Мысли вслух на Лк 12:35-38

Евангельская притча рисует пример живой и действенной веры. Человек, который верует подобным образом, постоянно ожидает осуществления ожидаемого. Одна из отличительных черт христианской веры состоит в том, что мы ожидаем пришествия Христа в силе и славе. Постоянно ли мы ожидаем Христа?

В разных евангелиях много сказано о необходимости быть готовым к действию — будь то свидетельство о Христе или встреча с Ним. Об этом говорят многие притчи Спасителя. Вот и слова о препоясанных чреслах и о горящем светильнике возвращают нас к той же теме. Иисус явно говорит о готовности к действию, к тому, чтобы сделать свою жизнь действительно христианской. Пояс, особенно пояс воина, в древности многое говорил о своём хозяине, а в армии вообще был знаком различия, заменявшим погоны.

Офицер, снимающий с себя пояс и сдающий его начальнику, фактически подавал прошение об отставке. А перед походом каждый в армии должен был подпоясаться — в первую очередь для того, чтобы всем было видно его воинское звание. Но и в обычной, гражданской жизни снять пояс означало расслабиться и даже распуститься — собственно, и в русском языке слово «распоясаться» имеет как раз такое значение. Без пояса трудно было представить себе долгое путешествие — на поясе обычно носили и бурдюк с водой, и специальный небольшой мешок для денег и нужных бумаг, и мелкие, но необходимые в дороге предметы вроде огнива.

Поэтому подпоясаться и означало обычно собраться в дорогу, притом в дорогу, скорее всего, дальнюю. Но Спаситель явно имеет в виду не только эту внешнюю сторону образа. Он говорит также и о той внутренней собранности, которая достигается последовательным соблюдением заповедей и следованием внутренней Торе. Такое следование формирует в человеке духовный стержень, необходимый для полноценной христианской жизни.

Столь же многозначен и образ светильника, и даже ещё более многозначен: в той же Нагорной проповеди он означает и свидетельство, которое невозможно, да и не нужно скрывать, и духовное зрение человека (образ глаза как светильника, освещающего человеческое тело). Конечно, ни о какой чистоте взгляда не приходится говорить, если нет духовного стержня, который достигается следованием внутренней Торе. Но эта чистота останется лишь возможностью, если человек не осознает той внутренней цельности, которой ему удалось достичь, и меры её полноты.

Если осознание присутствует, то и тело человека светло: ведь человек тогда не заблуждается на свой счёт, осознавая свою внутреннюю жизнь и каждую интенцию, которая рождается в его сердце. Такой человек знает, кто он и что может, а чего не может и за что поэтому ему лучше не браться. Однако осознание необходимо также и для полноценного свидетельства. Христианское свидетельство ведь не может быть теоретическим, свидетелем может быть только человек, на опыте переживший то, о чём говорит, а опытом таким может быть лишь опыт общения со Христом и жизни в Царстве.

Опыт же такого рода без внутренней цельности и осознанной жизни не обрести: даже если и произойдёт какая-то встреча или случится переживание духовной реальности, или даже реальности Царства, то удержать, запомнить, понять пережитое без внутренней цельности и без осознания человек не сможет. Вот поэтому и обращает Спаситель внимание своих слушателей на препоясанные чресла и на светильник: без них невозможно не только свидетельство, но и самый путь Царства. А значит, невозможно и быть Его учеником.

Спаситель сравнивает положение служителей Божьих в народе Божием с положением раба-домоправителя. Нам сегодня кажется странным доверить попечение о доме и слугах рабу. Но в древности такая практика была распространена довольно широко: всё зависело лишь от меры доверия хозяина к тому или иному рабу.

Особенно распространённой такая ситуация была там, где, как в Израиле и позднее в Иудее, рабство было домашним, так, что рабы жили в доме фактически на положении младших членов семьи. Если хозяин дома ставил одного из таких рабов на место домоправителя в своё отсутствие, такой раб, разумеется, отнюдь не переставал быть рабом, но круг его обязанностей, а соответственно, и прав в доме значительно расширялся, приближаясь к обязанностям и правам хозяина.

Но говорить об обязанностях и правах такого домоправителя можно было лишь применительно к другим домашним рабам и слугам, которые обязаны были ему формальным подчинением; по отношению же к хозяину он оставался рабом, связанным с ним теми отчасти формальными, отчасти личными отношениями, которые обычно соединяли хозяина и раба в ситуации патриархального рабства. И только от устойчивости этих отношений, от благоволения хозяина зависело положение раба в доме, зависело, останется ли он домоправителем, или нет, и как поступит с ним хозяин по возвращении. У раба самого по себе, разумеется, не было и не могло быть никаких прав, и горе было тому рабу, который об этом забывал. Именно такие отношения Иисус приводит в пример, как земной аналог отношений Царства.

В известном смысле в Царстве бесправны все, кроме Царя, Который принёс это Царство в мир: ведь его никто не заслужил и в него никто не может войти по праву. А когда Царство проецируется в наш пока ещё не преображённый мир, нередко оказывается, что служитель Божий получает власть над людьми, поскольку законы непреображённого мира такую власть предполагают: ведь Бог действует в нашем мире так, чтобы действие Его шло как бы изнутри, не взрывая мир и не разрушая его.

И тут уже всё зависит от того, почувствует ли себя такой служитель в положении раба, которому истинный Хозяин доверил временное управление Своим домом, или возомнит себя полноправным распорядителем, права которого обусловлены не конкретной ситуацией служения, а принадлежат ему изначально, в силу некоего особого статуса или особого положения в Царстве. И дело тут не в том, что настоящий Хозяин обидится и захочет наказать узурпатора, а в том, что любые попытки самоутверждения в собственной независимости отделяют того, кто пытается это сделать, от Царства. А значит, и от Того, Кто принёс Царство в мир.

Вся земная проповедь Иисуса говорит о приближающемся Царстве. И Он уделяет очень много внимания нашей готовности войти в него. Наступление этого Царства включает в себя суд и разделение — ведь в нем нельзя быть теплохладным, нельзя служить двум господам. И пока мы на пути к нему, у нас есть возможность (может быть, последняя) помириться с тем, кто будет обвинять нас на суде. Это может быть наша совесть, могут быть люди, которым мы причинили зло, а может быть и Сам Господь, как в притче о Страшном суде (Мф. 25). И чем больше росток Христова Царства в наших сердцах, тем скорее нужно бежать мириться с соперниками, чтобы прийти на с ними суд — уже друзьями.

Наступление Царства Божьего — тайна, может быть, не меньшая, чем тайна самого Царства. Поэтому Господь призывает учеников бодрствовать и не пропустить, не проспать приход Царства в их жизнь. Наверное, речь здесь идет не просто о постоянной готовности к смерти или ко второму пришествию Христа. Христос приходит в человеческую жизнь и тогда, когда меньше всего это подозревает — в любой момент мы можем оказаться в ситуации жизненно-важного выбора или решающей встречи. Горе человеку, если он не заметит Христа в тот момент, когда от него потребуется участие в осуществлении Божьего Царства — дело не в том, что Бог обидится и накажет его, а в том, что пройдя мимо этого Царства, человек пройдет мимо самого важного события, самой важной встречи в своей жизни. Поэтому, в преддверии окончательной Встречи, Господь призывает людей не пропустить Его присутствия уже здесь, на пути к торжеству Божьего Царства.

Сегодняшнее чтение затрагивает ещё одну тему, очень важную для понимания того, что такое жизнь в Царстве. Но смысл сказанного Иисусом становится понятен лишь в контексте ситуации той переходной эпохи, которая началась пришествием Спасителя и в которую мы живём. Её можно было бы назвать эпохой наступающего Царства, а завершится она возвращением Иисуса. Но поскольку точных сроков этого возвращения мы не знаем, готовность требуется всегда, каждый день и час.

Собственно, в этом и заключается смысл рассказанных Иисусом притч (ст. 36–48). Ведь когда речь в Евангелии идёт о близости Царства, имеется в виду не дата второго пришествия Христова, а тот факт, что Царство уже вошло в мир, что его присутствие для нас сегодня уже не будущее, а настоящее, и если мы ничего подобного не замечаем, то лишь потому, что не хотим замечать. Конечно, иногда на тех, кому Бог поручает связанные с Царством служения, кажущаяся отдалённость сроков завершения процесса оказывает расслабляющее воздействие, подобное тому, какое оказывала на распоясавшегося раба из притчи мысль о том, что хозяин далеко (ст. 45).

Неудивительно, что спрос с тех, кто знал обо всём и, несмотря ни на что, позволил себе расслабиться, оказывается более серьёзным, чем с тех, кто знал меньше (ст. 47–48). Интересно другое. В мире есть знающие больше и есть знающие меньше, но, как видно, нет таких, кто не знал бы ничего. Не случайно Иисус сравнивает признаки наступающего Царства с теми приметами, по которым в те времена определяли близость перемены погоды: они были так же очевидны и так же понятны каждому, так что не заметить их совсем и не понять ничего было просто невозможно (ст. 54–57).

Именно поэтому наступление Царства разделяет людей, и разделение, как видно, проходит не по какой-то национальной, сословной или религиозной границе, а поверх всех границ, отделяя тех, кто принимает Царство, от тех, кто его отвергает, живущих иногда не только в одной стране и в одном городе, но даже в одном доме (ст. 51–53). И происходит так не потому, что разделения нужны Богу, а потому, что Царство — реальность абсолютная, туда невозможно войти отчасти или наполовину, и даже войти туда «почти полностью» не получится: в Царство входят или до конца и без оглядки, или не входят совсем. Потому-то в Церкви и не может быть, по слову апостола Павла, «ни эллина, ни иудея»: если Церковь остаётся Царством, а не превращается в религиозную организацию, одну из многих, актуальной для неё остаётся лишь одно разделение: между теми, кто принимает Царство, и теми, кто его отвергает. Все остальные разделения условны и относительны, это — абсолютно, абсолютно настолько, насколько может быть абсолютным разделение между вечной жизнью и вечной смертью.

В рассказанных Спасителем притчах о Царстве часто звучит тема внезапности, неожиданности. Как в случае с хозяином дома, который появляется тогда, когда рабы вовсе не ожидают его возвращения. Такое внезапное посещение может сыграть роль своего рода учебной тревоги: поскольку никогда не знаешь точно, чего ждать, приходится постоянно быть готовым ко всему.

Это, конечно, важное для духовной жизни (да и для жизни вообще) качество. Но дело не только в постоянной готовности. Дело ещё и в том внутреннем состоянии, которое такая готовность предполагает. Быть всегда готовым ко всему невозможно в принципе. По крайней мере, в том смысле, в котором говорят о готовности, имея в виду жизнь мира сего. В нашем мире под готовностью понимают обычно заранее запланированные варианты реакции на те или иные, заранее же просчитанные, ситуации.

Эти варианты реакции прописывают в соответствующих инструкциях, которым обязывают следовать тех, кто отвечает за принятие решений. Но просчитать все возможные ситуации заранее — задача нереальная. И даже не потому, что их бесконечно много, а потому, что на каждый конкретный момент времени мы в принципе способны спрогнозировать лишь ситуации определённого типа, связанные с тем, что нам известно на этот самый момент. Иначе говоря, в каждый конкретный момент времени в принципе может сложиться ситуация, которая является абсолютно непредсказуемой.

Абсолютно непредсказуемой — значит такой, которую невозможно предсказать не из-за недостатка информации или прогностических инструментов, а в принципе, даже в том случае, если бы у нас была вся существующая на данный момент в мире информация и все возможные на тот же момент прогностические инструменты, какие только допускает природа нашего мира.

В развитии любой сложной системы бывают такие моменты, когда ее развитие в принципе невозможно предсказать исходя из её наличного состояния. Учёные называют такие моменты точками бифуркации. Но непредсказуемой система остаётся лишь при взгляде извне, со стороны. Изнутри же ситуация выглядит иначе: тут всё зависит целиком и полностью или от случайности, или от выбора того, кто в такой ситуации оказался.

Так вот возвращение Спасителя и полнота Царства, раскрывшаяся до конца, и предполагает прохождение миром такой точки бифуркации. Когда ничего невозможно рассчитать и предсказать заранее. И когда всё определяется конкретным выбором каждого. И если человек приобщается к жизни Царства ещё до наступления этого момента, сам момент не оказывается для него полной неожиданностью, не выбивает из колеи, не дезориентирует до полной неспособности принимать решения. Это и называется готовностью к встрече с возвращающимся хозяином. Царём. И Царством во всей его полноте.

Спаситель нередко говорит о возвращении господина (имея в виду, как нетрудно догадаться, Себя Самого) как о событии неожиданном. И хотя эту неожиданность можно считать ожидаемой, судя по словам Иисуса, вполне может оказаться, что ожидающие могут оказаться неподготовленными к встрече с Тем, Кого ожидают. В чём же тут дело? Конечно, многое можно объяснить неопределённостью сроков: непросто постоянно поддерживать себя в состоянии готовности, слишком большого внутреннего напряжения это требует.

Сам Иисус не считает такой аргумент оправданием: Он прямо говорит, что, знай хозяин, когда вор попытается влезть к нему в дом, жизнь его была бы куда проще, но так, увы, не бывает. И, тем не менее, хозяин, если он хочет сохранить дом, должен быть начеку всегда, так же, как и ожидающие хозяина слуги, если, конечно, они не хотят неприятностей от своего неожиданно вернувшегося господина. Как видно, духовная жизнь христианина предполагает поддержание постоянного духовного тонуса, без которого в Царстве не удержаться. Конечно, можно было бы сказать, что того же требует от своих адептов любая серьёзная духовная или аскетическая система. Иначе и быть не может: ведь речь идёт о духовном пути, на котором возможны всякие неожиданности.

К тому же, если не поддерживать духовный тонус, о движении вперёд придётся забыть: ведь каждый шаг на духовном пути предполагает усилие, так же, как и сама возможность удержаться на новом, достигнутом очередным усилием, рубеже: иначе, если человек духовно расслабится, он легко скатится вниз, к своему прежнему состоянию. Но для жизни Царства духовный тонус имеет особое значение: ведь в эпоху наступающего Царства каждый его обитатель неизбежно оказывается на границе двух миров, и, если не прилагать соответствующих усилий, можно легко выпасть из духовного пространства Царства, оказавшись целиком и полностью под властью того зла, в котором пребывает непреображённый мир.

Тогда ни о какой готовности к встрече с Воскресшим речи идти уже не может: ведь к ней нельзя подготовиться одномоментно, тут необходим духовный процесс, связанный с преображением человеческой природы, на который нам и отпущено время, отделяющее приход в мир Спасителя от Его грядущего возвращения во славе. И от того, как мы используем это время, зависит, какой будет встреча.

«Не бойся, малое стадо!» Мы приведем фрагмент выступления в общественной печати о. Георгия Чистякова, которое так и называлось: «Не бойся, малое стадо!» «Если анализировать Священное Писание на основании, как говорят лингвисты, «частотности» употребления того или иного слова, то мы обнаружим -- почти 370 раз в нем встречается призыв: «Не бойся!». Адресован он то к Аврааму, то к Иакову, то к Гедеону в Ветхом Завете, то к апостолам и женам-мироносицам в Евангелии. Этот призыв постоянен и настойчив. Бог не говорит: не бойтесь того или иного. Он обращается к нам предельно просто: не бойтесь. Никогда и ничего! Конечно, в нашей природе страх заложен изначально -- как и много чего другого. Но одни природные особенности надо развивать, а другие -- перерастать. Преодолевать. Бог адресуется именно к звериной нашей памяти: «Не бойся, малое стадо!» -- и даже еще резче: «Я посылаю вас овцами среди волков»» («Огонек», 1999). Здесь предельно точно и слитно все сказано. И нам трудно что-то добавлять. Но все-таки мы призовем вас вспомнить эти такие известные слова евангелиста: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершенен в любви» (1 Ин 4:18). Для нас это парадоксально, у нас все как правило наоборот, чем больше мы любим, тем больше боимся за любимого, но это только начало любви. Ведь если Господь всеблаг, а конечной «станцией» будет состояние, когда «Бог все во всем», то чего же нам бояться? Только терпеть и ждать остается, терпеть и ждать – значит, верить. Но вот страшное предстоит нашим очам явно, а ангельский мир сокрыт. Как можно не бояться? Как можно не хотеть есть, не хотеть спать и так далее, это невозможно. И именно в силу этой невозможности это что-то предельно истинное. Нам хотелось процитировать сегодня замечательное стихотворение Юлия Шрейдера:

Все приму, все возьму, что ни дашь,
Что ни дашь, что Ты мне ни пошлешь.
Пусть исполнится дикая блажь,
Пусть окутает темная ложь.
Дай услышать Тебя среди лжи
И не спутать Твой голос с другим.
Помоги, укрепи, поддержи
Осторожным дыханьем Твоим.

«Пусть исполнится дикая блажь», как-то действительно страшно от этих слов. Но все-таки, как сказал еще один поэт «Нам не нужно этой темени бояться, а счастливыми не будем притворяться» (Окуджава).