал Мессию, Который изгонит римлян и восстановит независимое еврейское государство; Иисус начинает с очищения Храма. Царство начинается не с войны за независимость; оно начинается с того, чтобы дом Божий сделать именно домом Божиим, сделать так, чтобы он перестал быть, по словам Спасителя, «вертепом разбойников». Это — главное; остальное приложится.