Мысли вслух на Мф 12:1-21

В священный день субботы закон не позволяет никакой работы. Этот день принадлежит Богу. В субботу благочестивый иудей должен посещать синагогу и слушать там (или читать сам) Тору, Закон — откровение Божье, данное Израилю. Единственные, кто должен в этот день заниматься своим профессиональным делом — священники и левиты в Храме, потому что они трудятся не для себя, а исполняют служение Богу: совершают обрезание, приносят жертвы. Именно этот аргумент приводит фарисеям Христос в Евангелии от Матфея. Ведь Он — Тот, Кто больше Храма. Вся Него жизнь — непрерывное богослужение, исполнение воли Отца. Он творит Его волю всегда — в том числе и в субботу, точно так же, как не должна прерываться на субботу ежедневная жертва в Храме.

То же самое касается и нас — через веру во Христа мы становимся «царственным священством» — вся наша жизнь превращается в служение Богу, совершающееся и в субботу и в воскресенье и в каждый момент времени. Все наши дела должны быть посвящены Господу, всякое наше помышление или слово — должны быть благоприятной жертвой Богу, не прекращающейся ни на мгновение.

Сегодняшнее чтение целиком посвящено теме субботы. Тема эта всегда была для иудеев одной из важнейших. Представители разных богословских школ по-разному трактовали и саму субботу, и то, как именно положено её соблюдать. Речь шла, главным образом, о том, что можно и чего нельзя делать в этот посвящённый Богу день. Заповедь о субботе была известна ещё со времён Моисея (Исх 20:8–11), однако в евангельские времена теологи и учёные раввины сосредоточились на той её части, которая запрещала в субботу заниматься повседневными делами (Исх. 20:9–10), споря о том, что именно нужно считать работой и от чего следует воздерживаться в субботу. Нередко при этом спорящие забывали о смысле субботы, сосредоточив внимание на запретах и ограничениях, становившихся всё более мелочными и формальными.

Между тем, Иисус постоянно возвращается к первоначальному смыслу заповеди. Он напоминает о том, что покой субботы нельзя понимать чисто внешне (ст. 3–4), что делающий дело Божие никоим образом не нарушает субботу (ст. 5–6), но самое главное — Он всё время возвращает слушающих Его людей к теме Царства, которое Он принёс в мир (ст. 7). Ведь изначально покой субботы был не просто воздержанием от работы и от повседневных занятий, он был временем, посвящённым Богу, и временем, проведённым в общении с Богом.

И вот теперь в мир пришёл Тот, Кто может дать больше любого раввина и учёного богослова: те могли лишь рассуждать о богообщении, Иисус же мог ввести каждого, кто этого хотел, в Царство, где богообщение было безусловной реальностью. Для тех, кто не видит Царства, исцеление кажется всего лишь лечением, такой же работой, как любая другая, и они задают вполне естественный в такой ситуации вопрос: а не является ли лечение больных нарушением субботы (ст. 10)?

Конечно, если бы речь шла об угрозе жизни человека, или даже домашнего животного, покой субботы можно было бы нарушить ради её спасения (ст. 11). Но в данном случае такой угрозы не было, и многим казалось, что с исцелением вполне можно было бы подождать до конца субботы. Но для Иисуса каждое исцеление связано с приобщением исцеляемого к полноте жизни в Царстве, к той самой полноте, которую искали хранившие покой субботы. И Он, естественно, не хочет ждать конца субботнего дня, ведь именно этот день и есть самое подходящее время для явления Царства (ст. 12–13). Но для тех, кто Царства не видит, такое поведение кажется преднамеренным и демонстративным нарушением субботы, заслуживающим смерти (ст. 14). Религиозное сознание, не вмещающее полноты Царства, отвергает Того, Кто это Царство несёт, обрекая Его на крест.

Обосновывая Своё право совершать в субботу дела милосердия, Христос ссылается на историю, происшедшую с царём Давидом. Но Давид и его воины ели священные хлебы с разрешения священника. Значит, Христос даёт понять, хотя и не для всех явно, что Он имеет право действовать как священник. Одного этого было достаточно для того, чтобы фарисеи почувствовали себя уязвлёнными, но этим Христос не ограничивается и произносит свидетельство о Себе как о Том, Кто выше храма. Такие речи для фарисеев, и наверняка не для них одних, кажутся кощунственными. Вряд ли случайно, что именно после этих слов фарисеи задумывают погубить Иисуса, Чьи высказывания для них неприемлемы. Но, видимо, для Христа настал момент раскрыть, Кто Он и для чего пришёл к людям. Исцеляя сухорукого, Он не только демонстрирует Своё могущество, не только призывает совершать дела милосердия независимо от обязанностей перед текущим моментом. Да, всё это для читающих Евангелие, очевидно, эти понятия мы «охранили от юности» Но для всех ли, слушавших Христа в ту далёкую от нас субботу, было очевидно, что человек ценнее овцы? И разве для всех в наше время очевидно, что человек дороже любого имущества?..

Приходится иногда слышать от весьма интеллигентных и образованных людей, что ритуал – это такая инъекция веры для необразованных, для простых, для обывателя. Что посредством таких инъекций в организм общества поступает некое целительное вещество. Кажется, именно подобным рассуждениям Христос говорит сегодня: «Нет». Давайте вдумаемся еще раз в позицию блюстителей ритуальной чистоты. Их можно понять, ибо есть вещи, перед которыми они испытывают священный трепет, не чуждый и нам. Но там ли Бог? Или там лишь наша привычка поклоняться Ему? Когда любишь человека, бережно хранишь все, что связано с ним, какая смешная ненужная безделушка, подаренная много лет назад, может стать ритуальной, вызывать трепет и это прекрасно. Конечно, то же и в отношениях с Богом... на личностном уровне. Но есть здесь одно существенное дополнение: Господь один, а нас у него много. .И тогда понять слова Спасителя просто, ибо что заповедал нам Христос? Он заповедал единство: да будут едино (Ин 17:22). А что нас, людей разных конфессий объединяет и что разъединяет? На почве чего мы можем искать путей исполнения заповеданного Богом? У нас один Бог – Господь наш Иисус Христос, одно слово Божие – Библия, но у нас совершенно разные ритуалы. Так где нам искать единства? Ибо ведь важен не дом, и тем более не его несущие конструкции, а тот, кто живет в нем, хотя каждому дорог до трепета свой родной дом. Хотя можно сказать и более резко: вспомните, как Христос не разделяет восхищения учеников видом Храма. Так может ли ритуал быть носителем веры, как лекарство приносит здоровье? Возможно для кого-то в каких-то условиях… Но нам кажется, что исцеляет только Бог.

Возможно, это особенность современного человека, что он стал менее способен к цельному восприятию реальности и более склонен анализировать и членить ее на составляющие. Мы стали меньше удивляться, стали скрывать собственную «детскую» радость и оттого постепенно начали терять способность видеть целиком, воспринимать парадоксальность мироздания и его Творца. Мы мысленно препарируем бытие, раскладываем по полочкам нашего мозга и «присваиваем» себе полученное знание. Но поскольку вместить в себя необъятность жизни мы просто не в состоянии, эти знания обязательно что-то теряют — свою многогранность, красоту, цвет, объемность. И в нас остается только то, что мы в состоянии усвоить, в конечном итоге — то, что сами выбираем…

А потом мы начинаем возмущаться, когда реальность переливается через поставленные ей границы. В частности, когда Бог оказывается не только таким, как мы Его себе представляем. Мы можем думать, что, раз Он нас любит, то ни в чем нам не откажет и должен отвечать на наши просьбы, а когда оказывается, что Творец ничего нам не должен — «или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать?» (Рим. 11:36), - то нам это не нравится. И наоборот, когда мы ждем от Бога справедливой кары на головы тех, кто живет свободнее нас и не делает того, что, по нашему убеждению, обязан выполнять, Бог может явить Свою милость. Ведь милость вообще более угодна Богу, чем наши жертвы (см. Мф. 12:7), ставящие Его в положение должника, которому приходится отрабатывать долг, и совершенно искажающие наши с Ним отношения.

Не лучше ли нам — вслед за Павлом — оставить свою привычку к анализу и попробовать прославить Бога за то, каков Он и как Он любит и воспитывает нас: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим. 11:33)?

Споры о шаббате между Иисусом и фарисеями шли постоянно. Обвинения в нарушении шаббата сопровождали Иисуса на всём протяжении Его земного служения. Казалось бы, соблюдение запретов шаббата особого труда не представляло. Почему же Иисус постоянно и нередко демонстративно их игнорирует? Можно было бы, конечно, объяснить всё тем, что Сам Иисус, так же, как и Его последователи, придерживались некой особой концепции в том, что касается норм и правил соблюдения субботнего покоя. Но только ли в этом дело? Если вспомнить об изначальном смысле шаббата, станет ясно, что речь в данном случае идёт об особом, священном времени, отданном Богу и предназначенном исключительно для богообщения. Все правила и запреты здесь вторичны, они лишь средство для главного. А главное в том, чтобы каждый седьмой день проходил не в обычных, повседневных делах, а в общении с Богом и в Его присутствии. Строгости же в отношении нарушителей субботнего покоя были связаны, главным образом, с тем, что нарушитель мог легко помешать окружающим, тем, кто хотел бы провести день в тишине и покое и мог оказаться лишённым этой возможности из-за слишком шумных или активных соседей. Однако с развитием яхвистской, а впоследствии и иудейской религиозной традиции запреты стали чем-то самодовлеющим, утратив свою служебную роль и став едва ли не самоцелью. Главным смыслом шаббата для многих представителей фарисейского братства стало не богообщение, а соблюдение многочисленных запретов. Иисус же возвращает шаббату его изначальный смысл, дополняя его тем новым откровением, которое Он принёс в мир. Не случайно в ответ на обвинения фарисеев Он вспоминает историю со священными хлебами, которые первосвященник дал Давиду, хотя не имел права делать этого. Бывают ситуации, когда установленный порядок нарушается. Если в мир пришёл Тот, Кто несёт в Себе всю полноту Царства, то и шаббат без Него теряет всякий смысл. Ситуация изменилась кардинально, теперь появилась возможность провести день не просто в общении с Богом, но в общении с Мессией в Его Царстве. Игнорировать это, вести себя так, как будто в мире ничего не изменилось, означает выхолостить шаббат, оставив от него лишь внешнюю законническую форму. И Иисус не устаёт напоминать об этом Своим собеседникам с тем, чтобы шаббат стал для них не соблюдением религиозных формальностей, а началом пути в Царство.

Суть конфликта между законом и благодатью, между Христом и законниками, как в капле воды, отражается в этом исцелении. Законники спрашивают Христа, чтобы обвинить Его. Вопрос же, строго говоря, состоит в том, что важнее: соблюдение предписаний закона (в абсолютной и буквальной богоданности которого никто из законников не сомневается) или милосердие, жалость к страдающему человеку. Конфликт идей: с одной стороны, говоря славянским словом, «богописанный» закон, который иудеи воспринимают как единственное выражение воли Творца; с другой стороны: «милости хочу, а не жертвы, и познания Бога более, нежели всесожжений» (Ос. 6:6). Проблема не в том, можно ли перетолковывать и дополнять закон: иудеи это сплошь и рядом себе позволяют. Но позволяем ли мы Богу иметь ничем не связанную волю? Даем ли мы Ему право миловать? Христос часто повторяет нам, что каким судом судим, таким и мы будем судимы. Законники же хотят, чтобы Бог ограничил свое милосердие рамками известного им закона.

В ответ на это Христос делает совершенно то же, что Он сделал некогда с пророком Ионой. Он предлагает законникам увидеть ситуацию с Его точки зрения. Ионе, который обиделся на Бога за то, что Он пожалел покаявшихся ниневитян, Бог дал растение, от сожаления о котором Иона готов был лишиться жизни, — и предрек тем самым, что Он Сам отдаст Свою жизнь от жалости к нам (Ион. 4:6-11). Законникам капернаумской синагоги Он предлагает вопрос об овце, потому что превосходство человека над скотом отчасти подобно превосходству Всемогущего над самим человеком. Итак, если вы жалеете погибающую без вашей помощи тварь, то, перефразируя Ион. 4:11, «Мне ли не пожалеть страдающего человека». Как и во всей Библии, мы видим здесь великое откровение о том, что побудительный мотив действий Божиих в мире — сострадание к нам. Между прочим, Своим ответом Иисус обосновал и законность Своего поступка: можно в субботы делать добро. Заповедь говорила: во все дни делай дела твои. А добро — дело Божие, и его можно делать всегда.

Ответ Иисуса с укором смотревшим на Него людям на первый взгляд кажется не вполне логичным. С точки зрения окружающих Иисуса людей, то, что Он собирался сделать и действительно сделал, было нарушением шаббата. А Он напоминает им о том, что даже домашнее животное, которому грозит смерть, в день шаббата спасают, и нарушением субботнего покоя такие действия не являются. Рассуждая по-человечески, с точки зрения нашего, непреображённого мира, исцеление человека, главной проблемой которого является сухая рука, представляет собой нечто принципиально иное. Если бы жизни этого человека угрожала опасность, если бы медицинское вмешательство, выражаясь современным языком, требовалось по жизненным показаниям, Иисусу никто не сказал бы ни слова. И даже если бы речь шла об угрозе жизни домашнего животного, которому бы требовалась помощь, никто не стал бы упрекать Его. Дело в данном случае было именно в том, что никакой угрозы жизни не было: человек с иссохшей рукой, с которой он прожил уже не один год, очевидно, спокойно прожил бы таким же образом ещё один день. А уж потом, после окончания шаббата, он получил бы ожидаемую им помощь, не нарушая субботнего покоя. Так к чему же было спешить? Но Иисус, как видно, смотрит на дело совершенно иначе. Он не хочет ждать. И не потому, что Он принципиальный противник тех норм и правил, какие были приняты в те времена относительно субботнего покоя. Он просто хочет донести до окружающих Его людей подлинный смысл шаббата. А смысл этот заключается в том, чтобы провести время шаббата с Богом. Если бы речь шла просто о медицинской помощи, окружающие Иисуса люди, возможно, были бы правы. Но ведь речь шла не о медицине, а о Царстве, не о лечении, а об исцелении. Это совершенно меняло дело: ведь, если шаббат и есть, собственно, время, которое нужно провести с Богом, то каждое явление Царства вместе с сопровождающими его исцелениями нужно только приветствовать. В сущности, Иисус предлагает тем, кто оказался рядом, провести шаббат с Собой в Своём Царстве. А они не понимают Его и не замечают Царства, видя лишь нарушение запретов, связанных с субботним покоем. Он предлагает им полноту жизни, отсюда и упоминание о том, что даже животное, жизни которого угрожает опасность, имеет право на помощь, пускай и в день шаббата. Ведь без этой полноты на смерть обречены все, и только Он, Иисус, может спасти их от смерти. Но когда Он делает это, приобщая, для начала, к Царству хотя бы одного, исцеляемого Им человека, Его обвиняют в нарушении шаббата. Духовный смысл шаббата отошёл на второй план, а религиозные формальности, напротив, выдвинулись на первый. И заслонили собой Царство, которого окружающие Иисуса люди даже не замечают.

Мы хорошо помним слова: «не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф 10:34). И нам порой кажется, что они противоречат читаемому в сегодняшнем евангельском чтении: «не воспрекословит, не возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит, доколе не доставит суду победы». Но всегда, когда мы встречаемся в Слове Божием с видимым противоречием, это признак того, что здесь заложен глубокий смысл (ибо ведь если смысл глубок, его нельзя выразить простой моносемантичной сентецией). Можно даже сказать не признак, а сигнал, сигнал для нас. Итак, мы ищем смысл. Что делает меч? Почему мы воспринимаем здесь его именно как орудие убийства? У нас в голове прочно сидит связка: меч-насилие. Мечом можно нечто разрубить на две части, причем так, что обратно уже не составишь. Именно так Господь пришел отделить добро от зла. Но как Он это сделает, так как описано в сегодняшнем фрагменте. Так, что никто не только не по своей воле, но даже просто по случайности не сможет быть приневолен к этой победе. Даже если мы не атеисты, а люди почти готовые принять веру, вот, кажется, еще мгновение и внутреннее сопротивление Богу переломится, как тростник, даже и тогда мы сами придем к вере, а Иисус будет просто ждать. Ибо Он не огонь поедающий, а светильник освящающий.

Толпы народа последовали за Иисусом, и евангелист отмечает, что Он исцелил их всех. Заметим, что в этом отрывке не говорится об исцелении всех больных, но об исцелении всех пошедших за Христом. Вряд ли среди них совсем не было людей, не жаловавшихся на физическое состояние, в конце концов, даже у тех, кто хотел исполнения земных желаний, могли быть и другие нужды. Но ведь исцеление — не только избавление от болезней, в первую очередь это — восстановление целостности человеческой личности. И такое исцеление Христос способен предоставить всем нам, даже тем, кто пока что не освобождён от телесных недугов. Вопреки языческой поговорке «в здоровом теле — здоровый дух» Христос даёт возможность быть духовно здоровым даже в нездоровом теле. Именно здесь евангелист приводит пророчество Исаии и называет его сбывшимся. Связь времён не распадается, и Мессия, согласно исполнившемуся пророчеству, приходит без внешних эффектов. Его присутствие ненавязчиво, Он постоянно просит не создавать Себе рекламу как целителю. Но нельзя назвать несбывшимися и ожидания тех, кому приход Мессии представлялся грозным событием, в корне меняющим ход истории. Ведь хотя Его воздействие на мир казалось минимальным, да и по сей день оно для многих неясно, Однако именно Он принёс возможность коренного исцеления искажённого Творения.

Евангелист Матфей в сегодняшнем чтении относит к Иисусу из Назарета одно из самых удивительных пророчеств Ветхого завета о Мессии, слова Второисайи об Отроке Господнем, Который «трости надломленной не переломит». Это пророчество было произнесено во второй половине 6-го века до Р.Х., в то время, когда первые караваны репатриантов возвращались в Иерусалим из Вавилона, чтобы возродить жизнь у развалин Дома Господня. Господь открывает пророку, что Его Служитель принесет людям спасение, не совершая насилия. Несколькими годами позже Господь скажет нечто очень похожее пророку Захарии: «не воинством и не силой, но Духом Моим» будет дано спасение.

Для евангелиста Матфея, пишущего свое Евангелие для иудеев, важно дать читателю возможность увидеть, что Иисус из Назарета — Тот, Кто в самом деле кроток, что в Нем исполнилось это пророчество. Для евангелиста важно, что Свое спасительное служение Христос совершает, возвещая слово истины — «возвещая народам суд», как выражается Второисайя. Непосредственно к тому, что Господь Иисус «запрещает объявлять о Нем» евангелист относит слова о кротости Мессии. Цитируя пророчество целиком, Матфей прилагает его и к событиям, о которых он будет повествовать далее. «Доколе не доставит суду победы» в логике этого отрывка — пророчество о Кресте, а слова «на имя Его будут уповать народы» исполняются в Церкви, объемлющей весь мир.

Можем ли мы признать в Иисусе Сына Божьего? То, что Он совершил, изменило весь мир, но нежелающий Его признать этого не заметит. Могли ли жители Иудеи почти две тысячи лет назад узнать в Иисусе Мессию? Ведь слова пророка Исаии, которые цитирует евангелист Матфей, они знали наизусть. Но и им нужно было пробиться через свое нежелание Его признать. Ведь Он действительно принес суд, перед которым оказывается всякий человек, суд по заповедям. И мы или принимаем Христа вместе с Его заповедями, или, отвергая этот суд, ищем, «как бы погубить Его».