Мысли вслух на Рим 13:1-7

Рассуждая о земных властях, Павел остаётся верен свидетельству о Царстве, которое, по слову Спасителя, «не от мира сего». Он не говорит о лояльности какой бы то ни было конкретной власти и не отдаёт предпочтения никакому государственному или общественному устройству. В самом деле, если, по слову апостола, любая власть от Бога (ст. 1 – 2), это может означать лишь то, что Богу безразлична любая конкретная форма власти, так же, как безразличны Ему и имеющие отношение к властной структуре персоналии. Такое отношение к государству и земным властям вообще возможно лишь в том случае, если Царство и его действие в нашем ещё не до конца преображённом мире никак не зависит от деятельности какой бы то ни было земной власти и никак ею не определяется. Если принять Царство как нечто именно «не от мира сего», т.е. как нечто такое, что живёт по законам, не имеющим никакого отношения к экономике или социологии, такой подход окажется не только естественным, но и единственно возможным. Но свидетелям Царства, однако, предстоит действовать в мире, где история земных государств и правительств ещё не завершилась, а потому им нужны критерии оценки действий этой земной власти и знание того, как к ней относиться.

И здесь Павел вполне последователен: он, как и Сам Иисус, говорит о возможности для свидетелей Царства быть лояльными любой власти в том, что касается дел, не выходящих за рамки «мира сего», наподобие налогов, установленных властями правил общежития, государственных установлений и прочего подобного (ст. 5 – 7). Апостол, как видно, отнюдь не поддерживает никакие мессианские религиозно-политические движения, представители которых нередко отрицали светскую государственность как таковую, считая, что подлинно справедливое государство может основать на земле лишь Мессия, для Которого именно эта задача и станет главной. Такой политический мессианизм был в те времена широко распространён в еврейской среде, и не исключено, что подобного рода взгляды могли проникать и в Церковь, так что Павлу, как видно, приходилось напоминать христианам о подлинном Царстве, которое принёс в мир Иисус.

Но критерий отношения к конкретным действиям конкретных представителей власти Павел определяет: они «Божьи слуги», если действуют «на добро» (ст. 3 – 4). Как видно, апостол допускает, что представитель светской, языческой власти, как и всякий человек, может делать как добрые дела, так и злые. Павел и здесь вполне последователен: он ведь не отказывает язычникам в возможности знания «естественной Торы» и следования ей. Если же язычник руководствуется в своих действиях «естественной Торой», то он объективно не будет противостоять Царству и его свидетелям. Для апостола никакая власть не сакральна сама по себе, он и говорит-то, собственно, не столько о какой-то абстрактной власти, сколько о людях, этой властью облечённых. О людях, которые находятся в таком же отношении к Царству, как всякий человек. Не больше и не меньше.

Воспринятые отдельно от контекста всего послания, слова апостола о том, что нет властей не от Бога, вызывают не то что недоумение, но мгновенный протест. Мы все так или иначе связаны с чудовищной историей 20 века — века, в который изобретено оружие массового поражения, века гонений на христиан разных конфессий, века лагерей смерти и Хиросимы. Хочется сразу сказать — да просто апостол и представить себе такого не мог! Тут-то мы и ошибемся. Не стоит забывать, что Павел жил во времена, когда открыто исповедовать Христа значило навлечь на себя гнев властей, где бы ты ни жил — в Палестине или в Риме. Более того, он пишет общине, находящейся в самых сложных условиях с этой точки зрения — в Риме, сердце Империи, в это время открыто уничтожающей христиан, причем самым страшным образом. Вспомним и судьбу самого Павла, взятого в узы и избежавшего смерти на месте только лишь потому, что он римский гражданин. (см. Деяния, гл. 21 и далее) Что же он хочет сказать, говоря «противящийся власти противится Божию установлению»?

Но вчитаемся внимательно — Павел нигде не говорит о том, что власть хороша, что она правильна, он нигде не оправдывает деяния властных лиц. Самое главное для него, что власть (будь она сто раз ужасна и бесчеловечна) установлена для нас Богом, это те условия, которые нам даны для нашего спасения.

Но что же делать, когда действия властей чудовищны и бесчеловечны, когда внутри все протестует, когда мы видим и становимся сами жертвами несправедливости? И тут следует вспомнить все то, о чем пишет Павел в предыдущей главе, а самое главное, то, чем она завершается — «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром.»

В наших руках есть самое мощное, а, главное, единственное, оружие против зла — явить этому миру Божью любовь и милосердие, напоить голодного и утешить плачущего. И только так мы можем повернуть этот мир от зла к добру.

Слова Павла о власти, которая не может быть не от Бога, зачастую вызывают у читателей его послания внутренний протест. Слишком уж очевидно, что нередко представители власти используют свои «мечи» отнюдь не для добрых дел, даже в том смысле, в котором они сами понимают добро. А уж о Божьих законах и говорить не приходится. Между тем, слова апостола далеко не столь однозначны, даже если подойти к ним формально и вырвать из контекста Павлово утверждение о «власти не от Бога».

Во всяком случае, их уж точно не получится использовать для поддержки какой бы то ни было конкретной власти: ведь если от Бога действительно всякая власть, то о законности конкретной власти и конкретных властителей можно вести речь лишь до тех пор, пока власть существует, а властители пребывают у власти. А в случае, к примеру, переворота или революции придётся признать новую власть, которая не может быть не от Бога.

Конечно, сторонники свергнутой власти будут говорить о незаконности, о мятеже, может быть, даже о нарушении Божьей заповеди, но… как сказал по этому случаю поэт, «мятеж не может кончиться удачей: в противном случае его зовут иначе». А если так, значит, и новая власть «от Бога», подобно прежней. Но в таком случае очевидно, что Бог прямо не поддерживает никакую власть. Он просто позволяет ей быть — всякой и разнообразной, в зависимости от ситуации и от духовного состояния народа, который власть порождает. Богословы говорят в таком случае уже не о воле Бога, а о Его попущении.

Не о том, что Он поддерживает, а о том, чему Он позволяет существовать, не участвуя в процессе этого существования напрямую, Своей волей. Позволяет иногда во избежание худшего варианта, а иногда просто из-за отсутствия альтернативы. В целом такое отношение к государству и к государственной власти можно считать общебиблейским: Библия вообще не знает хорошей власти. Власть может быть лишь плохой или очень плохой.

Иногда с Божьей помощью удаётся добиться того, что в конкретном месте и в конкретное время власть бывает не очень плохой, но сделать её хорошей с Божьей точки зрения ещё никому не удавалось. И всё же нет смысла делать политическую борьбу самоцелью. Для сторонников политического мессианизма, которых во время написания послания было предостаточно, такой подход апостола был неприемлем: они-то как раз были уверены, что Мессия должен стать именно земным царём, и потому религиозно-политическая борьба была для них чем-то само собой разумеющимся, как и война за Царство, которой она когда-нибудь неизбежно окончится.

Павлу же было очевидно, что война за Царство с земными властями — абсурд, что оно уже вошло в мир без всякой войны поверх всех политических барьеров. Но это не отменяет необходимости делать выбор тогда, когда по совести земной власти подчиниться нельзя. Апостол ведь не случайно говорит, что земной власти есть смысл повиноваться не из страха, а именно по совести. Тогда, когда совесть не осуждает за такое повиновение. А если против совести, то смысла повиноваться нет: такого повиновения Богу не надо, оно ведь становится тогда пустой формальностью и лишь разрушает ту внутреннюю цельность человека, без которой не может быть нормальной духовной жизни.

До тех пор, пока повиновение земной власти не мешает христианской жизни, оно — самый правильный выбор, если же такое повиновение христианскую жизнь разрушает, заставляя идти против совести, оно теряет всякий смысл и становится духовно разрушительным. Такая позиция вполне понятна: ведь цель христианской жизни — пребывание в Царстве, и всё, что такому пребыванию мешает, должно быть из жизни устранено. Будь то лояльность земной власти или отсутствие такой лояльности.

Отношение Павла к обязанностям человека на первый взгляд может показаться несколько противоречивым. Он говорит: если вы кому-то что-то должны, этот долг связывает вас, требуя отдачи. Каждый должен получить то, на что имеет право, и в этом никому нельзя отказать, будь то налог, повиновение или просто уважение. И тут же добавляет: не будьте никому должниками, кроме долга взаимной любви. Собственно, и сами обязанности Павел оценивает в контексте отношения человека к светской власти: теме, несомненно, весьма в те времена острой.

Острой хотя бы из-за достаточно широко распространённого в еврейских кругах политического мессианизма, который само существование светской власти считал злом, а повиновение этой власти грехом. Павел так не считает. Он прямо говорит, что нет такой власти, которая могла бы существовать помимо Божьей воли. И это не призыв к слепой лояльности, как многим хотелось бы (или, наоборот, не хотелось бы) думать, а констатация очевидного факта. Если Бог попускает той или иной власти быть, значит, Он не считает нужным вмешиваться. Что же до отношения к светской власти христианина, тут всё сложнее.

С одной стороны, говорить о «богоугодной» или «богопротивной» власти как именно государственном институте в контексте сказанного Павлом можно лишь весьма относительно. «Нет власти не от Бога» в контексте мировой, да даже и римской, истории с её дворцовыми и иными переворотами, завоеваниями, революциями и прочим звучит достаточно индифферентно. Если любая власть «от Бога», значит, говорить о легитимной власти можно лишь весьма относительно. Но тогда и о богоугодности можно говорить тоже весьма относительно. Скорее приходится сделать вывод, что Бог до поры до времени лишь терпит любую власть во избежание худшего, и христианину тут лучше не вмешиваться. Но вот повиноваться любой власти можно лишь «по совести», иначе повиновение теряет всякий смысл.

Любое другое повиновение перед Богом не в счёт. А если «по совести» не получается, то честнее перед Богом власти в повиновении отказать: так, по крайней мере, можно избежать лицемерия формального ей повиновения, а стало быть, нарушения как минимум девятой заповеди. И всё, что человек должен представителям светской (да и любой другой) власти, он должен лишь вследствие этого повиновения «по совести». Но если «по совести», то уж до конца, так, чтобы не в чем было себя упрекнуть и чтобы можно было так же по совести ответить за своё повиновение и перед людьми, и перед Богом.

Тут всё то же евангельское «да, так да, а нет, так нет». И это касается всех вообще межчеловеческих отношений: все обязанности вытекают лишь из взаимной любви. А без неё исполнение долга становится своего рода духовным, если и не психологическим, лицемерием. Исполнением, которое духовно иссушает исполняющего и не идёт на пользу тому, кто пользуется плодами такого исполнения. В Царстве такие отношения невозможны, и апостол призывает христиан во всяком случае оставаться жителями Царства, касается ли это отношения к власти или друг к другу.