Мысли вслух на Деян 6:8-15

Изобретательность обвинителей, выступавших от лица Храма и Синедриона, была не слишком изощрённой. Обвинения, выдвинутые против Стефана, повторяют те, что в своё время эти же самые, вероятно, люди выдвигали против Самого Иисуса. Всё тот же знакомый почерк: придраться к словам, сказанным очевидно в смысле аллегории, и постараться подвести человека под обвинение в преступлении «против народа, Храма и Торы». В религиозном праве времён Второго Храма существовала определённая группа деяний, образовавших состав преступления «против народа, Храма и Торы». Сюда относилось всё, связанное с действиями против народа, против Торы и против Храма. Всякий, например, кто добровольно вставал на сторону властей, причиняющих народу какой бы то ни было вред, считался преступником против народа.

Всякий, кто рискнул бы выступить публично за то, чтобы отказаться от Торы как от закона, в соответствии с которым живёт народ, кто стал бы отрицать авторитет Торы или призывать публично к её нарушению, оказался бы преступником против Торы. А если бы известные слова Спасителя о разрушении Храма были поняты буквально, а не как аллегория, то Его вполне можно было бы обвинить в грехе против Храма, а значит, против святыни. Все такого рода преступления наказывались смертной казнью. Понимая это, враги и Стефана, и Самого Иисуса стремились подвести их под самое тяжкое обвинение, чтобы гарантировать смертный приговор.

А поводом должны были стать те самые слова о Храме, который Иисус, по собственным Его словам, мог построить за три дня, если бы кто-нибудь его разрушил. Обвинители тогда обратили внимание на форму: «разрушьте… и Я построю». При большом желании и очевидно обвинительном уклоне судебного следствия сказавшего их можно было обвинить в призывах разрушить Храм. Впрочем, обвинение было столь очевидно абсурдным, что в случае с Иисусом оно не сработало, и тогда первосвященник просто отказался от формального обвинения, придравшись к другим словам Иисуса и обвинив Его в богохульстве, которое уже не счёл нужным доказывать в рамках формальной судебной процедуры.

И вот теперь Стефана пытаются обвинить в том же самом и на таком же основании, в чём обвиняли Самого Иисуса. Вероятно, проповедуя, Стефан не раз повторял слова Спасителя о разрушении Храма, интерпретируя их так, как и его Учитель: в смысле Его крестной смерти и воскресения. И тогда, чтобы остановить проповедника, кто-то из людей Синедриона предложил попробовать сделать с ним то, чего не удалось сделать с Иисусом: обвинить в преступлении против Храма и попытаться довести это обвинение до конца в рамках именно формальной судебной процедуры.

Обвинение одного из братских служителей, к тому же активного проповедника, в столь серьёзном преступлении, если бы оно было доказано, оказалось бы серьёзным ударом по Церкви. Возможно, это даже стало бы поводом для формального запрета Церкви, существовавшей тогда в Иудее в форме одного из множества религиозных братств, зарегистрированных Синедрионом. Ставки были высоки, и испытание как самому Стефану, так и всей Церкви предстояло серьёзное.

В первый день после Рождества Церковь отмечает праздник святого Стефана, первого мученика. Не случайно его праздник — первый после Рождества. Стефан был первым, кто прошёл до конца путь Иисуса — до смерти. Путь полной отданности, полного забвения себя. И посмотрите, что происходит, когда Стефан говорит о своём видении. Окружающие затыкают уши. И дело здесь наверняка не просто в благочествиом стремлении правоверных оградить свои уши от того, что они считают богохульством. Они чувствуют в словах Стефана неведомую силу. Эти слова что-то могут изменить в их сердцах... и они затыкают уши и останавливают его — так, как могут остановить.

А для нас, наверное, важно задуматься о нашей реакции на слово, обращённое к нам. Не бывает ли такого, что очень хочется заткнуть уши?

Первые три дня после Рождества мы вспоминаем три разных пути исповедания Христа, отдавания Ему себя. Первым мы вспоминаем св. Стефана. Это самый ясный пример того, как мы должны себя вести, если быть последовательными в своем выборе и доверии Богу. Стефан один из тех, кто был верен в малом, потому ему и было доверено многое. Он трудился, проповедовал и свидетельствовал о Христе делами и чудесами. Работать для Иисуса, отвечать за то, что делаешь, за людей, которые тебе поручены — вот первый и самый простой путь ученика и брата. У каждого свой объем дел на этом пути, и Стефан, как человек до конца выполнявший свою работу, не отступивший ни на шаг, отдавший жизнь за Иисуса, всем нам пример и помощник на этом пути.

Сегодня перед нами — первая смерть среди христиан (если не считать христианами Ананию и Сапфиру — см. Деян. 5:1-11). И первый же умирающий христианин — мученик. Мир продолжает отвергать Христа и Его последователей. Причем, если Самого Христа первосвященники побоялись предать смерти самостоятельно, без римлян — из-за того, что Он был слишком любим многими в народе, то, расправившись с Ним, с учениками Его уже не церемонятся. Синедрион, перед которым предстает Стефан, в очередной раз выслушивает открытые обвинения в свой адрес — обвинения в смерти Праведника. И им это уже порядком поднадоело — от Петра и Иоанна они слышали это уже, по крайней мере, дважды (см. Деян. 4:5-12, 5:27-32). Но на этот раз они не устояли — их спровоцировало то, что Стефан честно сказал им о том, что он не просто знает, но и реально видит. Он, как и Христос, свидетельствовал миру об объективной реальности — мир во грехе, но Иисус принес спасение. А миру такая правда не нужна... Когда Христос говорил: «Если Меня гнали, будут гнать и вас», - то Он же сказал: «Раб не больше господина своего» (см. Ин. 15:20). Стефан — муж, исполненный «веры и силы», настоящий ученик Христа, перед смертью говорит практически те же самые слова, что говорил его Учитель на кресте — он просит Господа простить его гонителей… И Церковь, несмотря ни на что, продолжает расти и укрепляться, именно потому что продолжает поступать так, как заповедал ей ее Господь и как поступал Он Сам.

Сегодняшнее чтение описывает нам первые в истории Церкви проблемы, которые, как и все другие проблемы межчеловеческих отношений, были связаны с человеческой греховностью. Речь идёт о тех, кого евангелист называет «вдовицами эллинистов» (ст. 1). Эллинистами в Синагоге и в первохристианской Церкви называли евреев — выходцев из кругов грекоязычной диаспоры. В Синагоге всегда существовала определённая негласная иерархия, в рамках которой первое место отводилось еврейской общине Иудеи и Иерусалима, а выходцы из диаспоры, и особенно диаспоры грекоязычной, занимали менее почётное положение. Неудивительно, что такое отношение в конечном счёте проявило себя и во время церковных братских трапез, что вызвало закономерное возмущение «эллинистов»: ведь в Церкви они менее всего ожидали встретить подобного рода дискриминацию. Надо заметить, что соответствующее греческое слово означает не «раздаяние потребностей», как это отражено в Синодальном переводе (в таком смысле оно начало употребляться лишь в Средние века), а просто «служение», под которым, очевидно, предполагались именно церковные собрания, представлявшие собой братские трапезы, центром которых было хлебопреломление, широко распространённое в те времена не только в церковной практике, но и в практике иудейских религиозных братств. Апостолы решают эту задачу, предлагая самим членам первохристианской общины, уже значительно выросшей в числе, избрать себе тех, кто будет возглавлять их собрания, обещая в свою очередь возложить на них руки и помолиться (ст. 2 – 3), что, согласно обычаю того времени, означало принятие этих избранных служителей в апостольскую общину (ст. 5 – 6). Целью такого принятия было расширение апостольской общины за счёт тех, кто мог быть взять на себя «служение столов» с тем, чтобы сами апостолы могли бы и впредь посвятить себя «служению слова», т.е. проповеди и свидетельству (ст. 4). Конечно, «служение столов» включало не только административно-хозяйственную часть, оно предполагало также духовные и пастырские обязанности, ведь такой служитель должен был возглавить общинные собрания и благословлять хлеб и вино во время хлебопреломления, так что и ответственность за духовную жизнь общины тоже лежала именно на нём. Но никакой собственно миссионерской работы на такого главу общины, как правило, не возлагали, хотя первые служители (по-гречески их называли дьяконами) нередко, подобно Стефану, бывали не худшими проповедниками, чем сами апостолы (ст. 8 – 10). Так многочисленность Церкви и несовершенство падшей человеческой природы порождают церковную структуру. Но даже в этих условиях первохристианская Церковь (так же, как и Церковь последующих двух или трёх столетий) не превращалась в организацию с жёсткой иерархией, оставаясь общинным движением, объединённым, прежде всего, единством веры и духовной жизни.

Сегодня мы читаем, как Церковь преодолевает очередную кризисную ситуацию. Проблема не шуточная — в общине, где принципом отношений должна быть любовь друг ко другу, вдруг появляются обделенные, причем, как это обычно бывает в мире, ими оказываются члены «социально незащищенного меньшинства» — вдовы «неместных» эллинистов, евреев, приехавших в Иерусалим из диаспоры и уверовавших в Иисуса. Итак, самые слабые оказались не в центре всеобщего внимания и любви, а — наоборот. Для нас сейчас важным является не указание на такую беду в Церкви (нелюбовью и равнодушием христиан сейчас никого не удивишь), а то, как она решается — на сцене появляется Стефан, диакон и мученик, исполненный Святого Духа, мудрости, веры, силы, и остальные шесть диаконов, готовых восстановить мир и любовь в общине первых учеников. Бог, так или иначе, действует через людей, открытых к водительству Его Духом. И для нас с вами важнее всего оказаться именно такими людьми, людьми Духа, мудрости и веры, чтобы через нас Господь смог вести к совершенству мир, который Он сотворил для Своей Славы.