Мысли вслух на Мф 12:30-37

Накормление пяти тысяч человек пятью хлебами — очень яркое событие. Конечно, оно предваряет установление Евхаристии на Тайной вечери, предваряет и является прообразом каждой Евхаристии, которую совершает Церковь. Сегодня кажется существенной вот какая деталь. Для того чтобы чудо могло совершиться, нужны были эти несчастные пять булок и две рыбины (скорее всего — вяленые). Ученики явно уже выяснили, у кого сколько хлеба с собой, и все подсчитали. Наверняка больше нет ничего, эти крохи — единственное, что нашлось во всей этой толпе, но в руках Христа из них рождается пища не просто достаточная, но изобильная. Однако эти хлебы ведь кому-то принадлежали. Кто-то, неназванный, на вопрос учеников: «У кого есть пища», - ответил: «Вот, у меня есть хлеб, возьмите». Можно подумать, сами эти запасливые слушатели не нуждались в хлебе.

Христиане первых веков называли то, что мы приносим Богу в таинстве Евхаристии, «начатками» творения. Начатки — своеобразный залог и знак того, что мы приносим Богу все сотворенное Им. С них начинается чудо умножения, которое из твари делает нечто большее. Напротив, без принесения этих начатков пропасть, разделяющая Божий и этот миры, остается непереходимой. Мы приносим начатки мира и, по словам св. Иринея Лионского, получаем из рук Христа начатки Царства Небесного.

У каждого из нас есть нечто, что может быть принесено Богу, как эти пять хлебов, а может быть оставлено для себя. Вот об этом Господь говорит: «...кто хочет душу свою сберечь, потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16:25).

«…ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься…» Это очень страшные слова, нам кажется преизбыточной их строгость. Ну что, казалось бы, такого уж плохого, если словом кого-то обидел, не избил ведь, не убил. А потом можно ведь и прощения попросить, опять же словом. Мы не придаем значения словам, они протекают у нас сквозь пальцы незаметнее даже, чем деньги. Собственно они и превратились у нас в разменную монету. И вот это уже по-настоящему страшно. Потому что словом творил Господь мир. Словом Он общается с нами и дал нам это величайшее счастье словами обращаться друг ко другу. И как говорит Апостол «слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого» (Евр 4:12). Но и слово человеческое, ибо мы созданы по Его подобию, обладает, на самом деле, огромной силой и может убить, может исцелить. Об этой огромной силе и святости слова мы никогда не должны забывать в нашей реальной жизни. «Куда, как беден радости язык!», пишет Мандельштам. И хочется восстать против этой мысли и сказать: нет, не беден, посмотрите, сколько поэзии библейской и небиблейской, а на самом деле он говорит о другом, о том, что когда с нами происходит что-то настоящее, мы не разбрасываем лишних слов.

Обычно слова Христа о том, что всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится, мы воспринимаем как мерку ограниченности Божьего милосердия. Вот, кажется нам, есть что-то такое, чего Бог не может (или не хочет) простить. И весь интерес в том, чтобы понять, что же это за гадость такая, если Бог ее отказывается прощать.

За этими словами мы теряем потрясающую, невероятную вещь, которую говорит Иисус: всякий грех и хула простятся человекам. Существенно, что здесь не модальная категория: могут быть прощены. В греческом оригинале, как и в русском тексте, просто будущее время. Простятся. Впрочем, это не отменяет другого слова Спасителя: просите и дано будет вам. Нет сомнения, что прощения нужно искать, то есть а) нуждаться в нем, б) просить о нем и в) практиковать его в своей жизни. Но как же важно для нас обетование о том, что эта наша надежда на прощение реализуется. Ограниченность — удел твари, прощение же, как дело Божие, ограниченным быть не может.

Что же тогда стоит за словами Иисуса о том, что не будет прощена хула на Духа Святого? Попробуем перефразировать их для наглядности. Вода может увлажнить все, кроме воды. Огонь может сжечь все, кроме огня. Прощено может быть все, кроме хулы на Духа Святого. Прощение — не просто дар, но, больше того, действие и явление присутствия Святого Духа, и если это присутствие подвергается хулению, не принимается нами — огонь прощения не возгорается.

Что же такое «хула на Духа Святого» (ст. 31)? Прежде всего, давайте вспомним, что на кресте Христос молится о распинающих Его: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». Значит, непростительным может быть только сознательный грех. Теперь поглядим на ситуацию, в которой сказаны слова Иисуса. Фарисеи объявляют, что Иисус, совершая чудеса, действует силой князя бесовского. То есть, дела благие (совершаемые силой Божией, иначе — Духом Святым) приписываются сатане, а не Богу, при этом переворачиваются все представления о добре и зле, об истине и лжи, о жизни и смерти. Эти люди уже все для себя определили и полностью закрыты от покаяния. Какой благости, какой милости могут ожидать такие люди от Бога? А не ожидая — не получают. Итак, хула на Духа Святого — это сознательный отказ от благости Божией и непринятие Его милости и прощения.

Эти слова Иисус произносит после того, как фарисеи Его обвинили в том, что Он изгоняет бесов силою князя бесовского. То есть у них получается, что причиной доброго дела служит злая сила. Этой коротенькой притчей Иисус утверждает: так не бывает! В фарисеях говорит лукавство, нечестность, они «подгоняют» действительность под заранее заданное умозаключение. Для них оценка факта определена еще раньше факта. Кроме того, они готовы менять критерий различения между добром и злом в зависимости от обстоятельств и целесообразности.

Христос показывает, что, принимая такую логику, они (да и мы подчас) сами оказываются во власти того, кого называют отцом лжи. Критерии различения добра и зла должны быть незыблемы, ибо они исходят от Бога, поэтому они должны в равной степени распространяться и на «дерево», и на «плод». А оценивать любую ситуацию надо, исходя из фактов («плод»), а не из того, нравится нам или не нравится «дерево».

Сегодняшнее чтение продолжает тему конфликта откровения с устоявшимися религиозными представлениями. Исцелений было слишком много, и их надо было как-то объяснить. Но чем могли бы объяснить их те, кто не желал видеть в происходящем руку Божию? Самым простым объяснением в таком случае оказывалось объяснение магическое, ссылка на духа тьмы, силой которого якобы и действует Исцеляющий (ст. 24). Опровергнуть такое объяснение было нетрудно (ст. 25–29).

Но Иисус не ограничивается одним опровержением: Он обнажает самую суть проблемы, указывая фарисеям на нежелание видеть очевидное, если оно не вмещается в рамки их традиционных религиозных представлений (ст. 27–28). И дело здесь даже не в том, что отвергающие совершённые Иисусом исцеления отвергают Его Самого как Мессию-Христа; дело в том, что, отвергая Его, эти люди отталкивают руку Божию (ст. 31).

Не так просто узнать Мессию, и, если человек Его не узнает или узнает не сразу, это ещё не означает разрыва всех отношений с Богом и духовного краха. Но если человек лукавит, желая ради собственного религиозного комфорта обмануть и Бога, и себя самого, он тем самым ставит между собой и Богом непреодолимую стену. И тогда все его религиозные усилия направляются лишь на то, чтобы ещё больше укрепиться в собственной лжи.

К усилиям такого рода относится и обращённая к Иисусу просьба некоторых фарисеев и учителей Торы о «знамении», т.е. о знаке, который стал бы подтверждением Его мессианства. Иисус, конечно, отлично понимает, что скрывается за такими просьбами, и отвечает, что единственным знаком будет «знак Ионы», говоря о Своей смерти и о Своём воскресении (ст. 38–42).

Бесполезной оказалась и попытка сыграть на родственных чувствах (ст. 46–50). Жёсткие слова, сказанные Иисусом о Своих родственниках, очевидно, были связаны с тем, что появление их было вызвано желанием как-то воздействовать на Иисуса, ввести Его, так сказать, «в рамки» и, возможно, сделать Его проповедь более «умеренной». Неудивительно, что в такой ситуации Иисус смотрит на Своих родственников уже не как на родственников, а как на людей Ему чужих и чуждых, прямо связывая родственные отношения с исполнением воли Божией (ст. 48 – 50). И дело здесь не в том, что Царство в принципе не совместимо ни с чем человеческим: будь это так, Мессия-Христос пришёл бы на землю, наверное, не Человеком, а ангелом. Царство не совместимо с тем, что, не вмещая его, ему противостоит. И тут выбор оказывается неизбежным.

Никакое чудо само по себе не может доказать чего-либо: у людей, видевших исцеления, которые совершал Иисус, всегда оставалась возможность объяснять их как угодно, вплоть до абсурдных утверждений о сатанинской природе этих явлений. Спор «от Бога — не от Бога» (не столько о чуде, сколько в применении к Самому Иисусу) не имеет здесь никакой доказательной почвы. Это видно и из истории христианской апологетики: любые утверждения и доказательства в пользу Христа встречали свои контр-доводы, сводясь к одному — это ни откуда не следует, это бездоказательно. Не об этом ли говорит и Сам Господь, когда на просьбу о непререкаемом доказательстве, знамении, Он приводит в пример «знамение Ионы», связывая его со Своим воскресением из мертвых. Парадокс в том, что это «знамение» не было доказательством проповеди пророка! Фарисеи, требовавшие знамения, так и не увидели воскресшего Христа: Он явился только тем, кто остался Ему верен. А значит, знамение Воскресения работает только в сфере Духа — оно может быть доказательством только для тех, кто сам хочет быть причастным к тайне Христа.

Достигло ли до нас Царство Божье? В Евангелии Господь связывает наступление Царства, с одной стороны, с победой над силами зла, над сатаной, а с другой стороны — с действием в жизни людей Святого Духа. Ведь именно Духом Он изгоняет бесов и исцеляет болезни (а в отрицании этого факта Господь указывает опасность непростительной хулы на Духа Святого). Итак, Царство Божье не только ждет нас за гробом, но и реализуется здесь, на земле, там, где люди дают Святому Духу возможность действовать через них. Действия Духа могут быть очень разнообразны (1 Кор гл. 12-13), но главное из них — любовь. Поэтому для достижения Царства от нас требуется немногое: во-первых, полное доверие и открытость Богу, позволяющее Его Духу действовать в нашей жизни, а во-вторых — внимание к Его действиям, позволяющее нам не угашать Его жизнь в нас, а наоборот, отвечать на нее благодарением.

Изгнание бесов, приведшее к исцелению слепого и немого, в глазах народа послужило основанием для догадки, пока ещё предварительной, о мессианстве Иисуса. Но одного этого вряд ли было бы достаточно, ведь и сам Иисус отвергает обвинения фарисеев, ссылаясь на то, что и их сыновья изгоняют бесов. И здесь мы стоим перед реальностью, по отношению к которой нам приходится определяться, и уклониться от выбора невозможно. Сталкиваясь с явлениями духовного мира, нам приходится решать: от Бога ли то или иное таинственное явление, или же это имитация чудес, исходящая от сил тьмы, а то и вовсе банальное шарлатанство. Ведь и сегодня разнообразные чудеса или их имитации, совершаемые многочисленными гуру и целителями, приводят к ним множество поклонников, убеждённых в том, что их чудодействия даны свыше. Здесь Господь даёт нам критерий: плоды. Ведь Его чудеса — проявления любви, Он никогда не бьёт на эффект, чтобы поразить воображение и только. Но и слова об обречённости разделившегося царства для нас, живущих в разобщённом мире, весьма актуальны. Ведь Христос, опровергая предвзятые обвинения фарисеев, не отрицает, что силы тьмы могут враждовать между собой, ослабляя друг друга. Если между фракциями тёмных сил идёт вражда, значит они обречены. Но взаимная грызня не препятствует им причинять зло всему окружающему. И не случайно там, где господствует зло, растут раздоры и всеобщая вражда. И, видимо, не случайно именно здесь звучат, пожалуй, самые суровые слова во всём Евангелии — о непрощении хулы на Святого Духа, о единственном непрощении в Новом Завете. Ведь Дух Святой — Бог, дающий прощение. Значит, хулящий Его отвергает саму возможность прощения.

Как видно, главной задачей если не всех, то, по крайней мере, многих представителей фарисейского братства стало объяснить совершаемые Иисусом чудеса и исцеления так, чтобы не признать Его истинным Служителем Божиим. В ход пошло всё, включая совсем уже абсурдные объяснения наподобие того, что Иисус, исцеляя, якобы прибегал к помощи неких тёмных сил. Иисусу было нетрудно ответить на подобного рода обвинения, подчёркивая их явную абсурдность. Но дело было, конечно, не в обвинениях как таковых. Дело было в позиции обвинителей, и Иисус, разумеется, прекрасно это понимал. Не случайно Он сказал: кто не собирает со Мной, тот расточает. Речь, как видно, шла не о конкретных обвинениях, а о Царстве. Иисус прямо говорит Своим обвинителям: если Я изгоняю нечистых духов силой дыхания Божия, значит, Царство достигло вас. И теперь только от вас зависит ваша дальнейшая судьба. И остаться нейтральным тут не получится, наступил момент выбора, который некоторые современные философы называют экзистенциальным: от него не уйти, а он определит всю дальнейшую жизнь выбирающего. Мессия один, и Царство одно. Это вопрос не богословский и не религиозный, и даже не мировоззренческий, а духовно-практический. Можно принять Царство и жить его жизнью, но тогда надо принимать и Того, Кто принёс Царство в мир. И не определять возможность такого приятия или неприятия никакими религиозными или богословскими критериями. Всё просто: достаточно посмотреть, здесь ли Царство или нет. И если оно здесь, принять его как данность, не пытаясь втискивать его ни в какие существующие рамки. И тогда жизнь принимающих становится частью Царства: они «собирают с Иисусом». Если же, несмотря ни на что, человек отвергает Царство, это отвержение становится определяющим его жизнь выбором, а не просто избранной им богословской или религиозной позицией. Тогда Царство не для него, и он не для Царства. И тогда, по словам Спасителя, «кто не собирает со Мной, тот расточает».