Мысли вслух на Ос 6:3

«Познаем Господа» — говорит Осия, и тут же поправляестя: будем стремиться познать Его. Можем ли мы по-настоящему познать Его здесь, в земной жизни? Но если мы опустим руки и скажем, что познание это нам недоступно и не надо — тогда мы не оставим Ему ни единого шанса сообщить нам что-то о Себе, открыться нам... А Его откровение подобно утренней заре: вокруг нас ночь — но вот мы обращаемся к Нему, открываем Ему сердце, говорим: «Да, я во тьме — но я знаю, что Ты — свет»... и постепенно небосвод светлеет, и вот уже на востоке загорается пламя — Его заря.

Сегодняшнее чтение продолжает тему суда Божия. Начинается оно упоминанием об обращении к Богу тех, кто прежде не думал о Нём и готов был полагаться на всё, что угодно, кроме Него (ст. 1–3). Но обращение это, как видно, оказывалось на поверку довольно поверхностным (ст. 3–5). В принципе описанную ситуацию можно считать типичной: многие вспоминают о Боге только тогда, когда им становится ясно, что больше никто и ничто им помочь не в состоянии. А когда помощь получена, они так же легко о Боге забывают в надежде на то, что больше им никогда не придётся оказаться в таком положении, что с ними произошло нечто исключительное, такое, что бывает с человеком раз в жизни, да и то не с каждым, а лишь с теми, кому особенно не повезло.

Но обычно такое отношение к Богу свойственно людям неверующим или о Боге не задумывающимся, таким, которые в дни благополучия едва ли вспомнят о Нём. А в проповеди Осии речь идёт о людях верующих или, во всяком случае, о тех, кто себя таковыми считал. Им-то, во всяком случае, никак не следовало забывать о Боге, не следовало дожидаться критической ситуации, чтобы вспомнить о Нём. Почему же эти религиозные люди на практике ведут себя так же, как неверующие? Ответом на вопрос может быть напоминание пророка о приоритетах духовной жизни (ст. 6). Осия, разумеется, не выступает здесь против жертвоприношения как такового. Он лишь напоминает о том, что, если нет милосердия в том ёмком смысле, в каком пророк употребляет соответствующее еврейское слово, жертвоприношение теряет свой духовный смысл. Ведь оно изначально было не чем иным, как формой богообщения, совместной трапезой Бога и людей, которая без милосердия, а значит, и без полноты доверия к Богу, невозможна. А духовная жизнь как раз и предполагает прежде всего отношение — будь то отношение человека к Богу или к ближнему. Если же доверия к Богу нет, жертвоприношение перестаёт быть духовным событием и становится лишь религиозной обязанностью, которую, как и любую религиозную обязанность, можно исполнить, никакого особого доверия к Богу не испытывая.

Более того: понятое так жертвоприношение легко превращалось в своего рода дань, которую народ платил Богу, ожидая взамен чего-то такого, чего он теперь мог и потребовать у Бога в соответствии с заключённым договором, и прежде всего, разумеется, земного благоденствия. А когда оно исчезало, вместе с ним исчезал и интерес к Богу, Который не мог или не хотел такое благоденствие обеспечить. И начинались поиски чего-то или кого-то, что могло бы это благоденствие гарантировать независимо от Бога, на Которого, как казалось ищущим, положиться нельзя. Так недоверие к Богу разрушает отношения с Ним и уводит человека от Бога вначале к религиозному формализму, а затем и к откровенному язычеству.

Бог раскрывает Свое сердце: «Милости хочу, а не жертвы». Возможно, это вершина откровения, данного через пророка Осию. Жертвоприношения, добрые дела, исполнение заповедей — все это имеет смысл, только если за этим стоит наша любовь не к себе, а к другому — Богу, человеку... Не «стремление к высоким достижениям», не «исполнение долга», а любовь, которая «не ищет своего» (1 Кор. 13:5) и которая не оставляет места для беззакония.

На всех, впавших в грех, изливается гнев, но особенно на тех, кто поставлен во главе народа — царей и священников. Со всех спросится за их дела, но с вождей народа, призванных хранить Высшую Правду, особенно, ведь им больше и дано. Сурово описание последствий грехов и беззаконий.

Но именно здесь, после всех предупреждений, мы опять слышим слова надежды, пророчество о милости Господа и обетование о предстоящем Воскресении. То, что в пророчестве говорится о Воскресении на третий день, даёт нам возможность видеть в этих словах одно из первых пророчеств о грядущем Воскресении Христа, хотя здесь речь идёт о людях, о воскрешении народа от греха и тьмы. Но здесь нет противоречия, ведь Сын Божий для того и воплотился, чтобы разделить с нами наш земной путь и дать нам надежду на совоскресение с Ним.

И вот именно здесь звучат, пожалуй, центральные слова Книги Осии: милости хочу, а не жертвы. Эти слова, давным-давно знакомые и хорошо вызубренные, и сегодня продолжают удивлять, если посмотреть на них свежим взором. Как же так — неужели все наши усилия, труды, всё, что мы пожертвовали, — неужели всё это попусту?

Да, все наши усилия могут оказаться пустыми и напрасными, если мы жертвовали с жёстким сердцем, оставаясь немилостивыми к тем, кто нас окружает, и тем более если мы превращаем отношения с Господом в куплю-продажу.

Бог раскрывает Свое сердце: «Милости хочу, а не жертвы». Возможно, это вершина откровения, данного через пророка Осию. Жертвоприношения, добрые дела, исполнение заповедей — все это имеет смысл, только если за этим стоит наша любовь не к себе, а к другому — Богу, человеку... Не «стремление к высоким достижениям», не «исполнение долга», а любовь, которая «не ищет своего» (1 Кор. 13:5) и которая оказывается реализацией свободы Духа Божьего.

Говоря о благочестии и верности народа Богу, Осия провозглашает, что знание Бога (богопознание) важнее всесожжений, а милосердие («милость») важнее жертвы. Что же имеет в виду пророк? Что именно называет он богопознанием? И как связано с ним милосердие? Осия одним из первых заговорил об отношениях с Богом как о чём-то регулярном и постоянном. Прежде отношения эти сводились к эпизодическим (или периодическим — это зависело от религиозного усердия) встречах с Ним у алтаря.

В остальное время даже искренне верующие яхвисты жили обычной жизнью, стараясь лишь соблюдать данные Богом заповеди так, как соблюдают моральный кодекс, в истинности и незыблемости которого уверены.

Исключением были пророки, но их было меньшинство. Осия же впервые заговорил о том, что Бог хочет с человеком отношений непосредственных и постоянных. И для этого не обязательно быть пророком. Богопознание доступно каждому ищущему. Но искать надо не внешнего, а внутреннего. Не обряда, а отношений. Того самого, что называется словом «милосердие». Изначально этим словом описывались отношения между людьми. Такие отношения, при которых люди готовы сделать друг для друга больше, чем обязаны по закону или по существующему между ними договору.

Как принято между друзьями или между близкими в семье. Не считая, кто, кому и сколько должен. Кто для кого сделал больше, а кто меньше. Вот такими же должны быть отношения между человеком и Богом, если человек действительно стремится к богопознанию. Постоянные и глубокие отношения человека с Богом возможны лишь тогда, когда Бог становится центром и главным смыслом человеческой жизни. А в этом случае человек уже не относится к жертвоприношению, как к религиозной обязанности.

Понятие «религиозная обязанность» вообще уходит из его словаря. Всё, что делает человек для Бога, он делает ради тех отношений с Ним, которых ищет или которые, обретя, хочет сохранить. И само жертвоприношение становится теперь лишь частью этих отношений. Частью важной, необходимой, но лишь частью. И человек больше уже не считает, сколько жертв он принёс своему Богу. Ведь теперь жертвоприношение для него — трапеза с близким Другом. И никакие расчёты тут неуместны.

Когда пророк от лица Божия говорит, что богопознание важнее жертвоприношения, а милосердие — жертвенной трапезы, можно подумать, что он отвергает весь традиционный яхвистский культ. Между тем, Осия имеет в данном случае в виду нечто совсем иное. Чем было жертвоприношение изначально? В чём заключается его смысл? Это, прежде всего, совместная трапеза Бога и людей, трапеза, во время которой Бог не фигурально, не аллегорически, а совершенно реально садится с человеком за один стол: ведь то присутствие Божие, которое сопровождало еврейский народ на всём протяжении его истории, начиная со времён Моисея, освящало и алтарь, и жертвенник, и жертвенную трапезу, и всех, в ней участвующих.

Во времена же Осии (а может быть, и ещё раньше) на жертвоприношение стали смотреть, как на своего рода дань, которую народ отдаёт Богу приблизительно так же, как платят подати земному царю. Вместо богообщения получалось разделение с Богом, стремление откупиться от Него пышными и обильными приношениями. Неудивительно, что на таком фоне пророк напоминает о богопознании и о милосердии (соответствующее еврейское слово можно перевести и как «милость», и как «милосердие»): ведь именно познание Бога, сближение с Ним и было изначальным смыслом жертвоприношения.

И милосердие — неотъемлемый элемент такого богопознания: оно предполагает, прежде всего, готовность сделать для того, к кому относишься милосердно, больше того, к чему обязывает, например, закон или подписанный договор. Конечно, человек не может ничего дать Богу, но он может отдать Ему своё сердце. Тут милосердие совершенно необходимо: ведь полноценное богообщение только и возможно тогда, когда, выстраивая отношения с Ним, не пытаешься учитывать и рассчитывать, сколько Он должен тебе, а сколько — ты Ему.

Богу можно отдать себя только полностью, без оглядки и без остатка. А Он всегда готов войти в нашу жизнь, но только на правах полноправного хозяина. Угол у нас в доме Его не устроит, даже если это будет красный угол. Он согласен только на то, чтобы быть в центре, и чтобы дом строился вокруг Его присутствия. Тут уж не рассчитаешь, сколько должны Ему мы и сколько Он должен нам. Мы обязаны Ему всем, но ничего не можем Ему дать, кроме возможности строить для нас наш дом и направлять нашу жизнь. Он не должен нам ничего, но может дать нам всё, если мы будем готовы Его принять. Это и есть богообщение и милосердие.