Мысли вслух на Ин 6:44-51

Слова Иисуса совершенно недвусмысленны: к Нему может прийти лишь тот, кого приведёт Сам Бог, Его небесный Отец. На первый взгляд может показаться, что история христианства опровергает если не сами эти слова, то, по крайней мере, их однозначность и невозможность прихода ко Христу без особого откровения: ведь в современном мире, да и в прежние времена многие приходили и приходят к Нему, как может показаться, под влиянием каких-то иных, человеческих факторов.

Кто-то услышал хорошего христианского проповедника, кто-то прочитал книгу, содержащую свидетельства христиан, переживших опыт обращения и личной встречи со Спасителем, кого-то привлёк сам Его образ. Однако при ближайшем рассмотрении окажется, что во всех перечисленных случаях речь идёт не совсем о том, что имеет в виду Спаситель. Иисус в данном случае говорит о следовании за Собой как о приобщении жизни Царства, которое Он принёс в мир.

Тут нет речи ни о свидетельствах людей, которые вполне могут оказаться привлекательными сами по себе, ни о силе традиции, ни о красоте богословской аргументации, ни о чём бы то ни было ещё, что, в лучшем случае, составляет прекрасное обрамление той новой жизни, которую принёс в мир Спаситель. Речь идёт именно о самом Царстве, о том, чтобы войти в него и встретить там его Царя, а встретив, установить с Ним те отношения, который раскроют входящему жизнь Царства во всей её полноте. Вот такое вхождение действительно невозможно, если Сам Бог не подведёт человека ко Христу.

Невозможно просто потому, что иначе главного во Христе не увидеть. В Нём нетрудно увидеть великого духовного Учителя, свидетеля Царства, пророка, даже чудотворца — всё это в Нём видели многие Его современники. И даже Мессию они в Нём видели — но только земного, такого, который создаст Царство на земле. Главное же, что надо в Нём увидеть — полноту принесённого Им Царства и новую жизнь — может показать человеку только Сам Бог. Тогда-то подходящий ко Христу и становится христианином. Жителем Царства.

В этом стихе — ответ на один парадокс: спасение мною получается по вере в Иисуса Христа, то есть в результате прихода к Нему как к Спасителю и Господу. То есть все происходит вследствие моего действия, я оказываюсь в начале моего спасения, а Христос — только средство. Иисус все ставит на свои места: в начале всего — Бог. Во-первых, если бы не Он, то мне не к Кому было бы приходить, ведь это Отец послал Сына в мир. Во-вторых, если бы не Он, то меня вообще бы не было и некому было бы приходить. А в-третьих, это исходящий от Отца Дух Святой направляет наше сердце на желание любить, доверять и искать истины (ср. 1 Кор. 12:3).

Итак, Бог в начале моей жизни, Бог в начале моего обращения, Бог в начале моего спасения и — Бог, воскресивший Иисуса Христа, в начале моей жизни вечной.

Вся практическая жизнь христианина строится на основании тех слов Христа, которые мы читаем сегодня: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу Его в последний день». Это — центр, средоточие духовной жизни. Это — встреча с Иисусом лицом к лицу, которая постоянно даруется нам. Более того, Плоть и Кровь Христа — это и больше, чем встреча — это взаимопроникновение, потому что Он Сам так сказал: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в Нем». И еще Его Плоть и Кровь — это воскресение, даруемое нам сегодня.

Неудивительно, что слова Иисуса о Его крови и Его плоти, которые Он даст есть верующим в Него, вызвали у слушавших его людей недоумение, переходящее в ропот. Они видели в Иисусе обычного человека, ведь традиционные иудейские представления не только о пророках, но и о Мессии предполагают, что речь идёт о самых обычных людях, которых в какой-то момент их жизни Бог призывает на особое служение, и после призвания человек становится тем, кем Бог хочет его видеть, будь то пророк или Мессия. А человеческое мясо и человеческая кровь у них ассоциировались не с убийством даже, а с чем-то гораздо худшим: с человеческим жертвоприношением, которое с точки зрения Торы является не только убийством и осквернением, но и худшим видом идолопоклонства. Между тем, Иисус, обращаясь к Своим слушателям, говорит о том, что должно было быть им понятно, по крайней мере, на уровне символа или аллегории. Ведь плоть и кровь были (одинаково на иврите и на арамейском) символами жизни, той жизненной силы, которую нёс в себе каждый человек, пока он был жив. Кончено, если бы речь шла об обычном человеке, такое заявление, даже понятое аллегорически, оставляло немало вопросов: как может один человек раздать свою жизнь множеству людей, быть может, даже целому народу? Как такое возможно? И что останется самому раздающему? Если же вспомнить о той полноте Божией, которую несёт в Себе Иисус, о полноте жизни Царства, которой Он живёт, всё встаёт на свои места и становится понятным. Он действительно может дать каждому Свою жизнь, и от Него при этом не убудет: ведь жизнь Царства так же бесконечна, как бесконечна полнота Божия, проекцией которой в тварный мир она является. И всякий, входящий в Царство, действительно разделяет с Иисусом Его жизнь, которой Он охотно и с радостью делится с каждым. Делится с тем, чтобы Царство не оставалось лишь Его достоянием, чтобы оно действительно вошло в жизнь тех, кто его ищет. И чтобы в конце времён оно вошло в мир до конца и раскрылось в нём во всей полноте, очищая мир от греха и преображая его.

Как Он может дать нам есть Свою Плоть? Этот вопрос, заданный иудеями Христу, может служить мерой невероятности, непостижимости чуда Евхаристии. Конечно, это невозможно в рамках человеческой логики. Невозможно, потому что не получается понять эти слова буквально. Невозможно, потому что это противоречит букве закона. Главное же, это невозможно, потому что, если мы будем есть Плоть Христа, то Ему придется умереть. Вот все эти «невозможно» и поражают как иудеев, так и все остальное человечество.

Но Своей волей Бог созидает то, что хочет. «Да будет свет», — говорит Бог — и возникает свет. «Да будут светила на тверди небесной», — и возникают светила. Важно принять, что слова Христа: «Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но все то воскресить в последний день», — и: «Примите, ешьте...» — того же рода, они отражают волю Творца, противостоять которой ничто не в силах.

Христос назвал Себя хлебом, и уже одно это было трудно понять слушающим. Но тем, кто помнил о тех необычных образах, которые обычно использовались пророками в своих речах, было бы нетрудно счесть слова о хлебе одной из пророческих притч. Иисус говорит, что Его учение и Он Сам так же необходимы, как повседневная пища, почему бы с этим не согласиться?

И ведь такое понимание нельзя назвать неверным, однако его недостаточно. Вот уже двадцать веков для многих людей, принимающих Христа как мудреца и моралиста, как и для многих из Его слушателей остаются закрытыми и непостижимыми следующие Его слова - о Плоти и Крови.

Представьте иудея, твёрдо усвоившего, что не только вкушение крови запрещено законом Моисеевым, но и что всё, связанное с кровотечением оскверняет и требует очистительных обрядов. И вдруг он слышит о необходимости пить кровь, да ещё и человеческую, да к тому же ещё и Кровь Этого странного проповедника. Даже для пророческого иносказания такой призыв звучит чересчур скандально!

Нам, читающим Евангелие спустя много веков после описанного эпизода, проще увидеть, что здесь Христос говорит о евхаристии, но на этом не надо ставить точку. Смысл евхаристии глубок и непостижим в своей полноте. Иногда не вредно вспомнить, как были потрясены древние иудеи, впервые услышав призыв Иисуса вкушать Его Плоть и пить Его Кровь. Может быть, это поможет нам заново прочувствовать, чем была Тайная Вечеря для первого поколения учеников Христа.

Евангелист Иоанн, в отличие от остальных евангелистов, не упоминает о вкушении учениками Тела и Крови на Тайной Вечери. Но то, что он нам сохранил, столь же важно для понимания того, что на ней происходило.

Говоря о Своих «плоти и крови», Спаситель приоткрывает нам тайну той жизни Царства, к которой готов приобщить каждого ищущего, доверившегося Ему. Еврейское (и арамейское) выражение «плоть и кровь» многозначно. Оно может обозначать человеческую природу как таковую, а может и человеческую жизнь во всей её полноте. Возможно, слова Иисуса вызвали у Его слушателей даже какие-то ассоциации, связанные с человеческими жертвоприношениями. Он, разумеется, говорит о другом, но понять это можно лишь в контексте всего сказанного Им о «хлебе жизни», о жизни Царства. Слушающим Иисуса непонятны Его слова о «хлебе жизни». Им понятна манна. Тут всё достаточно очевидно: есть данная Богом пища, чудесным образом упавшая с неба.

Её можно видеть обычным физическим зрением. И тем же физическим зрением можно видеть, что пища необычная. Что она чудесная. Потому, что появляется неведомо откуда. А что люди, эту пищу евшие, умирали так же, как и все остальные, никого не удивляло. Смертность — удел всеобщий, и никто не ждал, что чудо избавит человека от смерти.

Оно, конечно, могло избавить от смерти преждевременной — от болезни, от опасности — но не от смерти как таковой. Тут надо было полностью изменить качество жизни человека, изменить саму человеческую природу. Нужно было приобщить человека к полноте жизни Царства, которую одним физическим зрением не увидишь. И сделать это можно было только одним способом: включив ищущих Царства в жизнь Христову. Ведь это Он принёс Царство в мир.

Это Его человеческая природа вмещает в себя всю полноту этого Царства. У тех, кто ищет Царства, со Христом должна быть единая жизнь. Не как-то аллегорически или фигурально, а совершенно буквально. Вот эта Его жизнь и есть тот самый «хлеб жизни». Но извне, чисто физически к этой жизни не приобщиться. Физическая природа Спасителя, взятая отдельно от Его жизни во всей полноте, только природой и останется. Ведь жизнь человека с самого начала была задумана Богом как единство природы и духа.

Единство, не предполагающее разделения, но направляемое духом, а не природой. Человека можно узнать только изнутри, а не извне. И Спаситель готов открыть нам Свою собственную жизнь изнутри с тем, чтобы она стала для нас «хлебом жизни». Он готов ввести нас в эту жизнь с тем, чтобы это вхождение стало для нас первым шагом на пути в Царство. Других вариантов нет: ведь Царство входит в мир через Него. Он — Царь, и ключи Царства у Него.

Почему Иисус говорит о том, что в последний день, т.е. в день Суда, верующих в Него воскресит именно Он, и что такова воля Отца? И что тогда будет со всеми остальными? Они не воскреснут вовсе? Или для них сохраняется прежний порядок, и их воскресит Сам Бог? Едва ли, конечно, можно было бы думать, что воскресение затронет одних лишь христиан. Скорее можно предположить, что те, у кого с посланным Богом Мессией установились особые отношения, эти отношения сохранят до самого дня Суда. В самом деле, ведь всякий, живущий со Христом единой жизнью, приобщается к Царству, которое Он принёс в мир. А Царство и раскрывается в полноте лишь в последний день, а до этого дня оно хотя и пребывает в мире, но остаётся частично скрытым, так, что даже приобщившиеся к его жизни видят его лишь отчасти. Неудивительно, что и на Суд христиане приходят не так, как все прочие люди, а как жители Царства, за которых может поручиться Тот, Кто принёс это Царство в мир. И вероятность благоприятного исхода Суда в таком случае, конечно, резко повышается. Так что же: у Бога на Суде появляется некое привилегированное сообщество? С одной стороны, можно было бы сказать: да. Но откуда и почему у его представителей привилегии? Иисус даёт ответ на этот вопрос: к Нему, в Его Царство не придёт никто, если ищущего не приведёт туда Его Отец. И дело тут не в предопределении, не в том, что путь человека заранее предрешён так, что изменить его невозможно. Иисус ничего не говорит о тех критериях, которыми руководствуется Отец, указывая путь ко Христу и в Царство тем, кому Он его указывает. Вполне вероятно, что выбор человека и его настойчивость на избранном пути играют тут если не определяющую, то существенную роль. Дело в том, что одного выбора человека тут мало: чтобы увидеть в Иисусе из Назарета Мессию, нужно особое откровение. И если ищущий готов, Бог может ему такое откровение дать, и тогда перед ним откроется Царство. А в Царстве его ждёт новая жизнь, новые отношения с Богом и Суд тоже: ведь всякая встреча с Богом лицом к лицу для человека неизбежно становится не только откровением и радостью, но и моментом истины, а значит, Судом. Неудивительно, что в день Суда жители Царства оказываются в особом положении: Бог к тому моменту не раз уже успеет их проверить и испытать, они действительно успеют к тому моменту стать для Него своими. Потому и последний Суд для них станет мене страшным, чем для тех, кто прежде старался убежать и от Бога, и от Суда, и от Царства.

Продолжая Свое слово о спасении и жизни, Господь говорит нам сегодня, что воля Божия в том, что всякий, кто доверится Сыну Божьему, всякий, кто, по слову пророка и апостола, «призовет имя Господне» — спасется. И в конце сегодняшнего отрывка Господь говорит, что придти к Нему может тот, кого привлечет Отец. Вчера же мы слышали слово Его, что воля Отца состоит в спасении всех. Это не просто надежда мира и человека. Дерзну сказать, что эти слова Христа — единственная надежда мира, все же прочее — обман. И нельзя не радоваться этому, потому что трудный путь к жизни все же несравненно лучше безнадежности.

Что отвечают на это Христу? В сущности, ответ иудеев сводится к грубой формуле: «А ты кто такой?». «А докажите, что этот ваш Иисус — Бог...» — веками слышат христиане. Доказать этого нельзя уже потому что не Он принадлежит нам, а мы — Ему, но дело даже не в этом. Подобный протест против слов Христа означает лишь, что я пытаюсь на Него Самого переложить ответственность за свое недоверие. К счастью, Евангелие дает нам пример правильной позиции, когда человек отдает Христу не ответственность за подвиг веры, за поступок упования, а молит Его о помощи в этом, говоря: «Верую, Господи — помоги моему неверию».