Мысли вслух на Иоил 3:12-21

Отец Александр Шмеман пишет в своих «Дневниках» (12 октября 1976г., с.297): «Начало «ложной религии» — неумение радоваться, вернее отказ от радости. Между тем радость потому так абсолютно важна, что она есть несомненный плод ощущения Божьего присутствия. Нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться. И только по отношению к ней – правильны, подлинны, плодотворны и страх Божий, и раскаяние, и смирение. Вне этой радости они легко становятся «демоническими», извращением на глубине самого религиозного опыта. Религия страха. Религия псевдосмирения. Религия вины: все это соблазны, все это «прелесть». <...> Страх греха не спасает от греха. Радость о Господе спасает». Но ведь именно об этом помнить призывает нас сегодня пророк Иоиль. Да, он говорит о «посте, плаче и рыдании». Но ради чего? Почему такой великий человек как Феофан Затворник в слове на сегодняшний день не хочет видеть тех слов, что идут за этими столь трагическими? Что заставляет его прервать свои размышления на подобной безнадежной ноте: «Священники не перестают взывать: «пощади Господи»! Но от Господа верно исходит грозный ответ: «не пощажу, ибо нет ищущих пощады». Все спиною стоят к Господу, отвратились от Него и забыли Его». Все это правда, но не вся, не вся правда. Да мир растлился, мы видим это своими глазами, но если позволять себе останавливаться на столь душераздирающих нотах, то вся наша вера будет неврастенией. А она и есть неврастения для большинства верующих и 90% из них должны быть направлены к психиатрам – увы. Но ведь стоит лишь услышать то хотя бы, что говорит пророк сегодня: «И будет в тот день: горы будут капать вином и холмы потекут молоком», – и сразу вспомнить, что отвечает Апостол: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр 11:1). Потому что нам могут сказать, что пророк лишь обещает нам, что это когда-то там будет и что исполнение обещания затягивается. Но вот именно осуществление ожидаемого есть наша вера. Это мы должны обязательно помнить и как-то видеть и делать в своей жизни.

Одна девочка лет семи, ходила в воскресную школу. Она слушала рассказы о том, как отвергли Иисуса, как Его не узнали и убили. Она плакала и не спала несколько дней, а потом решилась задать вопрос учительнице, которая вела занятия. «Скажите, - спросила девочка, — что же мы будем делать, когда Он придет второй раз, а мы опять Его не узнаем? Вдруг мы опять Его пропустим?» «Что ты, — ответила учительница, — второй раз этого нельзя будет не заметить. Он же придет в славе». Девочка была так рада. Когда она выросла, то говорила, что, чем дольше живет, чем больше встречает людей, которые не видят, когда горы капают вином, холмы текут молоком, когда пустыни превращаются в потоки вод. Ее даже не удивило, если бы нашлись люди, не заметившие, что солнце и луна померкли, что нет больше звезд. Тогда она поняла для себя, что только этих знаков человеку недостаточно, что ради сохранения своих заблуждений, ради не признания своих ошибок человек сможет отказаться от любых фактов. И с тех пор основным ее занятием стала евангелизация. «Жатвы ведь так много», — говорит она теперь.

Когда пророк Иоиль в заключительной части своей книги говорит о близости Дня Господня, слова его звучат по меньшей мере за 4 века до первого пришествия Господа Иисуса Христа и, тем более, очень задолго до второго Его пришествия. И, тем не менее, пророк ощущает этот День как очень близкий, в первую очередь потому, что сами дела людей взывают к Богу. Основания мира колеблются в трепете, потому что мир, поврежденный нашей злобой, беззащитен перед огнем Святости Божьей. В наше время мы, напротив, предпочитаем думать, что время Суда Божьего еще далеко, и люди, разделяющие ощущения пророка, кажутся нам несколько неадекватными. Трудно сказать, хорошо это или плохо... Скорее всего, это свидетельствует о том, что мы просто не разделяем ужаса от того, что мы собой представляем.

Однако не грядущие бедствия и опустошение Судного Дня свидетельствуют нам о Боге, и это основная мысль заключительных стихов книги. Пророк говорит о том, что по благословению Божьему, по спасению народа Завета, по очистительному действию Творца люди узнают Господа. Все, исполненное злобы, прекратится в мире, а спасенные люди Завета будут жить вечно — вот в чем познается нами благость Божья. И в этом свидетельстве видит пророк весь смысл пришествия Бога.

Многие пророки напоминали народу Божию о Суде, Иоиль здесь не исключение. Но каждый из них говорил о нём по-своему, с той точки зрения, с которой Бог давал ему увидеть это событие. Для Иоиля в центре оказывается Суд, как эсхатологическая точка, точка разрыва истории, в которой прерывается обычный ход событий, и Бог, прежде как бы скрывавшийся за его завесой, становится видимым, полагая начало царству Божию, которое, собственно, и предполагает, что больше Он не будет скрываться, и Его присутствие отныне будет прямо и непосредственно определять ход вещей. А для человека этот момент становится моментом Суда. И не потому, что Бог больше не хочет ждать и требует человека к ответу, а потому, что встреча с Богом лицом к лицу для человека — всегда Суд. Но этот Суд особенный, последний. Прежде, пока история не закончилась, можно было ещё надеяться, что Бог, как милосердный Судья, даст человеку ещё один шанс, возможность начать всё заново, сделать ещё одну попытку. А теперь на новые попытки времени уже не осталось. И не потому, что Бог больше не хочет ждать, а потому, что ждать, как видно, больше нечего: каждый уже сделал свой окончательный выбор. Настало время пожинать плоды этого выбора.

Так что же такое суд Божий? Кара, обрушивающаяся с небес, от которой Богу приходится защищать Свой народ, или всё же именно суд в привычном нам понимании, когда дело каждого рассматривает бесконечно мудрый и бесконечно милосердный Судья, от Которого не укроется ничто? Проще всего, наверное, было бы сказать, что эти два представления о Суде исторически сменяют друг друга, что образ Бога, карающего грешников без разбора, сменяется образом такого мудрого и милосердного Судьи. Но вся ли это правда? Не будем говорить о том, что Бог, гремящий громами и молниями на греховное человечество, не так уж чужд и религиям, выросшим на христианской почве. Речь о другом: образ Суда двоится иногда и в самой Библии, и вряд ли стоит списывать это двоение на одну лишь историю. А может быть, всё дело в том, что считать судом? Для нас сегодня суд предполагает оценку человека или его поступка, данную судьёй, который в силу тех или иных причин имеет на это право. И на суд Божий мы нередко смотрим примерно так же, с поправкой на всеведение и милосердие Судящего. А для пророков, например, судом становилась уже сама встреча с Богом лицом к лицу, и осуждал тут человека уже не Бог, а его собственный грех. В самом деле, что может пережить человек, встретивший Бога и отвергший Его любовь, милосердие и водительство? Что ему остаётся? Очевидно, лишь одно: сила Божия. Ведь и любовь, и милосердие, и водительство принимаются добровольно, в них воля Божия проявляет себя сообразно человеческой природе, снисходя к её слабости и ограниченности. Если же добровольного принятия нет, остаётся лишь сила: ведь Бог не исчезнет из мира лишь потому, что Его присутствие в нём кому-то не нравится, а потому этот кто-то увидит не лик Божий, обращённый к человеку, а силу Божию, человеку не предназначенную. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Иногда в пророческой проповеди бывает нелегко провести границу между собственно проповедью и пророческим видением. Во многом это объясняется тем, что в таких видениях реальность нашего мира часто соседствует с реальностью мира духовного. Здесь нет ничего удивительного: ведь и Бог сотворил мир таким, чтобы в нём не было резкой границы между духовным и природным, при всём их различии. Такая граница — следствие серьёзной повреждённости мироздания, причиной которой стало, между прочим, и грехопадение тоже. Но пророкам в их видениях мир нередко открывается таким, каким Бог его задумал изначально и каким, по-видимому, он станет вновь после полного преображения. Такой и видит Иоиль Иудею. С одной стороны, перед нами всё та же хорошо знакомая земля, с её горами, по которым весной струятся потоки талой воды, оливковыми рощами, виноградниками, стадами, пасущимися в долинах. А с другой — текущая из-под фундамента Иерусалимского Храма река живой воды: она уже в допленный период стала символом мессианского Царства и той новой жизни, которую обретёт каждый, к этому Царству причастный. Так что же это: ещё земля или уже небо? Наверное, и то, и другое. А с другой стороны, не совсем то и не совсем другое. И небо, и земля уже не совсем такие, как раньше. Быть может, это те самые новое небо и новая земля, о которых говорит нам Книга Откровения. Царство, приоткрывшееся пророку, о котором он свидетельствует нам. То самое, вход в которое открывает нам посланный Богом для нашего спасения Мессия.