Мысли вслух на Лк 20:27-40

Даже людям давно уже верующим часто странно читать, что мы воскреснем. Мы не можем не умереть, так как грешим, а грех не может войти в Царствие Божие, но мы не можем не жить вечно, если мы дети Божии, а Бог бессмертен. Значит, как и Бог, мы бессмертны, мы — живые. Живые — это те, кто может любить, кто свободен.

Сколько для нас надежды в словах: «Ибо у Него все живы»: если Богу все равно живы мы или мертвы, значит, может быть, и после смерти мы сможем с Божьей помощью что-то изменить в нашей жизни, покаятся. Важен вектор, направление нашей жизни здесь, на земле. Мы ничего не знаем о том, что будет происходить с нами после смерти, но наверное, если здесь, в этой жизни мы все время стремились ко злу, нам трудно будет там изменить направление движения... А стремление в течение всей жизни быть с Богом, наверняка после смерти приведет нас в Царство, к Тому, к Кому мы всю жизнь стремились. Богу важна наша свобода, Он ждет, пока мы сами не направим шаги в Его сторону, пока мы сами не повернемся к Нему. Только такая любовь — свободная — может называться любовью.

Саддукеи предлагают рассмотреть ситуацию, которую заведомо считают неправдоподобной, чтобы посмеяться над Христом, в их глазах заведомо обречённым на проигрыш. Они "по-своему правы", если исходить из их собственных понятий, не учитывающих ту реальность, которую раскрывает Иисус. В сущности, мы все рискуем оказаться похожими на саддукеев, когда замыкаемся в своих привычных представлениях и перестаём доверять Господу, постоянно раскрывающему для нас мир в его неизмеримом богатстве и многообразии.

Жизнь по воскресении не такова, как пародийно представляется саддукеям, древним рационалистам, и потому их построения оказались сметены. Ключевые слова здесь - у Него все живы. Да, жизнь с Богом не похожа на земную жизнь, как мы её знаем, но то, что мы не можем её представить, не отменяет того, что смерть не вечно будет господствовать. Потому и предстоит Воскресение, что Господь - Податель жизни.

Воскресение мёртвых всегда вызывало огромное количество вопросов, и многие из них были связаны с тем пониманием реальности, которое свойственно ограниченному взгляду падшего человека, живущего в падшем мире. Главной проблемой тут становится проблема человеческого воображения и привычка к экстраполяции процессов и моделей падшего мира туда, где процессы протекают иначе, а модели не годятся по определению.

Бывает, например, что необходимость освоения иных планет богословски «обосновывается» как раз неизбежностью всеобщего воскресения: ведь, утверждают сторонники этой довольно оригинальной теории, если воскреснут все когда-то жившие на Земле поколения, им просто не хватит места на планете, и для расселения поэтому им непременно придётся прибегнуть к колонизации других планет, а значит, подготовка ко всеобщему воскресению предполагает и межпланетные путешествия, и колонизацию планет, пригодных для жизни. Пока же, на нынешнем этапе своего технического развития, как утверждают сторонники такого взгляда, человечество ко всеобщему воскресению ещё не готово.

Эта весьма своеобразная теория может показаться забавной, но приводимые её сторонниками аргументы по сути не очень отличаются от тех, которые предлагают Иисусу саддукеи, не верившие в воскресение. Там ведь рисуется картина, сводящаяся к той же псевдопроблеме, что и «проблема» «перенаселения» воскресшими людьми Земли: рисующие её саддукеи исходят из того, что воскресение предполагает возвращение человека к той жизни падшего мира, которую он ведёт сейчас. Воскресение тут мыслится не как движение вперёд, а как движение назад.

Иисус же сравнивает воскресших людей с ангелами — не в том смысле, что, воскресая, люди превращаются в ангелов (следуя такой логике, надо было бы предположить, что, умирая, они превращаются в бесов), а в том, что духовное и природное состояние воскресшего человека отличается от духовного и природного состояния человека падшего не меньше, чем отличается состояние и жизнь того же падшего человека от состояния и жизни ангела. Спаситель не говорит подробно об этой новой жизни — вероятно, потому, что нам, как падшим людям, в большинстве своём Его описания всё равно ничего бы не объяснили, но Он совершенно однозначно отвергает саму возможность перенесения логики и моделей падшего мира на Царство — т.е. отвергает именно то, к чему мы так склонны в наших разговорах и размышлениях о Царстве.

Подчас афористичность высказываний Иисуса настолько ярка, что для нас по-новому высвечивается что-то, что мы считали уже однозначно понятным. Наверное, дело в том, что мы смотрим с нашей человеческой точки зрения, а Иисус — с точки зрения Небесного Отца.

Так и в этом случае: люди всегда считали смерть чуть ли не главным событием в жизни, боялись этого события, пытались понять, что при этом происходит... Да и сейчас христиане продолжают всерьез спорить о том, можно ли молиться за умерших, возможно ли загробное покаяние и т.д., придавая тем самым смерти какое-то огромное, почти фатальное значение.

А Иисус одной фразой все ставит на свои места. С Божьей точки зрения (а это единственная верная точка зрения!) все это — наша суета, потому что у Бога нет мертвых, у Него все живы. Значит, наша физическая смерть ничего не меняет в самом главном — в наших отношениях с Богом. А что и как при этом происходит — дело второстепенное.

Господь указывает саддукеям и книжникам основание для веры в воскресение в Книге Исхода: Бог, открываясь Моисею говорит не просто о «преемственности предания» от Авраама, Исаака и Иакова, а о том, что вера, связь человека с Богом становится залогом его вечной жизни. (Писанию чужда мысль о вечном существовании души в духовном мире — продолжение жизни после смерти означает телесное воскресение из мертвых.) Это означает, что живы все, кто когда-либо обрел веру в Бога, ведь Он — не Бог мертвых, а Бог живых. Это вполне относится и к нам. Осознаем ли мы, что вечная жизнь уже началась, другой жизни уже не будет, и поэтому все, что мы делаем сейчас, мы делаем в вечной жизни. Очень важно начать жить «по-настоящему» не за гробом, а здесь, сегодня же! Именно это Господь и называл словом «покаяние» — изменение своего отношения к жизни, к миру, к себе, к Богу. Начинается жизнь в контексте вечности...

Оппоненты Иисуса не раз пытались поймать Его на знании Писания и традиции. Задать какую-нибудь более-менее известную задачу из области Галахи (иудейского канонического права) и посмотреть: как этот Учитель с ней справится? Такого же рода был и вопрос саддукеев о человеке, у которого было несколько жён, умиравших одна за другой. Между тем ответ Иисуса оказался совершенно неожиданным. Он сразу же отвергает не только традиционные решения задачи, но и саму точку зрения на вопрос. Ломает, так сказать, традиционную парадигму мышления. Оно и неудивительно: ведь для Иисуса мир — Царство. Он воспринимает его только так.

Нам такое восприятие даётся непросто, а Он с ним родился. Смотреть на мир по-другому Он не то чтобы не может, но такой взгляд для Него противоестествен. Поэтому Он и видит неожиданные и парадоксальные ответы на традиционные вопросы. Так и на заданный саддукеями вопрос Он отвечает совсем не так, как можно было ожидать. Он, как всегда, говорит о Царстве. И о том, что в Царстве мёртвых нет. И понятия о супружестве в земном смысле тоже нет. Ангелами, конечно, люди после воскресения не становятся, но их жизнь действительно в некоторых отношениях становится больше похоже на жизнь ангелов, чем на жизнь людей падшего мира.

В Царстве всё иначе. И всё совсем не так, как представляло себе подавляющее большинство современников Иисуса. Потому, что полнота жизни в Царстве абсолютная. У каждого своя, но у всех абсолютная. Там нет мёртвых — а наш человеческий ум даже Царство представляет себе в рамках знакомой парадигмы жизни и смерти. Нам даже бессмертие зачастую представляется не как новое качество жизни, а как продолжение в бесконечность её нынешнего, земного качества.

Со всеми отношениями этой земной жизни, со всеми её проблемами, порой действительно неразрешимыми, если продлить их в бесконечность в неизменном виде. То, что, собственно, и проделывали саддукеи, предлагая своим оппонентам задачи того рода, какую они предложили Иисусу. Но Он отвечает по-своему. Из Царства. Из той полноты настоящей жизни, которая только и может называться жизнью в подлинном смысле слова. И спрашивающие умолкают. Им нечего больше сказать: слишком не похож мир, открывающийся им в ответах Спасителя, на тот, к которому они привыкли. Как небо и земля.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к теме Царства, притом в несколько неожиданном его аспекте. Начинается оно с вопроса, заданного представителями священнических кругов («саддукеями»), о которых говорится, что они отвергали учение о воскресении (ст. 27). По-видимому, такое отвержение было связано с тем, что в священнических кругах традиционно, в силу сложившихся исторических обстоятельств, священным Писанием считали только собственно Тору (Пятикнижие), а на пророческие книги, которые для Синагоги были частью Писания, смотрели скорее как на часть Предания, в чём-то интересную, но мало авторитетную. А поскольку всё, что в Библии говорится о воскресении, связано почти полностью с пророческой традицией, то и само воскресение стало в священнической среде восприниматься как концепция остроумная, но весьма сомнительная. И вопрос, заданный «саддукеями» Иисусу (ст. 28–33), был, как видно, одним из тех полемических вопросов, которые противники учения о воскресении задавали его сторонникам.

Иисус отвечает на него совершенно неожиданно, Он указывает на такие особенности природы Царства, о которых в контексте бытовавших тогда представлений, быть может, никто и не думал. В самом деле, если воспринимать Царство как реальность религиозно-политическую, а следовательно, существующую по законам нашего, ещё не преображённого мира, вопрос действительно окажется неразрешимым. Иисус указывает спрашивающим на то, что природа Царства совершенно иная, что это преображённое творение, частью которого становится и преображённая человечность, а к ней уже не применимы законы непреображённого мира (ст. 34–36).

Такой ответ, был, по-видимому, совершенно неожиданным для «саддукеев», а Иисус между тем привёл им ещё один аргумент, притом из Пятикнижия, против авторитета которого они уже никак не могли возразить (ст. 37–38): у Бога нет мёртвых. Это утверждение становится понятным в контексте традиционных для евангельской эпохи религиозных представлений, которые не включали никаких разработанных концепций, связанных с учением о бессмертии души. На посмертие тогда (как и в предшествующие века) смотрели довольно пессимистически, умирая, человек исчезал навсегда, тень его уходила в область теней — шеол, в Евангелии иногда называемый по-гречески «адом» (точнее, «аидом», который в греческом словоупотреблении обозначал то же, что «шеол» в еврейском). Никакой памяти ни о мире живых, ни о Боге у пребывающих в шеоле не оставалось, и единственная надежда была лишь на воскресение в конце времён, в которое, впрочем, «саддукеи» не верили. Иисус, указывая на выражение «Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова», подчёркивает, что у Бога мёртвых нет, что Царство не шеол, ведь в шеоле можно найти лишь бледное подобие жизни, а в Царстве — жизнь во всей её полноте, по сравнению с которой наш непреображённый мир покажется царством теней.

Оппоненты Иисуса иногда устраивали Ему своеобразные экзамены на знание современного им иудейского богословия. Вопрос о женщине, которая несколько раз в своей жизни была замужем, использовался противниками веры во всеобщее воскресение (к ним принадлежали, главным образом, представители священства), как аргумент в споре: в самом деле, чьей женой оказалась бы она, если бы встретила всех своих мужей живыми?

Это был один из тех стандартных «трудных» вопросов саддукеев к фарисеям, на который существовали свои «изящные» ответы. Иисуса, как нетрудно догадаться, хотели проверить на знание Им таких ответов.

Он говорит совсем о другом: о жизни Царства, которая совершенно не похожа на жизнь непреображённого мира с его законами. Он хочет показать спрашивающим, что пытаться прикладывать к жизни Царства систему координат непреображённого мира — путь заведомо тупиковый. В Царстве нет земного брака, не потому, что там исчезают различия между мужчинами и женщинами, а потому, что там меняется само качество жизни, изменяется даже человечность как таковая, притом в обоих своих ипостасях, как мужской, так и женской.

Проблема, о которой спрашивают Иисуса сомневающиеся в воскресении, могла бы возникнуть лишь в том совершенно невероятном случае, если бы воскресение стало не торжеством Царства с его новой жизнью, а всего лишь возвращением к прежней, непреображённой жизни всех умерших. В том мире, где время и причинно-следственные отношения — реальность абсолютная, где никакое следствие не может быть причиной самого себя и где время необратимо, выхода из описанной саддукейскими богословами ситуации действительно нет. В непреображённом мире она и не может сложиться: его законы этого не допускают.

Мир, где она возможна, устроен иначе, там действуют иные законы, там нет столь хорошо знакомого нам линейного времени и ситуация может поэтому разрешиться самым неожиданным образом. Иисус приводит два примера в качестве иллюстрации: Бога, у Которого нет мёртвых, так, что для Него живы и Авраам, и Исаак, и другие великие духовные вожди, для нас давно умершие, и Давида, который называет своим «господином» Того, Кто в нашем непреображённом мире ещё не родился. Неудивительно, что противники Иисуса умолкают: ведь сказанное Им не вмещается ни в какие рамки никаких богословских схем. Так же, как не вмещается в них и Царство, принесённое Им в мир.

Краткий рассказ евангелиста Луки о дискуссиях Христа с саддукеями содержит ряд очень важных вещей, которые Господь открывает всем нам. Он говорит, в первую очередь, что воскресение мертвых — это тайна, которая не может быть постигнута одними рациональными средствами. Далее, напоминая о том, что Бог Сам называет Себя Богом Авраама, Исаака и Иакова, Богом живых, Господь подчеркивает тем самым зависимость самого факта нашего спасения от природы Бога и от Его воли. Об этом же Он говорил через Второисайю, настаивавшего на том, что Бог спасает Свой народ ради Себя, а не ради человеческих заслуг. Это важно, потому что спасение и воскресение предстают пред нами в этом случае как участие в Божественной жизни, а не просто как упрочение бренного человеческого существования. И далее Господь не случайно напоминает Своим слушателям о тайне Богочеловечества Христа, которая пусть прикровенно, но глубоко засвидетельствована пророками Ветхого Завета. Весь разговор, таким образом, оказывается посвященным важнейшему для святоотеческого богословия явлению обожения, воссоединения человека с бесконечно превосходящей его жизнью Творца.

Вопрос, который задают в сегодняшнем чтении из Евангелия от Луки Христу саддукеи, не верящие в воскресение мертвых, не так беспочвенен, как может показаться на первый взгляд. В самом деле, что можно на него ответить? Чем является воскресение мертвых для этой жизни, и как продолжаются в нем отношения, установленные здесь? Но Господь отвергает земную жизнь как точку отчета и тем самым открывает слабость саддукейской позиции. Саддукеи полагают эту, нынешнюю нашу земную жизнь главной и пытаются рассматривать жизнь вечную в отношении к земной. В таком случае вечность выглядит своего рода продлением земной жизни в бесконечность. Архаические представления древних семитов подчеркнуто избегали этой идеи; для древних прообразом вечности было продление рода — отсюда и родилось то установление закона, на которое ссылаются саддукеи.

Саддукеи в своем вопросе лукаво соединяют свои, крайне абстрактные, представления о вечности и норму архаического закона, исходя из неявного предположения, что каждая буква последнего напрямую продиктована Богом и содержит суть Откровения на все времена. Здесь все неверно, и потому их изысканный вопрос рассыпается от одного простого аргумента Господа Иисуса. В параллельном месте евангелист Матфей приводит упрек Христа, говорящего: «Заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией». Все не так, говорит Христос саддукеям. Самое главное в Его ответе — утверждение, что вечность не такова, как представляют саддукеи. Она не является продлением во времени этой земной жизни; напротив, земная жизнь в некоторых своих аспектах может быть подобием, отражением небесной. Именно поэтому далеко не все установления, необходимые и осмысленные в конкретных исторических условиях, содержат в себе зерно вечности.

Обращаясь далее к явлению Бога Моисею при Неопалимой купине, Христос говорит, что воскресение — реальность, потому что таков Бог. Бог не есть Бог мертвых, но живых, и у Него все живы. Следовательно, источником воскресения является для людей Сам Бог, а не те или иные явления земной жизни. Это ключевая, центральная мысль в учении Нового завета о спасении. Христос предлагает людям искать прежде Царства Божьего и правды Его, искать Самого Бога, причем не в гипотетическом будущем, а здесь и сейчас. Вечность для Него не продолжение земной жизни, а властное вторжение Царства Божьего в сердце человека. Это вторжение вечности преображает земную жизнь и подчиняет себе ее законы, как показывает приведенный Христом пример. По земным меркам Христос — потомок Давида и не может быть для Давида большим его самого. По меркам вечности же Он — Господь для всех.

Сегодня мы, даже если не хотим никак «уловить Иисуса» в словах, а просто честно задаем Ему наболевшие вопросы, все равно часто ставим эти вопросы в «некорректную» форму, причем ребром, «или-или». И простой вопрос, платить или не платить налоги, превращается (не у всех, конечно, но у некоторых) в дилемму: «любить государство всей душой или всей душой его ненавидеть?»... И простой ответ о том, что государство может претендовать только на деньги, а никак не на душу, превращается в труднейшую задачу «отдавать Богу Богово, а кесарю кесарево». Точно также, мы готовы строить самые удивительные домыслы о «загробной жизни» и о «состоянии усопших», и не можем понять, что для Бога нет смерти, а следовательно нет деления на мертвых и живых. Почему нам все так трудно? Может быть, просто не хватает опыта Божьей жизни, способности посмотреть на мир Его глазами?