Мысли вслух на Рим 14:19-26

Как-то скучно это звучит, не вдохновляет, не правда ли? Куда лучше было бы: «Будем искать того, что служит к нашему самоутверждению и ко взаимному удовольствию». Слово «мир» нам напоминает старые лозунги о борьбе за мир, а «назидание» — самых противных учителей в школе.

Почему это так? Как получилось, что в нашем восприятии так извратились эти замечательные слова? Ведь «мир» — это не просто отсутствие войны и даже не отсутствие вражды. В библейском языке «шалом» — это состояние Творения в седьмой день, когда Бог, совершив всё, отдыхает, когда всё «хорошо весьма». Таковы же «новые небо и земля», о которых говорится у пророков и в книге Откровения, тот новый мир, который можно сопоставить с исходным значением греческого слова «космос», слова, от которого происходит «косметика», потому что Космос — это Вселенная, наполненная красотой. «Мир» — это подлинная цельность, гармония, порядок и красота. И именно этого призывает нас искать апостол Павел, такого мира внутри нас и в наших отношениях друг с другом, который создается только Богом.

А слово «назидание» описывает не нотацию, а взращивание, умножение добра, того, что хорошо. Здесь еще одна удивительная вещь, связанная с Богом. Сам Бог и есть Добро, и Он бесконечен, поэтому во всем, что связано с понятием добра, не действуют обычные законы сохранения типа «если где-то что-то прибавилось, значит где-то столько же убавилось». Когда мы чем-то хорошим (любовью, утешением, знаниями и т.д.) делимся с другим, то у другого этого прибывает, а у нас не только не убывает, но тоже каким-то неожиданным образом увеличивается, происходит взаимное назидание, взаимное возрастание в добре, совместное движение к истинному Добру, к Богу.

В своих посланиях Павел немало места уделяет рассуждениям о роли и месте религии в церковной жизни. В первохристианской церкви в одной общине нередко оказывались религиозные евреи («обрезанные», «иудеи») и нерелигиозные представители других народов, населявших Римскую империю («необрезанные», «язычники»). Язычество в ту эпоху уже не означало принадлежность к той или иной религии, язычниками называли тогда тех, кого сегодня мы назвали бы светскими людьми. Неудивительно, что между двумя этими группами внутри Церкви назревал конфликт: они были слишком непохожи. Для еврея следование всем нормам и правилам иудаизма было делом само собой разумеющимся, они не представляли себя в одной общине с людьми, для которых религия безразлична. Между тем, большинство обратившихся ко Христу недавних язычников были именно такими: им нужен был Христос, а не иудаизм. Евреи же нередко настаивали на обязательности для всех соблюдения правил собственной религии, нередко утверждая, что, не соблюдая их, спастись невозможно: ведь для них они ассоциировались с Торой как таковой, без которой в Царство не войти. Что было делать? Ведь недавние язычники были так же искрении и чистосердечны в своём неприятии иудаизма, который был им действительно чужд, как евреи в следовании ему, без чего они не могли представить себе жизни не только в нынешнем веке, но и в будущем. Как было совместить два этих подхода? Сам Павел был уверен в том, что религия, как таковая для спасения необходимой не является: ни обрезание, ни «дела Закона» сами по себе не спасают. Но что, если без всего этого для человека и Тора не Тора, и Царство не Царство? Такому человеку действительно было бессмысленно говорить о ненужности религии, ему надо было дать возможность взять свою религию с собой в Царство. Тому же, кто мог без неё обойтись, навязывать её не следовало. Решение оставалось за самим человеком. Но оно должно было быть осознанным и однозначным: ни игра в религию, ни произвольный от неё отказ для полноценной духовной жизни не годились. И апостол предлагает простой критерий: если совесть человека спокойна, значит, с духовной жизнью у него всё в порядке. И тут уже неважно, религиозен ли он, или нет. Ни искренняя религиозность, ни искренний отказ от религии духовной жизни не вредят. Вредит лишь та неопределённость, которая и заставляет человека метаться, лишая его духовного спокойствия. И Павел призывает каждого выбрать тот образ жизни, который ему ближе, ничего не навязывая другим. Выбрать искренне и однозначно.

Молитва как высший род общения содержит в себе много разных компонент. Немного условно мы делим их на благодарственные, хвалительные и просительные. Может быть, кто-то даст иную классификацию или предложит другие типы молитвословий, тут ничто не определяет ничего до конца, как неприложима в полной мере никакая схема к живому потоку жизни. Но вот о чем нам напоминает нам сегодняшнее чтение. Господь призывает нас к краткости в молитве, и кажется, на первый взгляд это противоречит всей практике длинных богослужений и пространных молитвенных правил. Противоречило бы, если бы не слова: ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду. То есть, говоря о молитве, Господь имеет в виду только просительную молитву. Почему, если Сам Он так любит молиться по Псалтири, где столько и хвалитности, и иных проявлений духа общения человека с Богом? Нам кажется, это исполнено глубокого смысла и совсем не случайно. Мы порой ставим просительную молитву ниже остальных, нам кажется, что просить что-то значит унижаться, мы привыкли рассчитывать на себя, особенно теперь в нынешнем мире, когда человеку очень много доступно человеческими силами. Но на самом деле, и об этом пишет владыка Антоний митрополит Сурожский, просительная молитва — очень важная молитва, может, она даже важнее прочих, и об этом напоминает нам текст сегодняшнего чтения. Но вот вопрос: как просить, чтобы поднять просительную молитву на такую высоту? Ответ на этот вопрос содержится в том бесценном сокровище, что представляет собой молитва Господня, в которой весьма силен компонент просительности именно в таком высшем понимании. Вспоминается беседа владыки Антония с одной женщиной-атеисткой. Она сказала, что в молитве «Отче наш» она со всем может смириться, кроме слов: «и не введи нас во искушение» — признак слабости, говорит она. И когда мы ставим невысоко просительные молитвы, мы поступаем, как эта женщина. Давайте в эти минуты вспоминать об откровении апостола Павла: «...ибо сила Моя совершается в немощи» (2Кор 12:9).

Говоря о духовной жизни, Иисус выделяет в ней то главное, что составляет её основу: отношения с Богом и с людьми. Говоря о тех, кто «уже получает свою награду», Он, наверное, хочет прежде всего сказать нам, что награда, полученная здесь, в этом мире, по законам этого мира, в нём и останется. Частью Царства она не станет. Нам, наверное, было бы проще думать, что следуя указаниям Спасителя, мы тем самым готовим себе некую иную награду, которая ждёт нас в каком-то другом, лучшем мире, куда мы когда-нибудь придём с тем, чтобы воспользоваться там плодами наших здешних усилий. Но так ли это? Если бы Царство ожидало нас в посмертии, если бы оно было для нашего мира чем-то абсолютно иным, наверное, дело с наградами обстояло бы именно так, как мы привыкли думать. Но ведь после прихода Христа Царство для нас — уже не будущее, а настоящее, если, конечно, мы христиане не только на словах. И наша задача, как христиан — не откладывать запасы на будущее, а укореняться в жизни Царства здесь и теперь. Именно на это и ориентирует нас Иисус. Он призывает нас думать не о том, что скажет о нас здешний, ещё не преображённый, мир, а о том, как скажутся наши молитвы, добрые дела и всё прочее на нашей жизни в Царстве, где на первый план выходят именно отношения, из которых и складывается Царство. И тогда достигнутые нами успехи (наши награды) станут частью нашей новой жизни, той жизни, которая, собственно, и называется христианством.

Сам Бог никогда не навязывает Свою милость. Даже Его пришествие в этот мир оказывается просто рождением земного Младенца. Если мы призваны уподобиться Его совершенству (Мф 5:48), то и наше милосердие и благочестие должны быть не показными и не навязчивыми, но радостным выражением наших сокрытых в сердце отношений с Небесным Отцом.

Каждый из нас может припомнить немало примеров того, как отстегивание небольшой доли от излишков богатства становилось разновидностью саморекламы.

Так и подмывает пройтись по адресу таких людей самыми едкими выражениями. Многое можно сказать и о крохах, неспособных удовлетворить всех нуждающихся, и об отмывании неправедных доходов через показную благотворительность...

Но не стоит забывать и того, что Христос советует нам не только не трубить при раздаче милостыни, но даже и правой руке Он рекомендует подавать милостыню втайне от левой. Не случайно самым почитаемым видом милостыни испокон веков считалась тайная, когда имя совершившего доброе дело знал один Отец Небесный. Но даже этого мало, ведь трубить можно не только в синагогах или на улицах или же по телевидению, но и внутри себя, не всегда заметно для окружающих, когда мы хвастаемся перед самими собой и умиляемся собственной щедрости и добродетельности. При этом особенное удовольствие мы начинаем получать от противопоставления нашей, подлинной милостыни чьей-то показной.

От такого самолюбования удержаться гораздо труднее, но помнить об этом необходимо, чтобы исходящее от нас подаяние не послужило культивированию в нас самих гордыни и самодовольства.

Есть разные способы истолковывать эти очень известные слова. Можно понимать так, что, когда мы подаем милостыню левой рукой, то не нужно подсчитывать, сколько мы уже перед этим подали правой. Или, что нужно давать милостыню настолько не напоказ, чтобы даже самый близкий товарищ дающей руки - вторая рука - не был в курсе происходящего. Можно понимать так, что правая рука отвечает за получение, зарабатывание денег, и когда мы левой даем милостыню, не стоит вспоминать, сколько же у нас всего денег есть. Можно понимать и аллегорически: левая рука (от сердца) означает любовь, милость, а правая — правоту, справедливость, истину. Тогда речь вообще может идти не о милостыне, а об отношении к людям в самом общем виде: пусть любовь и истина не мешают друг другу, а дополняют друг друга. Мы же должны выбирать интерпретацию в зависимости от того, как нас направляет Дух Святой, — ведь без Его водительства всякое чтение Писания безрезультатно.

В Нагорной проповеди Господь Иисус Христос решительно отвергает любые проявления «духовности напоказ». Собственно, именно в этом Он обличает фарисеев, и именно это стремление выставить свою духовную жизнь напоказ оказывается наиболее характерным симптомом фарисейства. Господь говорит ученикам, что любые, даже самые серьезные вещи — как молитва и милостыня — теряют смысл, если совершаются не ради Бога. Читая эти слова, мы можем обратить внимание на свое собственное сердце: противостоять фарисейству следует в первую очередь в себе самих.

Господь противопоставляет фарисейскому показному благочестию такую молитву, свидетелем которой оказывается один Бог. Молясь втайне, общаясь с Богом не напоказ, мы находим Самого Бога в такой невероятной близости, какую никто и никогда не мог себе представить. Быть наедине с Богом — удивительный дар Нового завета и удивительное призвание христиан. Когда мы читаем слова Христа о милостыне, о любви к ближним, о служении людям, — важно помнить этот призыв молиться Отцу, Который втайне. Именно это общение с Богом наедине Господь называет камнем, на котором основывается вся жизнь христианина.

Кроме того, нельзя не отметить, что поздние византийские версии Евангелия добавляют лишнее слово: «воздаст тебе явно». В древних рукописях этого слова нет. Значит, воздаяние, скорее всего, заключается не в явном благоденствии (именно его считали обязательным фарисеи). Замечательно и очень важно, что Христос вообще не говорит о том, в чем заключается ответ Бога. Потому что для любви это не имеет значения. Смысл ответа в любви заключен в самом ответе.

Общий смысл этого совета можно свести к следующему: старайтесь, чтобы вся ваша духовная жизнь оставалась духовной жизнью, а не превращалась в средство повышения социального престижа или материального достатка. И это для тех, кто не желает закрывать глаза на происходящее в стране и духовно бдящим над собой, вполне очевидно: любое использование богослужения или благотворительной деятельности в целях пиара и оправдания своей общественной значимости, в конце концов ведет к услужничеству перед властьпридержащими и большим бизнесом… Служение Богу превращается в служение «богам» этого мира…

Но те же самые процессы происходят и на личном уровне – всякое демонстративное проявление внутренней духовной жизни для того, чтобы самоутвердиться в церковном сообществе – в конечном счете, грозит перерасти в борьбу за личный авторитет или за какое-то значимое место внутри общины...

А главное теряется из вида основная цель молитвы, щедрого деяния, аскетической практики – общение с Богом и с другим человеком. Ведь, чтобы христианину или христианке становится более божественными и, одновременно, более человечными, все эти проявления духовной жизни должны быть самоцелью, а не способом решения каких-то сторонних задач. Тогда в молитве и в богослужении, в помощи другим и в церковной жизни в целом – мы получаем возможность уже здесь и сейчас созидать Новую Реальность и пребывать в этой Реальности, полной взаимопонимания, искренности и постоянной взаимопомощи и поддержки.

Контекст, в котором сказаны эти слова Спасителя, ясен: Иисус резко возражает против характерной для фарисеев духовности (молитва, милостыня, пост) напоказ. Конечно, и для нас это важно услышать, потому что и нам — ой, как небезразлично, замечают ли люди, какие мы высокодуховные. Но если немного отойти от этого контекста, можно увидеть еще два типичных случая, когда эти слова попадают не в бровь, а в глаз. Один случай — когда мы ограничиваем свою молитвенную жизнь ситуациями общей молитвы. Мы аккуратно посещаем церковные богослужения, другие молитвенные собрания, но личной, интимной молитвы нет. Мы ставим церковь, общину посредником между собой и Богом, отгораживаясь от излишней близости к Нему. Но ведь в любви не может быть посредников и не может быть «излишней» близости! Христос сегодня напоминает нам об этом. Второй вариант - это когда мы настолько заполнены своими личными проблемами, что любую молитвенную ситуацию воспринимаем как повод выложить Богу все эти проблемы сразу. Тогда мы, приходя в церковь, не вслушиваемся в богослужение, не пытаемся молиться вместе со всеми, мы думаем только о своем и просим только о своем, в своем эгоизме разрушая молитвенное единство собрания. И вновь слова Иисуса оказываются подсказкой: есть место для принесения Богу всех наших проблем — это наша личная, «домашняя» молитва. Церковь же созидается нашим совместным предстоянием пред Богом.

Продолжая разговор о религии в её отношении к Царству, Павел предлагает критерии, которыми можно руководствоваться в том, что касается религиозных обязанностей. Прежде всего, он обращает внимание, что в Царстве в принципе нет и не может быть ничего такого, что было бы греховно или нечисто само по себе, ведь грех и нечистота не могут быть частью Царства по определению. Проблема возникает тогда, когда кто-то из живущих в Царстве начинает видеть грех или нечистоту там, где их нет; в этом случае для видящего ситуацию таким образом они могут стать реальностью, сделав для него жизнь в Царстве проблематичной (ст. 14). Конечно, если бы Царство уже теперь было явлено миру во всей своей полноте, такого рода проблемы были бы лишь проблемами отдельных, конкретных людей. Но Царство ещё не раскрылось полностью, оно лишь завоёвывает мир, и прежний порядок вещей, ещё не до конца преобразившись, может оказывать влияние на умы не только ищущих Царства, но и тех, кто уже соприкоснулся с ним. Не каждый из обретших Царство пока ещё укоренён в нём настолько, чтобы всё, связанное с прежним порядком вещей, включая религию, стало бы для него духовно безразличным, и с этим приходится считаться, чтобы кто-нибудь не потерял Царства лишь из-за того, что живущие рядом с ним не сочли нужным снизойти к его слабости (ст. 15 – 16).

Проблема религии здесь, как видно, связана уже не с духовным наполнением религиозности как таковой, а с воздействием её на души ищущих Царства и тех, кто только что его обрёл (ст. 13). Но есть и другой критерий, позволяющий убедиться в собственной искренности перед Богом. Речь идёт о сомнениях, которые вполне естественным образом могут появиться у того, кто не следует общепринятым религиозным нормам. И здесь апостол весьма категоричен: если есть хотя бы малейшее сомнение в своей правоте, значит, речь идёт именно о нарушении нормы, а не о свободе, свойственной живущим в Царстве (ст. 21 – 22). В самом деле, общепринятые нормы можно просто нарушать, не считаясь с ними, а можно быть выше их. Но опыт Царства исключает сомнения, и, если они всё же появляются, то можно сказать с уверенностью, что речь идёт именно о нарушении нормы. Но, поскольку живущий в Царстве не игнорирует общепринятые религиозные нормы и правила, он лишь чувствует себя совершенно свободным в том, что касается религии, ему не составляет труда им следовать ради духовной пользы ближнего. Главной задачей в отношениях с ближним для живущих в Царстве оказывается сохранение того мира и радости, без которых нет Царства, а не борьба с религиозностью как таковая. Потому-то им и не составляет труда следовать религиозным нормам и правилам, если это облегчает жизнь ближнему (ст. 17 – 21).

"Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает". Осуждение себя - это не выполнение того, что мы принимаем на себя перед Богом. Не осуждать себя в своем избрании - это не оглядываться и не фантазировать. Не предполагать, "что было бы если бы...". Это навык прямого хождения перед Богом в тайне сердца. Это умение вести жизнь терпения и не завидовать тем, кто живет по-другому. Бывает, что мы смотрим на людей, которые не исполняют поста и думаем, что их жизнь легче, веселее, проще. Мы отступаем от своего выбора Христа. Через сомнение и фантазии мы впускаем в свою жизнь лукавство и недоверие Богу.

Продолжается логика Нагорной проповеди — логика интериоризации (перенесения извне внутрь) духовной жизни. Подлинные отношения с Богом состоят не в выполнении тех или иных поступков, а во внутренней мотивации этих поступков. Лучше всего, когда эти поступки становятся для нас настолько внутренне естественными, что мы и сами не замечаем их мотивов. Не случайно здесь, как рефрен, повторяется «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». Незаметная со стороны милостыня, немногословная молитва без посторонних — вот элементы этой естественности. И Сам Иисус являет пример такой естественности — прямо здесь и сейчас родившуюся молитву «Отче наш», ставшую эталоном для христиан всех поколений. А начинается она с самого естественного для Сына, обращающегося к Отцу, слова «Авва», которое правильнее всего было бы перевести не «Отче» и даже не «Папа», а «Папочка» — такое это детское и нежное обращение.

У каждого действия должна быть определенная цель, и более того, эта цель достигается: тот, кто любит на показ, чтобы заслужить уважение и почет, легко достигает своей цели — «уже получает награду свою». Тот же, кто любит в тайне, причем даже от себя, настолько, что об этом «не знает левая рука», то есть внутри, в глубине сердца, куда не всегда проникает и собственное сознание человека, тем более получает «воздаяние», то есть, достигает своей цели. И кажется, что Евангелие, радостная весть заключается как раз в этом обещании, что цель будет достигнута, даже если об этом так и не узнает наша левая рука. Христос обещает, что сочувствие, участие в жизни другого человека дойдет до его сердца, что тому, кто ищет Бога, удастся побыть наедине с Ним с своем чулане, за закрытой дверью.

Говоря об «исполнении» Торы (Мф 5:17), т.е. о доведении её до полноты, Иисус, очевидно, имеет в виду прежде всего внутреннюю Тору, то духовное состояние человека, без которого дальше внешней религиозности продвинуться невозможно. Но Он не считает полезным для человека отказ от некоторых основных форм религиозной жизни. Ведь формы эти вырабатывались веками именно для того, чтобы помочь человеку установить отношения с Богом и поддерживать их. Иисус призывает к другому: Он напоминает Своим слушателям о том, что религиозная форма не должна становиться самоцелью, что она может и должна оставаться лишь средством для чего-то более важного, что выходит за рамки религиозности: для богообщения. Внутренняя Тора, как бы ни понималась она учёными раввинами евангельских времён, во всяком случае предполагала устойчивые и постоянные отношения с Богом. Спор шёл главным образом о том, как такие отношения установить и как их поддерживать. Иисус, очевидно, считает, что главное здесь — не сосредоточиваться на внешнем. Человек, придающий значение тому, что скажут люди по поводу его религиозной жизни, в сущности, живёт не для Бога, а для людей, мнение окружающих оказывается для него важнее отношений с Богом, оттого он и придаёт чрезмерное значение форме (ст. 1 – 6). Конечно, в таком случае к подобного рода религиозности неизбежно примешивается и тщеславие, но это всё же скорее следствие перенесения внимания с сути (отношений с Богом) на форму (религиозность как таковую). Неудивительно, что при таком смещении акцентов меняется и сам характер молитвы, так, что упор делается не на качество и глубину богообщения, а на количество и внешнюю продолжительность, что характеризуется самим Спасителем как язычество (ст. 7 – 8). Бог не нуждается в том, чтобы мы «информировали» Его о наших нуждах, молитва должна быть не «доведением до сведения», а установлением отношений, интенция здесь выходит на первый план, потому и молитва, которую рекомендует Иисус Своим последователям, содержит минимум слов, но предполагает серьёзность намерения (ст. 9 – 13). В самом деле, всерьёз попросить того, о чём советует просить у Отца Иисус, можно лишь тогда, когда отношения с Отцом станут и глубокими, и ответственными. Это не просто, но без таких отношений в Царство не войти.

Так же, как и показную милостыню, Христос отвергает демонстративное вознесение молитвы и предлагает молящимся затвориться в комнате. Значит ли это, что под Его неодобрение попадает любая молитва в присутствии других людей?

Такой вывод был бы поспешным, ведь Он и сам молился в присутствии множества народа, и ученикам не запрещал. К подлинной, искренней молитве, устремляющей душу на встречу с Богом, слова неодобрения не относятся и не могут относиться. Иное дело — показное благочестие религиозного формализма, превращение публичной молитвы в элемент этикетных норм, лишённый внутреннего горения. Но молитва без веры становится бессмысленной.

Того же сорта и многословие в молитве. Это не значит, что молитва обязана быть короткой, но её сила не зависит от размера. Кто-то сравнил стояние на молитве со стрельбой из лука, требующей концентрации внимания. Молитва может быть продолжительной, но целеустремлённой, поэтому лишние слова могут её ослабить, а то и разрушить.

Нередко из слов Христа о том, что Отец Небесный видит наши нужды ещё до нашего прошения, люди делают вывод, что просить Его не надо, мол, и так даст. Вообще-то Он и в самом деле многое нам дарует независимо от наших просьб. Но печально, если мы смотрим на Него исключительно как на поставщика подарков, уклоняясь от вступления с Ним в отношения, проникнутые чем-то большим.

Для того, чтобы мы лучше это усвоили, Христос дал нам молитву «Отче наш» — образец для нашего молитвословия. Повторять её слова и размышлять над ними мы можем каждый день.

Первые три стиха молитвы «Отче наш», молитвы Господней как бы говорят об одном и том же — о Царстве. Царство – владение Царя. Мы просим о том, чтобы наш мир больше принадлежал бы Царю, чтобы в нем больше было Бога. В Царстве прославляют Царя, Его имя святится, Ему молятся и Его призывают судить. В Царстве исполняют волю Царя, слушаются Его... Даже когда мы произносим эти слова вдумчиво, а не автоматически, мы воспринимаем их абстрактно, так как относим их ко всему миру, а не к себе. Но ведь Христос говорит, что Его Царство внутри нас. И можно просить, думая при этом о том, что этим Царством должна быть Церковь, то есть я, ты, мы все, произносящие вместе эти слова, а для этого нужно, чтобы Его имя святилось во мне, в тебе, в нас, чтобы я, ты, мы вместе исполняли бы Его волю. Если после Евхаристии мы именно так будем вместе произносить эти слова, может быть, Царствие Божие приблизится, займет больше места в нашем сердце, яснее проявится в Церкви.

Иисус, по сути дела производит переворот в понимании и практике молитвы. Оказывается Богу наши молитвенные прошения совершенно не нужны. Более того – не нуждается в молитве и сам просящий. Могут возразить: «Ну, что касается Бога, то здесь понятно, но люди-то, совершая молитву, постигают, подчас, свои нужды, проговаривая их и в умиротворенном состоянии осознают свои внутренние, как, в общем-то, и внешние, потребности. В конце концов, именно молитва часто служит источником решимости осуществлять осознанные и четко обозначенные цели. Все это можно признать в какой-то степени верным, однако собственно молитвой такую внутреннюю саморефлексию уже не назовешь – скорее медитация с элементами вербализации.

Впрочем, и медитация (в значении размышления или в значении безмолвия) вещь не такая уж и бесполезная. Но и она должна иметь своим содержание не столько нашу изолированную психическую жизнь, сколько открытость сердца и ума навстречу Богу и жизненным обстоятельствам. Причем акцент здесь стоило бы поставить именно на Боге, придающем перспективу и простор человеческой жизни.

Иисус как раз и говорит о молитве как об устремленности всего человеческого существа к Богу, Источнику и Основе всего. А единственными, по сути, целями так понимаемой молитвы обрести внутреннюю чуткость воспринимать движения Духа, который только и делает людей сотрудниками и единомышленниками Бога, открывающегося во Христе. В таком случае у каждого христианина или христианки появляется возможность участвовать в созидании «Его Царства» и осуществлении «Его воли», а значит реализовывать свое призвание и дары; получать Его прощение и свободу, и дарить их тем, кто рядом с нами лишен их.

Господь продолжает разговор о том, что в отношениях с Ним нам нужна предельная собранность: когда мы молимся, нас не должно ничего отвлекать — ни снаружи (см. Мф. 6:5-6), ни внутри. Ведь наше многословие в молитве — зачастую, признак нашего «отсутствия» в том, что мы говорим. Но с Богом надо присутствовать полностью — всем существом, и не растекаться «мыслью по древу», а быть честными и простыми — нищими духом. Ведь Бог действительно знает, что у нас на сердце, и не нуждается в наших многословных попытках Ему это растолковать. Он хочет, чтобы мы сами, покопавшись в себе, нашли то главное, что у нас есть для Него, то, что нас действительно волнует, то, в чем мы на самом деле нуждаемся и чего по-настоящему желаем, то, за что мы Ему искренне благодарны. И поэтому Он предлагает нам в помощь эту молитву — наверное, самую лучшую молитву на свете — ведь ей научил нас сам Бог. И Он вместил в ней все, что нам бы хотелось иногда выразить в наших обращениях к Богу: здесь есть и славословие, и благодарение, и покаяние, и прошения. В этой молитве, фактически, заложены все возможные направления нашей молитвы. Конечно же, это не значит, что другие молитвы нужно забыть. Просто следует помнить, что Господь, делясь с нами самым важным, самым ценным и самым простым, дает нам свободу — «творить молитву» вместе с Ним.