Мысли вслух на Лк 13:10-17

Читая некоторые евангельские рассказы, можно подумать, что Иисус намеренно нарушает субботний покой, делая это в пику традиционалистам от религии. Но ведь Спаситель никогда не хотел скандалов и не любил их. Ему не нужна была скандальная известность, известность разрушителя основ. К тому же, Он, по собственным Его словам, пришёл не разрушать Тору, а довести её до полноты. Почему же Он поступает так, как поступает?

Разве, в самом деле, нельзя было отложить исцеление упомянутой евангелистом в своём рассказе женщины на следующий день? В конце концов, смерть ей не грозила, со своим недугом она прожила уже, как видно, не один год, и один лишний день ожидания ничего бы уже для неё не изменил. И если бы речь шла просто об исцелении, пусть даже чудесном, сверхъестественном, совершённом не человеческой, а Божией силой, синагогальный староста, осудивший поступок Иисуса, наверное, был бы прав.

Но в том-то и дело, что речь шла не просто об исцелении, пусть и чудесном, а о явлении Царства, следствием которого стало это исцеление, так же, как и множество других такого же рода исцелений, упоминаемых евангелистами. А ведь шаббат, имея в виду его изначальный духовный смысл, как раз и нужен был, в конечном счёте, для того, чтобы открыть человеку Царство, дать ему возможность установить глубокие, искренние, полноценные отношения с Богом, без которых нет и не может быть нормальной духовной жизни. То множество ритуальных запретов и ограничений, которым шаббат оказался окружён впоследствии, связано с явным преобладанием религиозности над духом. Иисус именно стремится вернуть шаббату его изначальный смысл как времени, проведённому с Богом.

И где же, как не в том Царстве, которое Он принёс в мир, было искать полноты богообщения, где можно было бы провести день шаббата лучше, чем там? Но для тех, кто Царства не замечает, религия с её запретами и ограничениями оказывается важнее. Их сложно осуждать за это: в отсутствие духовной жизни религия, быть может, действительно является лучшим, что человек может для себя найти. Вот только в отсутствие духовной жизни как раз именно религия отделяет человека от Царства, от богообщения и, в конечном счёте, от жизни. От той полноты жизни, замену которой никакая религия никому предложить не может.

Исцеляя женщину, страдавшую 18 лет серьезным недугом, Христос не обращает внимания на то, в какой день это совершает. Он действует слишком поспешно, чтобы успеть об этом задуматься. В некоторых других местах Евангелия Иисус далеко не сразу исцеляет больных, но ведет с ними диалог, что-то выясняет, задает вопросы, а в этой истории Он ведет Себя, можно сказать, бездумно. Увидев скрюченную женщину, Он устремляется к ней и ставит на ноги, вызывая тем самым недовольство фарисеев. Это их недовольство невольно заставляет задуматься о том, не были ли слепы эти учителя веры? Если бы они смотрели не на закон, а на реального человека, то вряд ли такие тяжелые страдания оставили бы сомнения в необходимости немедленного излечения. Их реакция говорит сама за себя. Если фарисеи, встретившись с чудом Божиим, начинают проверять его на соответствие канонам, то женщина начинает славить Бога.

Что значит всего лишь еще один день промедления по сравнению с восемнадцатью годами? Ничтожно мало, не о чем говорить. Но это только для земли с ее материальными законами. Как только на земле проявляются черты Небесного Царства, все законы рациональности теряют силу. Но почему, могут спросить, ведь и земные законы создавал Господь, и они на самом деле «Небесного» происхождения. Но все-таки, при всей правоте этого возражения, можно сказать о том, что Господь создавал землю с ее материальными законами лишь как временное пристанище духа («Небо и земля прейдут» — Мф 24:35). А раз так, то и законы земные преходящи – точнее преходяще наше знание о них, потому что мы «отчасти знаем» (1 Кор 13:9) и когда-то «знание упразднится» (1 Кор 13:8). А знание – это не просто то, что написано в учебнике: эпистемология очень тесно связана с онтологией, иными словами знание неотделимо от бытия. Да, мы точно знаем, что 0.00015 – такую часть составляет 1 день от 18 лет – это очень мало. Ничтожно мало, чтобы подобная малая часть могла существенно изменить целое. Но оказывается, что в духе все не так. В духе именно малое становится значимым – можно очень много говорить об этом, но все мы хорошо это знаем, и о соли, и о малой закваске и многое другое. И причина этого кроется в том обстоятельстве, что в духе мы соприкасаемся с законами иного мира. Наверное, нельзя говорить, что это что-то принципиально иное, ибо оба эти мира имеют одного Творца, но они принципиально иное для нас, потому что мы не знаем лишь отчасти законы земные, лишь «гадательно», хоть нам порой кажется очевидной их сила и эмпиричность. Но осознание подобного обстоятельства рождает внутри христианства не только новое богословие, но и новую экзистенциальную духовность. Скажем, прежде было обычным делом в нашей церкви не допустить человека к причастию по причине какого-то греха или недолжной подготовки, исповедь перед причастием была абсолютно необходима, а само причастие человек принимал хорошо, если 3-4 раза в год. Но теперь в храме можно услышать такие слова священника: как я могу прогнать человека от чаши, если может он вот сейчас выйдет из церкви и его собьет машина насмерть? На самом деле, именно это очень остро чувствует Христос. Каждая секунда и твоей и чужой жизни может быть последней, поэтому о каком завтра вообще может идти речь? Вот это проживание каждого дня как последнего это что-то очень важное для христианина. И это, действительно, нарушает природные законы, потому что отменяет одну из главных «независимых переменных», на которой стоит вся физика, и без которой она просто рухнет – время. Нет завтра, есть только сегодня.

Иудеи, роптавшие из-за того, что Христос исцеляет в субботы, считали, что спасение и исцеление, проявления милости Творца к людям, могут и подождать один день до наступления того момента, когда закон позволит делать что-либо. «В будние дни приходите исцеляться, а не в субботу» — говорит народу начальник синагоги. Господь укоряет его в лицемерии и приводит важный пример. Когда исполнение закона может нанести ущерб самим иудеям, они разрешают немедленно подать помощь страждущему скоту (погибающему от жажды или упавшему в яму волу или ослу).

Однако мотивом такого разрешения является не столько милость к волам и ослам, сколько опасение за свое имущество. Поэтому иудеям так трудно согласиться с Иисусом, для Которого основным побудительным мотивом исцеления является сострадательная любовь к человеку. С точки зрения иудеев, от того, что человек помучается еще день, никому хуже не будет. С точки зрения Христа, от этого будет хуже человеку и Самому Богу. Конечно, происшедшее в синагоге исцеление согбенной женщины — уникальный и исключительный случай, но тем не менее слова Христа означают для всех учеников Его сугубый приоритет Божьего мотива — милости — над всем прочим.

Молитва хвалы — свидетельство о духовной свободе. Ведь хвалим Бога мы не за что-то, хвала и благодарение не одно и то же. Мы можем хвалить Его всегда, потому что хвала — это благодарность Богу за то, что Он Бог.

Хвалить Бога мы можем даже в самых страшных обстоятельствах, даже тогда, когда кажется, что благодарить за это точно невозможно, хвалить можно и в эти моменты, ведь Бог — все равно Бог, Он все равно славен и достоин хвалы. Но часто мы скрючены. Иногда мы скрючены годами, зацикленны на себе, на своих болячках и обидах. Мы часто просим Бога о чем-то, иногда даже благодарим его за что-то, например за исполнение нашей просьбы, но мы почти никогда не воспеваем Ему хвалу просто за то, что Он — Бог.

Силу славить тоже дает Бог. Он может изгнать духа немощи и дать духа радости и хвалы. Попросим же Его помочь нам выпрямиться и начать славить Его, ведь это возможно даже после 18 лет скрюченного унылого существования.

Религиозные люди во все времена были уверены в существовании прижизненного и посмертного воздаяния. Многие были уверены в воздаянии именно прижизненном — если не в благополучии и процветании праведника, то хотя бы в том, что ничего ужасного с ним случиться не должно. Между тем, жизнь такие ожидания нередко опровергала. И вот Иисусу задают вопрос об одном из таких случаев. Исторические подробности инцидента нам неизвестны, но очевидно, что Ирод, печально знаменитый своей непредсказуемой жестокостью, казнил неких людей, судя по всему, не только невинных, но и известных своей праведной жизнью. Вопрос был вполне закономерным: за что? Почему именно их? Ведь они были праведниками.

Тот самый вопрос, которым ещё раньше задавались и Экклесиаст, и автор Книги Иова. Один из тех «проклятых вопросов», на которые дано множество более-менее приемлемых ответов — и ни одного по существу. Иисус ответ даёт, но, возможно, не такой, какого от Него ожидали. В качестве ответа Он предлагает вспомнить некую историю, о которой мы знаем ещё меньше, чем о казни праведников: историю с Силоамской башней. Она, судя по словам Спасителя, неожиданно обрушилась.

В этой, как мы бы её назвали сегодня, техногенной катастрофе погибли люди, и Спаситель задаёт риторический вопрос: вы думаете, под обломками башни погибли самые грешные люди в городе? И добавляет: если не обратитесь, вы все погибнете так же. Ответ, страшный своей прямотой и вместе с тем обнадёживающий. Страшный потому, что из него очевидно: падший мир несправедлив по определению, и другим не будет никогда. Он просто не может быть другим.

Зло, в котором он лежит, затрагивает не только социум или конкретных людей. Сама случайность, царящая в падшем мире, процессы, подчиняющиеся законам больших чисел и совершенно игнорирующие отдельного человека, будь он хорошим или плохим, не оставляют места для справедливого воздаяния. В таком мире люди нередко страдают не оттого, что они плохие, а оттого, что оказались не в том месте не в то время. А способ избежать этого только один: обратиться. Не случайно проповедь Спасителя начинается с призыва: обратитесь, ибо Царство небесное приблизилось.

Ни один волос с головы не упадёт без воли Отца — это в Царстве. Там, где власть Отца полна и всецела. А в мире сем слишком много воль, Ему противостоящих, чтобы Его власть была здесь всецелой. Такова обратная сторона свободы. Та самая обратная сторона свободы, которая порождает изнанку мироздания. Изнанку, где мы и живём. Вот когда будет воля Отца здесь, на земле, как на небе, когда мир станет Царством полностью — тогда правило «единого волоса» распространится и на землю. А пока вопрос спасения — это вопрос обращения и приобщения к новой жизни. К жизни Царства, где случайностей нет. И где действительно никакой кирпич никому на голову просто так не свалится.

Сегодняшнее чтение возвращает нас к образу наступающего Царства, подчёркивая различие между ним и нашим, ещё не преображённым, миром. Начинается оно с упоминания событий, о которых мы знаем только из Евангелия, из которых одно связано с какими-то гонениями (ст. 1), а другое — с некой, как мы бы сказали сегодня, техногенной катастрофой (ст. 4).

Очевидно, сообщившие Иисусу о гонениях ожидали Его комментариев. Возможно, речь в данном случае шла о каких-то репрессиях, предпринятых римским властями в ответ на очередное восстание, быть может, коснувшихся тех, кто в нём не был замешан, как это нередко бывало в те времена. Но Иисус не пытается ничего объяснять, когда речь идёт о мире, лежащем во зле. Для Него, как видно, зло не имеет ни объяснения, ни оправдания. Он не приводит никаких богословских рассуждений, никаких аргументов, к которым так часто прибегают представители разных школ моральной теологии. Он говорит нечто более страшное, такое, чего, конечно же, не решился бы высказать вслух ни один богослов: в мире нет никакой справедливости, добродетель в нём не вознаграждается, а порок не наказывается, и башня может обрушиться на голову каждому, будь он праведник или грешник (ст. 2, 4).

Единственным способом избежать этой участи является обращение («покаяние») (ст. 3, 5). В устах Иисуса обращение, несомненно, было неотделимо от готовности принять то Царство, которое Он принёс в мир. И принять не когда-нибудь, когда принимающий «дозреет», а здесь и теперь, когда Царство настигло обращающегося. В этом смысл и той притчи о смоковнице, которую Иисус рассказал задавшим Ему вопрос (ст. 6–9): если кто-то остаётся ещё в живых в мире, полном зла, то лишь потому, что Бог снова и снова даёт им время и возможность для обращения.

Но ситуация уже пограничная, все сроки давно прошли, и каждый раз, откладывая обращение, откладывающий рискует не дожить до следующей попытки. В этом мире спасения нет, оно лишь в Царстве, и не стоит медлить, оттягивая момент встречи с ним: лучше сейчас, чем потом, когда может быть уже поздно. Потому-то так жёстко относится Иисус ко всяким попыткам отодвинуть Царство на второй план, а встречу с ним отложить «на потом». Он демонстративно исцеляет в субботу (ст. 10–13), и не только потому, что для явления Царства синагога, собрание верных, — самое подходящее место, а суббота, день Божий, — самое подходящее время. Он действует так ещё и потому, что ожидание в данном случае — вопрос жизни и смерти, Он говорит синагогальному старосте («начальнику синагоги»): разве вы не поите свой скот в субботу? Вы знаете, что иначе животное погибнет, и потому не считаете нарушением субботы, если кто-нибудь отвяжет скотину и поведёт её поить; чем же хуже человек, тем более принадлежащий к народу Божию (ст. 15–16)?

Конечно, Иисус не мог не знать традиционного ответа на заданный Им вопрос: животному, если не дать ему воды, грозит гибель от жажды, и потому напоить животное не считается нарушением субботы. А исцелённая Иисусом женщина спокойно дожила бы до конца субботнего дня, как прожила она уже многие годы, и, с точки зрения человека, верного религиозной традиции, не было никакой необходимости спешить с её исцелением. Но Иисус не может и не хочет ждать с приобщением человека к Царству. В отличие от синагогального старосты, Он знает, как сжимается время, идя к концу. И Он спешит — спешит с тем, чтобы Царство открылось каждому, кто его ищет и готов принять.

Многие люди часто интересуются смыслом страданий. Им непонятно, почему чаще страдают наиболее невинные люди — видимо, они считают, что страдания посылаются за грехи. И вот, Иисусу задают этот вопрос по поводу трагедии, случившейся в Иерусалиме. А Он переводит вопрос совсем в другую плоскость. Он не отрицает связи между грехом и наказанием, но одновременно говорит о том, что Божья педагогика основана на Его терпении и милости. Получается не «Почему же все так плохо, когда я не сделал ничего плохого?!», а наоборот: «Почему же все так хорошо, когда я не сделал ничего хорошего?!». И тут же Сам Иисус дает ответ: все так хорошо, потому что Бог дает нам еще один шанс измениться к лучшему.

Катастрофы и трагедии случались во все времена. Одну из них Христос использует как иллюстрацию к Своей проповеди. Не стоит искать в участи несчастных указания на их особые прегрешения, которых нет у других людей — Бог не наказывает за грехи в таком примитивном смысле. Но каждый из живущих на земле будет взвешен на весах вечности — для чего он живет? осуществляет ли он свое человеческое призвание? приносит ли он плод, подобно плодоносному дереву, или нет... «Для вас наступает последняя возможность спасти ситуацию, — говорит слушателям Иисус, — завтра может быть уже поздно». Сколько таких «последних возможностей» было упущено? Сколько еще будет упущено? Вопрос «быть или не быть» решается не теоретически — это вопрос, заданный Христом лично каждому ученику, способному воспринять его всерьез.