Мысли вслух на Лк 20:9-18

Притча о винограднике, как и все такого рода притчи, касается, прежде всего, народа Божия: ведь именно он в пророческой традиции символически называется обычно виноградником. В таком контексте смысл притчи становится вполне понятным, и понимают его все без исключения слушающие Иисуса. Более того: те, кого непосредственно касалось сказанное, прекрасно поняли, что оно касается именно их: возглас «да не будет этого!» — лучшее тому доказательство.

Ответ Спасителя на это «да не будет!» тоже достаточно однозначен: Он напоминает слушающим Его людям о краеугольном камне. Образ краеугольного камня встречается в притчах Иисуса постоянно, и смысл его заключается в том, что такие камни, использовавшиеся при постройке дома в качестве угловых элементов ленточного фундамента, не годились ни на что, кроме того употребления, к которому были предназначены. Нет сомнения, что, говоря о краеугольном камне, Иисус имеет в виду Себя, тем самым делая персонажами рассказанной Им притчи Своих слушателей. Как видно, Он хочет дать понять слушающим Его людям, что каждый из них стоит перед выбором, от которого нельзя уйти.

Многим, наверное, хотелось бы, чтобы Иисус оказался одним из многих — пророков, проповедников, учителей Торы, — словом, чтобы Он оказался обычным человеком. Тогда Его можно было бы слушать, не особо прислушиваясь, и принимать, не принимая, как делаем мы всегда, когда в душе не соглашаемся с говорящим. Вежливое, формальное приятие в таком случае означает всего лишь согласие с правом собеседника на собственное мнение, на отличную от нашей точку зрения, до которой нам порой, в сущности, нет никакого дела. Но и выдвигающий эту точку зрения должен в таком случае признать наше право на собственное понимание истины, отличное от выдвигаемого. Он должен допустить то, что сегодня называют плюрализмом, признать относительность всякой истины и всякого мнения, включая своё собственное, и тогда ему в свой черёд позволят высказаться, как всем прочим.

Согласись Иисус с такими правилами игры, Ему, возможно, не пришлось бы умирать на кресте. Но в том-то и дело, что Он никак не мог с ними согласиться, и не потому, что Ему непременно нужно было что-то кому-то доказать и выиграть все споры, в которые Его вовлекали слушатели, а потому, что принятие таких правил стало бы для Него лжесвидетельством и крахом Его миссии.

Ведь Он принёс в мир Царство и явил миру полноту Божию, а это было уже не просто одно из множества мнений или даже одно из множества откровений: Он действительно явил миру всю полноту истины и всю полноту откровения. Все великие мудрецы и пророки, приходившие до Него, задавали вопросы и высказывали мнения; Он не задавал вопросов, Он на них отвечал, и Сам стал ответом на все возможные вопросы. И принять Его можно было только в таком качестве: любое другое отношение к Нему было бы лукавством.

Конечно, если человек действительно не осознаёт, Кто перед ним, дело ещё поправимо: не осознанное сегодня может быть осознано завтра. Но если речь идёт о нежелании принимать очевидное, нежелании отказаться от собственного права на мнение перед лицом живой Истины, ситуация тупиковая: ведь Истина не может перестать быть истиной, как бы этого кому-то ни хотелось. Остаётся или принять, или отвергнуть. Или считать этого странного Учителя Тем, Кем Он Сам считает Себя, или относиться к Нему, в лучшем случае, как к безумцу, а в худшем — как к сознательному отступнику и богохульнику, претендующему на то, на что не может претендовать ни один человек. Приходилось выбирать: третьего не дано.

Лука неоднократно подчёркивает ту настойчивость, с которой представители официальных религиозных кругов снова и снова задают Иисусу один и тот же вопрос: какой властью Ты это делаешь (ст. 1–2)? А Иисус снова и снова не отвечает на вопрос прямо. Между тем, рассуждая по-человечески, вопрос можно было бы счесть вполне уместным: в самом деле, только что Иисус, торжествуя, входил в Иерусалим, и восторженная толпа приветствовала Его, как Мессию, и вот Он снова ведёт Себя как-то совершенно непонятно, и неизвестно, чего ожидать дальше от этого странного Человека, Который упорно не желает вмещаться ни в какие рамки.

Иисус, конечно, не для того отказывается отвечать, чтобы навести на Себя и на ситуацию какую-то таинственность, которой Он всегда избегал. Не отвечает Он, очевидно, потому, что Его миссия действительно не вмещалась в привычные для спрашивающих рамки. Он Мессия, но не такой, какого ждал народ, можно было бы назвать Его и Учителем, но не в том смысле, в котором употребляли это слово в религиозных кругах. Конечно, рамки можно было бы и расширить, но ведь такое было возможно лишь с согласия спрашивавших. Иисус пробует сделать это, Он не случайно задаёт им вопрос об омовении («крещении») Иоанна: от честного ответа на него зависит, в какой мере смогут собеседники Иисуса понять и принять не только Иоанна, но и Его Самого. Но те отказываются отвечать, предпочитая уйти от сложного и неприятного вопроса, и тогда Иисус понимает, что дальнейшие разговоры бесполезны (ст. 3–8).

Единственным Его ответом становится притча о винограднике (ст. 9–16), смысл которой, судя по реплике «да не будет!», слушающие Иисуса прекрасно поняли. Но Иисус не оставляет Своим слушателям ложных надежд: Его замечание о краеугольном камне расставляет точки над i (ст. 17–18). Тогда-то и возникает у них желание убить Иисуса, избавиться от этого бескомпромиссного Проповедника (ст. 19–20), Который, как теперь уже стало совершенно очевидно, не оставит их в покое и не пойдёт ни на какой компромисс. Пытались Его поймать и на бескомпромиссности (ст. 21–22): заданный вопрос заведомо ставил отвечающего в проигрышное положение. Ответить «да» означало прослыть предателем и коллаборационистом, ответить «нет» было по римским законам равносильно призыву к бунту со всеми вытекающими последствиями.

Иисус и здесь остаётся верен Себе: Он свидетельствует о Царстве, но не о таком, о котором мечтали слушающие, а о том, которое принёс в мир Он Сам. Так, не вписываясь ни в какие рамки и не идя ни на какие компромиссы, Спаситель, принесший в мир Царство, постепенно оставался один, а Его миссия становилась крестным путём.

Заданный Иисусу представителями храмовой верхушки вопрос о власти зачастую воспринимается читателями Библии как своего рода уловка, как желание заставить Его замолчать или признать публично авторитет и приоритет священства в том, что касается духовной жизни. Между тем, вопрос был задан по-своему искренне, хотя, разумеется, не в том смысле, в каком мог бы ответить Сам Иисус.

Он не случайно отвечает вопросом на вопрос, спрашивая задающих Ему вопрос об Иоанновом крещении. Иоанново крещение было своего рода духовным оселком, которым проверялась искренность человека, к какому бы сословию он ни принадлежал. Тут ведь надо было или признавать очевидное действие духа Божьего, или уходить от ответа, чтобы не показаться богохульником. Так и спрашивающие Иисуса о Его власти предпочли уйти от ответа. А Иисус тем самым даёт им понять, что они не имеют права задавать ему те вопросы, которые задают. Не имеют права перед Богом.

Есть вопросы и ответы, предполагающие абсолютную искренность. Богу, например, можно задать любой вопрос, но при одном непременном условии: готовности услышать любой, быть может, совершенно неожиданный для спрашивающего, ответ. Если такой готовности нет, спрашивать бесполезно: Бог обычно не отвечает тому, кто не готов услышать любой ответ. Но бывает, что и самым обычным людям задают такие вопросы, ответ на которые можно услышать лишь тогда, когда готов ко всему. Тем более это верно, когда дело касается Иисуса. И дело тут не в том, что, услышав то, чего он не хочет слышать, человек вероятнее всего проигнорирует ответ или вообще сделает вид, будто не расслышал или не понял.

Дело в том, что ответ, данный Богом, всегда предполагает последствия. Это ведь не просто информация, это Божья воля в действии. И человек, получивший от Бога ответ, становится частью этого действия. Частью Божьего плана. Это не тот ответ, который можно просто принять к сведению и продолжать жить, как ни в чём не бывало. Но если человек противится Богу, не хочет того ответа, который услышал, он становится противником Богу. Не случайно сразу вслед за диалогом о власти евангелист приводит притчу Спасителя о винограднике, смысл которой всем слушавшим Иисуса был вполне очевиден.

Иисус как бы говорит спрашивающим Его людям: вы и так противитесь Богу, так хотя бы не задавайте лишних вопросов, не нарывайтесь на неприятности прямо здесь и теперь. Он-то ведь понимает, что будет означать для них прямой ответ. Конечно, так или иначе встать перед Богом придётся каждому. Но Иисус не торопит события. Ему ведь важно не приблизить день Суда, а принести в мир Царство. С тем, чтобы как можно больше людей успело спастись до дня этого Суда. Поэтому Он и действует так, как действует. Не губя, а спасая.

Должен ли христианин платить налоги? Слова Христа о подати кесарю часто воспринимались как оправдание некоего «разумного баланса» между светской и религиозной жизнью. Дескать, у кесаря на нас свои права, а у Бога — Свои. Но кесарь и Бог несопоставимы ни по их власти ни по нашей ответственности перед ними. Один Бог сотворил нас и дает нам жизнь. Одному Богу мы должны служить и поклоняться. Мы все получили от Бога. Подразумевается, что сначала нужно отдать «кесарю кесарево», а потом, что останется — Богу. Но если мы сначала отдадим «должное» Богу (а должны мы Ему гораздо больше, чем имеем — вспомним притчу о талантах), то что же останется бедному кесарю? Конечно, христианин должен участвовать в жизни общества (и в том числе платить налоги государству), но это не служение кесарю (нельзя служить двум господам), а служение обществу, людям, ближним, а следовательно — служение любви, Богу. Таким образом, слова Иисуса о подати продолжают Его притчу о винограднике — мы возделываем Божий виноградник и должны отдать Ему его плоды.

Первосвященники и книжники, задающие вопрос о том, какою властью Христос действует, запутались в собственных умствованиях, поэтому Иисус не просто отказался отвечать на вопрос, но и дал книжникам понять, что люди, которым истина безразлична, неспособны услышать и воспринять её. Ведь на вопрос, заданный Христом старейшинам народа, они могли бы ответить одним из указанных в самом же вопросе способов: или с небес, или от людей. Вопрос "не знаем" был бы, конечно, возможен и допустим, если бы речь шла об искреннем незнании. Но книжники даже себе не хотят думать о том, какой из ответов является истинным. Вместо этого они ломают голову над тем, в какую ситуацию они попадут, и как будут выглядеть в случае каждого из вариантов ответа. Но тем самым они проявляют равнодушие к воле Того, Кто и есть Истина.

Поэтому притча о злых виноградарях, в персонажах которой вожди народа узнали себя, вызвала их гнев. Но Христос, рассказывая притчу о людях, подменяющих служение использованием выгодного положения, обращается не только к собеседникам, но и ко всем нам. Если мы будем смотреть на Церковь как на источник земного благополучия, то рано или поздно Христос будет нам мешать, и мы захотим обойтись без Него. Но тогда и мы будем изгнаны из виноградника.

В притче о виноградарях есть какой-то фатализм: первосвященники должны убить посланного Сына так же, как их предки убивали и гнали пророков. Но из этого фатального круга есть выход, ведь каждый слушатель какой-либо притчи может отождествить себя с тем или иным персонажем и увидеть, как ему необходимо действовать, чтобы пройти выбранный путь. В этом смысле каждый из нас выбирает своей путь сам, свободно, а притча лишь указывает ему существующие альтернативы и путь к выходу из ситуации. Здесь также вопрос поставлен ребром — первосвященники могут либо отождествить себя с теми, кто убивал и гнал пророков, либо не делать этого и получить возможность свободно увидеть в Иисусе Помазанника, Христа. Но они предпочитают не делать рискованных шагов и просто убрать оскорбившего их Иисуса. Если бы уметь пользоваться притчами по назначению и видеть в них не констатацию будущей трагедии, а вызов, еще один повод выбирать...