Мысли вслух на Ис 43:1-28

Сегодняшний отрывок звучит, на первый взгляд, парадоксально: Бог, возвращающий остаток Своего народа на землю отцов (ст. 1 – 7), упрекает его в измене и отступничестве, как бы не решаясь до конца простить тех, кто, казалось бы, уже стал в плену тем новым народом, которым и должен был стать (ст. 23 – 24; 26 – 28). Между тем, при более внимательном прочтении в тексте нетрудно найти и ответ: оказывается, во всём происходящем никакой заслуги народа нет (ст. 23 – 25). В плену действительно речь не могла идти ни о каких жертвоприношениях, которых Бог и не требовал от Своего народа (ст. 23 – 24). Единственное, что требовалось от верных в тот период, — не мешать Богу действовать своими грехами. Но, как видно (ст. 24), и это у них получалось плохо, если получалось вообще. Такая проповедь, несомненно, должна была оказаться для репатриантов, к которым она была обращена, чем-то вроде холодного душа. Ведь они были совершенно уверены, что сделали всё необходимое для того, чтобы стать тем самым остатком, о котором говорили допленные пророки. Так, впрочем, думали все, кто в Вавилоне сохранил веру отцов; те же, кто после указа Кира решились отправиться в Иудею с тем, чтобы восстановить город и Храм, чувствовали себя, так сказать, «остатком остатка»: ведь поехали они одни, прочие остались, и ехавшие, наверное, ни на секунду не сомневались, что если Мессия и не встретит их ещё на пути в Иудею, то, уж конечно, там, в Иудее, Он не замедлит с приходом. И, конечно, все свои победы они приписывали не только Богу, но и себе: ведь все они были нормальными религиозными людьми, а религиозному сознанию всегда было свойственно видеть в религии такую же область приложения человеческих сил, как любая другая, с той лишь разницей, что в сфере религиозной эти силы должны быть прилагаемы особым образом в соответствии с особыми правилами. Поэтому в религии, как и всюду, во все времена существовали свои представления об успехах и неудачах, о передовых и отстающих, и, разумеется, о достижениях, которых удалось добиться тем или иным религиозным активистам на ниве религиозной деятельности. И ехавшие в Иудею репатрианты были уверены, что они достигли многого. А Исайя не просто преуменьшает эти достижения, он их попросту обнуляет, говоря им от лица Божия, что они вообще ничего для Бога не сделали, они лишь мешали Ему, а Он сделал всё, так, что не только их триумфальное возвращение на землю отцов, но и сами они, со всеми своими религиозными достижениями, целиком и полностью сделаны Им. Истина оказалась горькой, но без её признания невозможно было войти в Царство. Ведь его получают даром, а не по заслугам.

Господь искупил нас и каждого назвал по имени. Искупление, то есть выкуп, означает не присвоение в виде собственности, если продолжать пользоваться сравнением из области купли-продажи, то искупление похоже на покупку птиц для того, чтобы выпустить их на волю. Не о подчинении говорит и то, что Он каждого зовёт по имени, здесь не то имя, которое хозяин даёт рабу, но то, которое помогает каждого из нас отличить от остальных людей. Это значит, что все мы для Него дороги, каждый выделен не в ущерб окружающим.

Мы названы свидетелями, и здесь мы встречаемся с новой степенью Его доверия к нам. Вообще-то Господь не нуждается в чьём-либо свидетельстве, Его сущность превыше всего, что можно сказать, но вот оказывается, что мы важны для Него не просто как творения, но как те, кому может быть оказано высокое доверие. Все наши грехи и слабости перед Его взором, но они не отменяют того, что мы остаёмся драгоценными в Его глазах.

Иаков, то есть впавший в грехи и отступничество народ Израиля, обличается в том, что он не взывал к Господу, тем не менее Он Сам, по собственной инициативе изглаживает грехи народа. Сразу же в голову приходит вопрос: а почему здесь не говорится о покаянии, неужели можно обойтись без него? Нет, конечно, покаяние необходимо, но теперь Господь даёт нам увидеть, что Его прощение и милосердие выше всего, с чем мы привыкли их связывать, и даже выше того, что мы способны представить.

Пророки всегда призывали народ Божий к верности завету, к служению Господу, к непоколебимой вере. Действительно, Бог сотворил Свой народ (и вообще всех людей) для того, чтобы мы любили Его, служили Ему, стремились к познанию Его. Но, подобно утренним лучам, сквозь призывы пророков к верности и служению прорывается новое благовестие, которое не было ранее открыто людям: Господь сотворил людей не только для того, чтобы они любили Его и творили Его волю, но гораздо более — для того, чтобы любить их, чтобы заботиться о них, служить им, вести их в Свою славу.

Мир сотворен для любви — не просто для того, чтобы мы могли любить друг друга, но для того, чтобы мы могли принять Божью любовь, превосходящую все наши представления. Поэтому так трудно было выразить это в словах, так трудно нам осознать и принять эту Весть, что каждый из нас — избранный, каждый — самый любимый у Бога. Сегодня мы видим это в приглушенном свете ветхозаветного пророчества — завтра, дай Бог, увидим его осуществление своими глазами.

Говоря о прошлом и будущем народа, Бог устами Своего пророка напоминает желающим слышать о прошлых временах, о временах фактического массового отступничества. Очевидно, проповедь эта прозвучала ещё в Вавилоне, ещё до завоевания Вавилонии персами и до указа Кира Великого, давшего евреям право вернуться на землю отцов. Как видно, главная проблема заключалась не только и не столько в прошлом, сколько в настоящем. К концу пленной эпохи еврейская община уже укоренилась в Вавилоне, активно участвуя в местной жизни, экономической, политической и культурной.

В вавилонской общине внутри яхвизма сформировалась новая религия — иудаизм, вполне приспособленный для жизни в диаспоре и позволяющий сохранять еврейскую национально-религиозную идентичность практически в любой среде, иногда даже достаточно агрессивной. К тому же в Вавилоне уже выросло поколение, считавшее его фактически своей родиной и знавшее Иудею только по рассказам родителей. Они, конечно, не отрицали того, что говорили допленные пророки, но, по-видимому, не эти пророчества определяли их повседневную жизнь.

Поэтому, когда в Вавилоне появился новый пророк и заговорил о том, что конец плена близок, что Бог искупил Свой народ и скоро начнётся его возвращение на землю отцов, ему не очень-то верили, тем более, что никаких внешних признаков скорого изменения ситуации не было. Вот тогда-то и прозвучали слова Божьи о маловерии Его народа. И в самом деле: изменилась эпоха, родилась новая религия, жизнь еврейской общины в Вавилоне настолько мало походила на допленную, что, когда репатрианты появились в Иудее, местные жители, те, которых в своё время не депортировали, смотрели на них, как на чужаков.

А вот духовные проблемы остались теми же, какими они были до плена. И главная — недоверие к живому откровению. К традиции доверие было, и допленным пророкам доверяли потому, что они уже стали частью традиции. Но вот появился новый пророк, и оказалось, что, кроме религиозных форм, с допленных времён ничего не изменилось: Богу и Его живому слову в конце пленной эпохи доверяют так же мало, как в её начале. Конечно, после указа Кира и начавшейся репатриации отношение к словам Исайи изменилось. Но это было уже принятие свершившегося факта, а не слова Божьего.

Когда весь мир находится в неуверенности, как для нас желанно такое Божье обетование. Но разве оно обращено к нам? А если да, то как? Подобные слова Бог уже говорил Моисею (Исх. 3:12), когда посылал его вывести народ Израильский из Египта. А теперь через пророка Исаию Бог повторяет: «Я с тобою», — потому что Он призывает Свой народ выйти из вавилонского плена. В обоих случаях Бог обещает Свою защиту на предстоящем пути, и это важно, так как по представлениям древних у каждого бога — свой ареал обитания, своя земля, где он полновластен. А этот Бог, Бог завета, заявляет о Своей власти над Египтом и Вавилоном, и по всему пути до земли обетованной. И, как мы знаем, в тех конкретных исторических обстоятельствах эти обещания исполнились. Для нас теперь эти слова: «Я с тобой», — не новость. Бог ведь вездесущ. Но Он обещает не просто присутствие, а защиту. А здесь как-то не все ясно. Конечно, есть множество свидетельств о том, как Бог спасал, защищал, отвечал на молитвы, — все мы слышали такие истории. Но разве люди в башнях-близнецах или в направленных на них самолетах не молились? Или Бог лучше слышит молитвы фанатиков-камикадзе? Опять мы, считая высшей ценностью сохранение того порядка вещей, к которому привыкли, начинаем ждать от Бога исполнения роли полицейского, обеспечивающего этот порядок. Но Бог опять нас призывает к новому исходу, исходу из самого страшного рабства — рабства греху, исходу из самого страшного плена — плена ада, из того царства зла, в котором смерть естественней, чем жизнь. И на пути этого исхода с нами Спаситель, проводящий нас через воды бездны и огонь геенны.

Что такое монотеизм? Вера в то, что Бог один? Конечно, и это тоже. Но что следует из такой веры? Ведь к Богу, даже если Он один и мы об этом знаем, можно относиться по-разному. Дело ведь не только в том, что настоящий Бог по определению может быть только один. Дело ещё и в том, имеет ли Он какое-нибудь отношение к нашей жизни. Если, к примеру, Он действительно есть, и действительно один, но в нашу жизнь Он при этом никак не вмешивается, нам отнюдь не легче от того, что мы знаем, как обстоит дело с Богом. Актуальным для нас такое знание может стать лишь в том случае, если мы верим ещё и в то, что Единый, о Котором мы точно знаем, что Он есть, готов войти в нашу собственную жизнь. А тут не поможет никакая философия и никакое богословие, тут нужен личный опыт, опыт общения с этим Единым, который говорил бы о такой Его готовности в нашу жизнь войти. А иначе можно быть монотеистом в теории и язычником на практике. Но почему же общение с Ним порой даётся нам так непросто? Быть может, как раз именно потому, что на практике мы подлинными монотеистами не являемся. Подлинный монотеизм знает только одну истинную причину и одну настоящую движущую силу — Того, Кто сотворил мир. А нам всё время кажется, что, кроме Бога, в Которого мы верим, в мире есть ещё кто-то или что-то, что может определить течение вещей и положение дел, кроме Него. И, как только мы это допускаем, наше допущение отделяет нас от Бога, и мы попадаем во власть тварных сил и стихий, которым Бог никогда бы нас не отдал, если бы мы сами не отгородились от Него своим сомнением. А тут уже не помогут никакие, даже самые правильные, рациональные рассуждения. Тут может помочь лишь раскаяние и обращение.

Итак, Господь говорит, что Его народ забыл всё, что Он делал для него, забыл все Его чудеса. И вновь Он совершает чудеса для народа Своего. Почему? Ведь народ не взывал к Нему, не приносил жертв, не просил о помощи... Всё, что делали люди — это мешали Богу действовать в их жизни: затрудняли Его грехами и отягощали беззакониями, как говорит пророк Исаия. Почему же Господь изглаживает все беззакония, соглашается не вспоминать о грехах? И ответ, который Он даёт здесь, универсален. Он говорит: «Ради Себя Самого». Он готов забыть о грехах не потому, что народ исправился или вежливо попросил. Он прощает, потому что Он благ и милосерд, потому что Он любит.

Читая Библию, понимаешь, что долготерпение Божие поистине безгранично. И всё же: чего ради? В конце концов, дело ведь не только в одном милосердии, которое у Него действительно безгранично. Речь идёт о завете, о союзе, который накладывает обязательства на обе стороны, а не на одну. А что, если одна из сторон союзом пренебрегает, пренебрегает нередко открыто и вызывающе, нарушая все взятые на себя обязательства, о которых не может не знать потому, что соответствующие обещания давались публично, и не может не помнить потому, что посланники Божии слишком часто ей о них напоминали? По нашей, земной логике такой союз должен был уже давно быть разорван, а к нарушившей его стороне должны были быть применены соответствующие санкции. А Бог между тем делает всё новые и новые попытки достучаться до тех, кому, кажется, уже давно ничего не надо. Зачем? Почему? Наверное, потому, что с падшими людьми по-другому не получается. Конечно, можно начать всё сначала, в том числе и историю народа Божия. Но где гарантия, что в следующий раз получится лучше? В падшем своём состоянии все люди более-менее одинаковы во все времена, во всяком случае в том, что касается их духовно-нравственной жизни. Но дело, быть может, и не только в этом. В конце концов, ведь у Бога есть Свой план, план исключительно важный, касающийся не только человечества и его спасения, но, вполне возможно, чего-то ещё большего, по отношению к чему наше спасение оказывается лишь частью замысла (хотя, вероятно, частью достаточно важной). Можно ли ставить исполнение этого плана в зависимость от срывов человеческой воли и от испорченности человеческой природы? А если нет, то остаётся лишь реализовывать намеченный план вопреки всему, что может помешать его реализации, включая и несовершенства народа Божия. И Бог действительно осуществляет Свой план, несмотря на те провалы в истории Своего народа, которые, казалось бы, должны были поставить на его осуществлении жирную точку. Конечно, цена оказывается высока: посланный Им Мессия умирает на кресте. Но Царство всё же входит в мир. И надежда на спасение тоже.