Мысли вслух на 2 Кор 1:1-7

Слова Павла об утешении во время скорби могут показаться странными. И дело тут, конечно, не в том, что скорби (например, бедствия или гонения, связанные со служением) бессмысленны: такого не сказал бы ни один человек, убеждённый в правильности своей веры или своих взглядов и активно их проповедующий. Но в данном случае дело, очевидно, не только в готовности пожертвовать чем-то, а может быть, и собой ради своей веры. Будь оно так, христианство в этом отношении ничем не отличалось бы от любой из множества существующих и существовавших в мире религий и учений: у всех религий и у всех учений во все времена были адепты, готовые пожертвовать не только благополучием, но и жизнью за свои убеждения. Но апостол имеет в виду не только такую готовность.

Его слова напоминают слова Самого Иисуса, Который рассматривал гонения за верность Ему и за праведность вообще как неотъемлемую часть христианского пути (а говоря шире — и пути всякого праведника). Конечно, такие гонения не самоцель, но они — хороший индикатор. Особенно тогда, когда дело касается христиан. Если христианин вполне приемлем для мира, если в этом мире, лежащем во зле, он дома, а мир считает его своим до конца и полностью, значит, что-то с его христианством не так.

Если христианин хочет сделать своё христианство приемлемым для мира сего настолько, чтобы мир сей был таким христианством доволен и счёл бы его себе органичным, значит, с его духовной жизнью случилось что-то очень серьёзное. Не потому, что христиане стремятся к эпатажу, а потому, что между Царством и этим миром, лежащим во зле, органичного единства быть не может. По крайней мере, до его, мира, полного преображения.

И процесс вхождения Царства в непреображённый мир естественным и органичным быть не может, это всегда конфликт. А поскольку входит Царство в мир через христиан, то конфликт с миром оказывается неотъемлемой частью их собственной жизни, и выявляется он тем отчётливее, чем активнее они в этот процесс вовлечены.

Павел прекрасно это понимает по собственному опыту: ведь он жил жизнью Царства в такой полноте, какая мало кому была открыта в его время. Он знал, о чём говорил. Но дыхание Царства для него (как и для всякого подлинного христианина) было реальнее, чем всё, связанное с непреображённым миром. И в нём, в этом дыхании, апостол находил утешение, о котором писал. Не в верности убеждениям или вере, а в той новой жизни, которая открылась ему в Царстве. Той самой жизни, о которой он свидетельствовал до самого конца своего земного пути.

Слова апостола об утешении в страданиях могут, на первый взгляд, показаться странными: ведь радоваться страданиям может, наверное, только мазохист. Конечно, история (и не только христианская) знает немало примеров того, как люди, верные своей идее, оставались ей верны, несмотря на все гонения и испытания, и гордились тем, что не изменили своим принципам, несмотря ни на что.

Но радость тут если и бывает, то, конечно, не от самих страданий и, чаще всего, не во время страдания, а тогда, когда всё уже позади и можно, подводя итог, констатировать собственную стойкость в испытаниях за веру или за идею. Апостол же, судя по его словам, говорит о другом: об утешении именно в самый момент страдания, которое тем больше, чем страдание сильнее. Объяснить это с точки зрения законов непреображённого мира невозможно. А вот с точки зрения Царства и его жизни всё встаёт на свои места. Конечно, страдание остаётся страданием, и никакой радости само по себе оно, разумеется, не приносит. Но страдание — часть непреображённого мира, лежащего во зле, оно само и есть проявление этого зла, и в Царстве ему места нет.

А ведь апостол говорит не просто о страданиях, а о гонениях за Христа, за свидетельство о Царстве. За свидетельство, которое возможно лишь постольку, поскольку свидетель сам приобщился к жизни того самого Царства, о котором свидетельствует. И гонят его именно за то, что он в непреображённом мире смеет жить по законам Царства и призывать к тому же других. Неудивительно, что, чем более глубокой оказывается укоренённость свидетеля в жизни Царства, тем сильнее отторгает его мир, тем интенсивнее гонения и больше страдания.

Но и жизнь Царства переживается тем глубже и реальнее, чем глубже укоренён в ней свидетель! Вот эту-то жизнь Царства он и переживает, как утешение. В самом деле, христианское исповедничество ведь, так же, как и мученичество, лишь внешне напоминает те страдания и гонения за идею, которых история непреображённого мира знает немало.

Мученик за идею страдает или даже отдаёт собственную жизнь лишь в обмен на уверенность в собственной правоте и на право считать себя бескомпромиссным выразителем и носителем своей идеи. Конечно, порой и этого бывает достаточно: ведь некоторые идеи и принципы недалеки от Царства.

Но христианский исповедник страдает, а мученик отдаёт свою земную жизнь на за идею Царства, а за ту полноту жизни Царства, которую он потеряет, если попытается ценой компромисса (а фактически — отказа от Царства) сохранить её жалкое земное подобие. И Павел, как видно, свидетельствует об этой, как сказал бы современный философ, экзистенциальной диалектике, исходя из собственного опыта христианского свидетеля, исповедника и мученика.

Многие люди считают, что существование страданий и смерти делает веру во Христа бессмысленной (справедливости ради отметим, что не меньшее количество людей приходит к вере через опыт страдания и смерти где-то рядом). Как можно говорить, что Христос победил смерть, если мы сталкиваемся со смертью чуть ли не каждый день? Какой смысл в страстях Христовых, если страдания людей этим не упразднились? Сегодняшний отрывок наводит на такие мысли: самое страшное в наших страданиях — это одиночество, никто не может по-настоящему разделить с нами наше страдание. Сострадание близких к нам людей не снимает нашей внутренней боли, хотя и приносит некоторое утешение. Но вот во Христе Сам Бог входит в человеческое страдание, наполняет его Своим присутствием, и если мы принимаем это нашей верой во Христа, то и наше страдание уже не одиноко, в нем присутствует страдающий Христос. Он сострадает нам. В каком-то смысле, и наши страдания — уже не вполне наши, а Христовы, потому что Христос вошел в них через нашу веру и сострадание Ему. Но тогда в этом взаимном сострадании исчезает самая главная боль — одиночества, неразделенности боли — и мы можем испытать такое утешение, которое будет для нас гораздо важнее, чем страдание.

Своё второе послание коринфской церкви Павел начинает с упоминания тех гонений, которые обрушились на него самого и на его спутников в Малой Азии (римской провинции Асия, ст. 8). И с разговора о том, чем является исповедничество и мученичество для христианина (ст. 3 – 5). Человеку, не знающему Царства, оно нередко представляется чем-то похожим на те гонения и преследования, которым нередко подвергались в прошлом и подвергаются сегодня проповедники новых идей или борцы за справедливость. В известном смысле такой взгляд можно считать верным: все апостолы, включая и Павла, проповедовали Христа и свидетельствовали о Царстве, тут было место и новым идеям, и требовательным напоминаниям о Торе и о праведности, без которой в Царство не войти.

Но свидетельство апостолов было всё же не изложением новых идей или старым, как мир, призывом к справедливости. Царство, принесённое в мир Спасителем, не идея и не призыв к новой жизни, это сама жизнь, которая для свидетеля так же реальна и несомненна, как несомненна для человека, не знающего Царства, жизнь нашего, ещё не преображённого, мира. И сама готовность умереть становится не просто доказательством истинности слов свидетеля, которые он ставит выше собственной жизни, а свидетельством как таковым, наглядным примером того, что жизнь Царства является для говорящего именно подлинной и несомненной реальностью, которая для него оказывается реальнее даже смерти, ставящей последнюю точку в судьбе каждого, чья жизнь протекает в границах лишь нашего, ещё не преображённого, мира. В мире, поражённом грехом, к смерти приговорены все, и вопрос лишь в том, ограничивается ли жизнь человека рамками этого мира, или он всё же может надеяться на Того, Кто, Сам преодолев грех мира, может избавить от власти смерти и Своих последователей (ст. 9 – 10).

Сами по себе страдания и смерть, конечно, не доказывают ничего. Доказательством может стать лишь очевидный факт наличия в жизни свидетеля чего-то такого, что неподвластно ни страданиям, ни смерти, факт, о котором свидетель окажется в состоянии засвидетельствовать окружающим именно во время страданий или в миг собственной смерти. А такое свидетельство возможно лишь в том случае, если свидетель живёт жизнью Царства, ощущая её в себе даже тогда, когда человеку, Царства не знающему, рассчитывать уже не на что. Неудивительно, что в таких страданиях могут участвовать и те, кто непосредственно к ним не причастен: ведь речь идёт о Царстве, не знающем границ (ст. 6 – 7). Конечно, ни в страданиях, ни в смерти самих по себе смысла нет и быть не может, как не может его быть ни в каком зле. Но в победе над смертью смысл есть, и христианин может это засвидетельствовать. А тогда его свидетельство становится уже не просто свидетельством собственного бесстрашия перед лицом смерти, но свидетельством Царства.

«До того, как я поверил в Бога, у меня все было ужасно. От меня ушла жена, я потерял работу. Но после того, как Он вошел в мою жизнь, все изменилось. У меня прекрасные отношения с женой, мне очень нравится моя работа, у меня прекрасное здоровье. Конечно, у меня бывают небольшие проблемы, но с Господом мы их очень быстро решаем. Я Ему очень благодарен за это…» Вам никогда не доводилось слышать подобные свидетельства? Хотя по форме они мало чем отличаются от рекламы средства для похудения, их обычно произносят хоть и наивные, но искренние люди. И, кроме того, вполне закономерно, что в жизни некоторых христиан приход в Церковь действительно повел за собой улучшение отношений в семье и на работе, не так ли? Проблема в том, что для слушающих такое свидетельство Христос может стать неким средством «как сделать свою жизнь успешнее», и первая же неприятность на пути может навсегда отвернуть их от Бога и Церкви.

А Павел? За что он благодарит Бога? Господь утешает «нас во всякой скорби нашей», и «по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше». Для Павла соучастие в Воскресении Христовом неразрывно связано с соучастием в Его страданиях — эта мысль переходит у него из послания в послание. Мир лежит во зле, и, хотя победа над злом уже одержана, рассчитывать на блаженство в этой жизни не приходится. Радость христиан, радость того, что мы испытали любовь Божию, совсем не похожа на земное удовольствие. Мы вместе с Павлом уповаем «на Бога, воскрешающего мертвых», и верим в силу молитвы братьев и сестер. Будем помнить о том, что, получив утешение в скорбях, мы призваны нести то же утешение всем, «находящимся во всякой скорби».