Мысли вслух на Деян 19:23-40

Эфесские ремесленники подняли бунт под лозунгом защиты языческой богини от поругания, но трудно отделаться от впечатления, что на самом деле они обеспокоены не отстаиванием религиозных принципов, а судьбой собственных доходов. За возвышенными лозунгами часто кроются вполне земные практические интересы, а вовсе не бескорыстная приверженность идеалам. Вот только не всегда люди, радеющие о своих интересах и продумывающие возможные доходы и убытки, при таком прагматичном подходе выигрывают. Ведь наступит время, когда потомки ремесленников, бунтовавших в Эфесе против прихода в их город невиданного учения, сами отвернутся от язычества, но их ремёсла от этого не зачахнут, а значит, источник доходов не иссякнет.

Кому истина важнее доходов, тот ничего не утратит, следуя ей, даже если на первых порах из-за отказа от привычных действий могут возникнуть неудобства. И даже если прежний привычный род занятий придётся оставить, взамен Господь даст нечто неизмеримо лучшее. Но тот, кому доходы важнее всего, в конце концов не получит ни плодов Духа, ни материальных благ, хотя поначалу дела могут идти вроде бы успешно и благополучно.

Сегодняшнее чтение вновь заставляет нас задуматься о том, что такое толпа и человек толпы. Происшествие в Эфесе, было, несомненно, обусловлено не какими-то идейными, а сугубо прагматическими причинами: некий ремесленник, по имени Дмитрий, даже не пытается скрыть того, что опасается он прежде всего за свой бизнес, который, как он думает, может пострадать из-за проповеди Павла (ст. 23 – 26). Но тут же, как бы спохватившись и понимая, что одного этого аргумента будет недостаточно для обвинения, Дмитрий выискивает и более «возвышенную» причину для своего возмущения: речь, как он утверждает, идёт не только о прибыли изготовителей священных изображений, но и о поругании почитаемых всем миром алтарей, так, что можно говорить уже и о преступлении против государства (ст. 27). Конечно, ничего удивительного в подобного рода «логике» нет: людям во все времена было свойственно защищать собственные интересы под видом государственных. Но замечательнее всего то, что даже столь простая аргументация, в сущности, не интересует собравшуюся толпу: в ответ несутся лишь крики «Велика Артемида Эфесская!» (ст. 28). Далее события развиваются стремительно: толпа растёт, как снежный ком, хватая тех, кого она считает виновными (ст. 29 – 31). Впрочем, далеко не все собравшиеся хорошо представляли себе, о чём вообще идёт речь (ст. 32). Здесь перед нами типичное поведение человека толпы, который, становясь частью беснующейся массы, полностью теряет себя как личность. Говорить с людьми, пребывающими в таком состоянии, совершенно невозможно: они не только не хотят, но и не могут никого слушать (ст. 33 – 34). Ведь для того, чтобы услышать, нужно всё же оставаться человеком, а в толпе людей в библейском смысле, людей, сохраняющих образ Божий, просто нет: отдавая себя во власть топы, отдающийся добровольно от этого образа отказывается. Работают лишь элементарные инстинкты и самые простые поведенческие модели: страх перед силой, подчинение вожаку (который, подобно упомянутому в рассказе Дмитрию, может быть, в сущности, случайным человеком), ничего не значащие, но возбуждающие крики. Управлять такой массой не очень сложно, но весьма опасно: слишком мало предсказуемо её поведение. Неудивительно, что представитель власти делает всё, чтобы успокоить и распустить собравшихся: он понимает, что подобного рода сборища не приносят ничего, кроме проблем (ст. 35 – 41). И тогда становится ясно, почему нормальная духовная жизнь и характерный для всякой толпы коллективизм несовместимы. В толпе, как и в любом коллективе, есть «масса», но нет людей. А Богу нужен именно человек, ведь только у человека есть образ Божий. А у «массы», толпы, коллектива образа нет. Ни Божия, ни человеческого.

История, случившаяся с Павлом и его спутниками в Эфесе, наглядно демонстрирует, чем было римское (точнее, эллинистическое) язычество в евангельские времена и что именно мог противопоставить мир христианам и христианству. Эфес действительно был крупным религиозным центром эллинистического мира, там находилось древнее и почитаемое святилище — храм Артемиды Эфесской, считавшийся в древности одним из семи чудес света. И, как водится, вокруг храма и в связи с ним сложился свой бизнес — туристический и паломнический. Одним из видов этого бизнеса и было изготовление статуэток Артемиды самых разных размеров, от больших, в рост человека, для украшения римских вилл до совсем крошечных, которые можно было использовать в качестве амулетов.

Упомянутый в рассказе Димитрий, видимо, решил, что проповедь апостолов может угрожать налаженному бизнесу и призвал собратьев по цеху к протесту против новоявленных проповедников. Такое случалось и в других местах, где противники Павла и его спутников пытались изображать из себя ревнителей старых римских традиций, на самом деле имея в виду прежде всего свой собственный коммерческий интерес. Эфесская же ситуация интересна тем, что тут никто ничего и не пытается скрывать, по крайней мере, от своих: обращаясь к собратьям по цеху и призывая их к протесту, Димитрий прямо говорит, что в первую очередь проповедь Павла угрожает их ремеслу, а почитанию Артемиды — лишь во вторую очередь.

Но даже второй очереди оказывается достаточно, чтобы возбудить толпу. Впрочем, эти «защитники традиционной религии» не находят никаких аргументов, провозглашая лишь, что «велика Артемида Эфесская!», с чем, собственно, никто и не спорил. Таков был мир, где пришлось проповедовать Павлу и другим апостолам. Он давно уже, в сущности, не был ни традиционалистским, каким был когда-то, ни религиозным по существу, даже в языческом смысле. Эллинистическая цивилизация давно не оставила места традиционализму, а религия в эллинистическом мире была, по сути, частным делом тех, кто её исповедовал.

Конечно, формально существовали официальные государственные культы, но боги, с ними связанные, давно уже стали, в сущности, лишь символами империи, власти Рима и его императоров. Оскорбление, к примеру, Юпитера Капитолийского или его символа, знаменитого римского орла, наказывалось смертью не потому, что речь шла о кощунстве, а потому, что такое оскорбление было оскорблением римской власти. Но культ Артемиды Эфесской не был в империи государственным, хотя святилище Артемиды и было широко почитаемым.

В таких случаях на первый план могли выйти частные или корпоративные интересы, но не государственные. И тогда власти старались спустить дело на тормозах, как и произошло в Эфесе. Царству, входящему в мир, противостояла не только земная власть, но также земные интересы и выгоды — то, что в Евангелии Иисус собирательно называет «мамоной». Власть мамоны, конечно, выглядит менее эффектно, чем власть кесаря. Но души она порабощает не менее, а иногда даже более эффективно, и эфесская история — наглядный тому пример.