Мысли вслух на Мф 12:22-50

Достигло ли до нас Царство Божье? В Евангелии Господь связывает наступление Царства, с одной стороны, с победой над силами зла, над сатаной, а с другой стороны — с действием в жизни людей Святого Духа. Ведь именно Духом Он изгоняет бесов и исцеляет болезни (а в отрицании этого факта Господь указывает опасность непростительной хулы на Духа Святого). Итак, Царство Божье не только ждет нас за гробом, но и реализуется здесь, на земле, там, где люди дают Святому Духу возможность действовать через них. Действия Духа могут быть очень разнообразны (1 Кор гл. 12-13), но главное из них — любовь. Поэтому для достижения Царства от нас требуется немногое: во-первых, полное доверие и открытость Богу, позволяющее Его Духу действовать в нашей жизни, а во-вторых — внимание к Его действиям, позволяющее нам не угашать Его жизнь в нас, а наоборот, отвечать на нее благодарением.

Никакое чудо само по себе не может доказать чего-либо: у людей, видевших исцеления, которые совершал Иисус, всегда оставалась возможность объяснять их как угодно, вплоть до абсурдных утверждений о сатанинской природе этих явлений. Спор «от Бога — не от Бога» (не столько о чуде, сколько в применении к Самому Иисусу) не имеет здесь никакой доказательной почвы. Это видно и из истории христианской апологетики: любые утверждения и доказательства в пользу Христа встречали свои контр-доводы, сводясь к одному — это ни откуда не следует, это бездоказательно. Не об этом ли говорит и Сам Господь, когда на просьбу о непререкаемом доказательстве, знамении, Он приводит в пример «знамение Ионы», связывая его со Своим воскресением из мертвых. Парадокс в том, что это «знамение» не было доказательством проповеди пророка! Фарисеи, требовавшие знамения, так и не увидели воскресшего Христа: Он явился только тем, кто остался Ему верен. А значит, знамение Воскресения работает только в сфере Духа — оно может быть доказательством только для тех, кто сам хочет быть причастным к тайне Христа.

Изгнание бесов, приведшее к исцелению слепого и немого, в глазах народа послужило основанием для догадки, пока ещё предварительной, о мессианстве Иисуса. Но одного этого вряд ли было бы достаточно, ведь и сам Иисус отвергает обвинения фарисеев, ссылаясь на то, что и их сыновья изгоняют бесов. И здесь мы стоим перед реальностью, по отношению к которой нам приходится определяться, и уклониться от выбора невозможно. Сталкиваясь с явлениями духовного мира, нам приходится решать: от Бога ли то или иное таинственное явление, или же это имитация чудес, исходящая от сил тьмы, а то и вовсе банальное шарлатанство. Ведь и сегодня разнообразные чудеса или их имитации, совершаемые многочисленными гуру и целителями, приводят к ним множество поклонников, убеждённых в том, что их чудодействия даны свыше. Здесь Господь даёт нам критерий: плоды. Ведь Его чудеса — проявления любви, Он никогда не бьёт на эффект, чтобы поразить воображение и только. Но и слова об обречённости разделившегося царства для нас, живущих в разобщённом мире, весьма актуальны. Ведь Христос, опровергая предвзятые обвинения фарисеев, не отрицает, что силы тьмы могут враждовать между собой, ослабляя друг друга. Если между фракциями тёмных сил идёт вражда, значит они обречены. Но взаимная грызня не препятствует им причинять зло всему окружающему. И не случайно там, где господствует зло, растут раздоры и всеобщая вражда. И, видимо, не случайно именно здесь звучат, пожалуй, самые суровые слова во всём Евангелии — о непрощении хулы на Святого Духа, о единственном непрощении в Новом Завете. Ведь Дух Святой — Бог, дающий прощение. Значит, хулящий Его отвергает саму возможность прощения.

Как видно, главной задачей если не всех, то, по крайней мере, многих представителей фарисейского братства стало объяснить совершаемые Иисусом чудеса и исцеления так, чтобы не признать Его истинным Служителем Божиим. В ход пошло всё, включая совсем уже абсурдные объяснения наподобие того, что Иисус, исцеляя, якобы прибегал к помощи неких тёмных сил. Иисусу было нетрудно ответить на подобного рода обвинения, подчёркивая их явную абсурдность. Но дело было, конечно, не в обвинениях как таковых. Дело было в позиции обвинителей, и Иисус, разумеется, прекрасно это понимал. Не случайно Он сказал: кто не собирает со Мной, тот расточает. Речь, как видно, шла не о конкретных обвинениях, а о Царстве. Иисус прямо говорит Своим обвинителям: если Я изгоняю нечистых духов силой дыхания Божия, значит, Царство достигло вас. И теперь только от вас зависит ваша дальнейшая судьба. И остаться нейтральным тут не получится, наступил момент выбора, который некоторые современные философы называют экзистенциальным: от него не уйти, а он определит всю дальнейшую жизнь выбирающего. Мессия один, и Царство одно. Это вопрос не богословский и не религиозный, и даже не мировоззренческий, а духовно-практический. Можно принять Царство и жить его жизнью, но тогда надо принимать и Того, Кто принёс Царство в мир. И не определять возможность такого приятия или неприятия никакими религиозными или богословскими критериями. Всё просто: достаточно посмотреть, здесь ли Царство или нет. И если оно здесь, принять его как данность, не пытаясь втискивать его ни в какие существующие рамки. И тогда жизнь принимающих становится частью Царства: они «собирают с Иисусом». Если же, несмотря ни на что, человек отвергает Царство, это отвержение становится определяющим его жизнь выбором, а не просто избранной им богословской или религиозной позицией. Тогда Царство не для него, и он не для Царства. И тогда, по словам Спасителя, «кто не собирает со Мной, тот расточает».

Накормление пяти тысяч человек пятью хлебами — очень яркое событие. Конечно, оно предваряет установление Евхаристии на Тайной вечери, предваряет и является прообразом каждой Евхаристии, которую совершает Церковь. Сегодня кажется существенной вот какая деталь. Для того чтобы чудо могло совершиться, нужны были эти несчастные пять булок и две рыбины (скорее всего — вяленые). Ученики явно уже выяснили, у кого сколько хлеба с собой, и все подсчитали. Наверняка больше нет ничего, эти крохи — единственное, что нашлось во всей этой толпе, но в руках Христа из них рождается пища не просто достаточная, но изобильная. Однако эти хлебы ведь кому-то принадлежали. Кто-то, неназванный, на вопрос учеников: «У кого есть пища», - ответил: «Вот, у меня есть хлеб, возьмите». Можно подумать, сами эти запасливые слушатели не нуждались в хлебе.

Христиане первых веков называли то, что мы приносим Богу в таинстве Евхаристии, «начатками» творения. Начатки — своеобразный залог и знак того, что мы приносим Богу все сотворенное Им. С них начинается чудо умножения, которое из твари делает нечто большее. Напротив, без принесения этих начатков пропасть, разделяющая Божий и этот миры, остается непереходимой. Мы приносим начатки мира и, по словам св. Иринея Лионского, получаем из рук Христа начатки Царства Небесного.

У каждого из нас есть нечто, что может быть принесено Богу, как эти пять хлебов, а может быть оставлено для себя. Вот об этом Господь говорит: «...кто хочет душу свою сберечь, потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16:25).

Слова Иисуса о хуле на Духа кажутся загадочными. Но, вероятно, такими они нам кажутся потому, что на наше восприятие евангельского текста нередко накладываются богословские модели, и, в частности, модели тринитарные, особенно, когда в тексте нам встречается упоминание о Святом Духе. А между тем, никакой тринитарной теологии в евангельские времена, разумеется, не существовало, и на дух Божий смотрели скорее с точки зрения духовно-практической, как на элемент конкретного духовно-мистического опыта, и прежде всего, разумеется, опыта пророческого. А в контексте пророческого опыта дух переживается, как совершенно реальное дыхание Бога, проникающее в человеческое сердце и обновляющее человека изнутри. Тут невозможно было ошибиться: Бог или дышал в сердце, или нет. А поскольку дело обстояло так, то ни о каких недоумениях или недопониманиях говорить не приходилось. Когда дело касается богословских теорий и концепций, ошибки, разумеется, возможны. Можно даже не узнать в Мессии Мессию, такое, в принципе, тоже может случиться, и не обязательно по злой воле человека: причины могут быть самыми разными. Но когда дело касается дыхания Божия, его действия, достаточно для всех очевидного, тут никаких ошибок быть не может. Не увидеть этого действия может лишь тот, кто видеть не хочет. А если нежелание видеть становится ещё к тому же и агрессивным, так, что человек начинает поносить Бога и Его дела, такая позиция, что и не удивительно, оказывается для него духовным тупиком. И дело тут не в том, что Бог обидчив, а в том, что неприятие дыхания Божия автоматически означает и неприятие Царства, которое этим дыханием пронизано от центра до самых крайних пределов. А неприятие Царства, очевидно, ведёт к отказу от жизни и спасения. Притом к отказу, с которым невозможно ничего поделать: ведь он совершается по доброй воле, без всякого принуждения.

«…ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься…» Это очень страшные слова, нам кажется преизбыточной их строгость. Ну что, казалось бы, такого уж плохого, если словом кого-то обидел, не избил ведь, не убил. А потом можно ведь и прощения попросить, опять же словом. Мы не придаем значения словам, они протекают у нас сквозь пальцы незаметнее даже, чем деньги. Собственно они и превратились у нас в разменную монету. И вот это уже по-настоящему страшно. Потому что словом творил Господь мир. Словом Он общается с нами и дал нам это величайшее счастье словами обращаться друг ко другу. И как говорит Апостол «слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого» (Евр 4:12). Но и слово человеческое, ибо мы созданы по Его подобию, обладает, на самом деле, огромной силой и может убить, может исцелить. Об этой огромной силе и святости слова мы никогда не должны забывать в нашей реальной жизни. «Куда, как беден радости язык!», пишет Мандельштам. И хочется восстать против этой мысли и сказать: нет, не беден, посмотрите, сколько поэзии библейской и небиблейской, а на самом деле он говорит о другом, о том, что когда с нами происходит что-то настоящее, мы не разбрасываем лишних слов.

Обычно слова Христа о том, что всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится, мы воспринимаем как мерку ограниченности Божьего милосердия. Вот, кажется нам, есть что-то такое, чего Бог не может (или не хочет) простить. И весь интерес в том, чтобы понять, что же это за гадость такая, если Бог ее отказывается прощать.

За этими словами мы теряем потрясающую, невероятную вещь, которую говорит Иисус: всякий грех и хула простятся человекам. Существенно, что здесь не модальная категория: могут быть прощены. В греческом оригинале, как и в русском тексте, просто будущее время. Простятся. Впрочем, это не отменяет другого слова Спасителя: просите и дано будет вам. Нет сомнения, что прощения нужно искать, то есть а) нуждаться в нем, б) просить о нем и в) практиковать его в своей жизни. Но как же важно для нас обетование о том, что эта наша надежда на прощение реализуется. Ограниченность — удел твари, прощение же, как дело Божие, ограниченным быть не может.

Что же тогда стоит за словами Иисуса о том, что не будет прощена хула на Духа Святого? Попробуем перефразировать их для наглядности. Вода может увлажнить все, кроме воды. Огонь может сжечь все, кроме огня. Прощено может быть все, кроме хулы на Духа Святого. Прощение — не просто дар, но, больше того, действие и явление присутствия Святого Духа, и если это присутствие подвергается хулению, не принимается нами — огонь прощения не возгорается.

Что же такое «хула на Духа Святого» (ст. 31)? Прежде всего, давайте вспомним, что на кресте Христос молится о распинающих Его: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». Значит, непростительным может быть только сознательный грех. Теперь поглядим на ситуацию, в которой сказаны слова Иисуса. Фарисеи объявляют, что Иисус, совершая чудеса, действует силой князя бесовского. То есть, дела благие (совершаемые силой Божией, иначе — Духом Святым) приписываются сатане, а не Богу, при этом переворачиваются все представления о добре и зле, об истине и лжи, о жизни и смерти. Эти люди уже все для себя определили и полностью закрыты от покаяния. Какой благости, какой милости могут ожидать такие люди от Бога? А не ожидая — не получают. Итак, хула на Духа Святого — это сознательный отказ от благости Божией и непринятие Его милости и прощения.

Эти слова Иисус произносит после того, как фарисеи Его обвинили в том, что Он изгоняет бесов силою князя бесовского. То есть у них получается, что причиной доброго дела служит злая сила. Этой коротенькой притчей Иисус утверждает: так не бывает! В фарисеях говорит лукавство, нечестность, они «подгоняют» действительность под заранее заданное умозаключение. Для них оценка факта определена еще раньше факта. Кроме того, они готовы менять критерий различения между добром и злом в зависимости от обстоятельств и целесообразности.

Христос показывает, что, принимая такую логику, они (да и мы подчас) сами оказываются во власти того, кого называют отцом лжи. Критерии различения добра и зла должны быть незыблемы, ибо они исходят от Бога, поэтому они должны в равной степени распространяться и на «дерево», и на «плод». А оценивать любую ситуацию надо, исходя из фактов («плод»), а не из того, нравится нам или не нравится «дерево».

И книжники и фарисеи предлагают Христу совершить знамение, но, пожалуй, к такой просьбе присоединились бы многие в народе. Похоже, что толпа не только заранее знает, каким должно быть такое знамение, но и хотела бы продиктовать условия его совершения. Отказываясь дать толпе увидеть то, что она способна себе представить и заранее готова истолковать по собственному разумению, Христос готов предоставить другое знамение — Своё Воскресение. Многими из людей оно будет отвергнуто, но всё равно станет знамением для всего мира, совершенно неожиданным и не укладывающимся в сознании, но постигаемым верой. Знамения сами по себе могут и не привести к вере, но вера даёт увидеть смысл знамений. Слова о том, что может происходить после изгнания нечистого духа, относятся не только к тем, кто «неквалифицированно» изгоняет бесов. Здесь мы видим предупреждение о трудностях, встающих на путях духовной жизни, о её серьёзности и об ответственности за хранение приобретённого. Ведь мы рискуем отдать выметенную горницу семи злейшим нечистым духам всякий раз, когда добровольно возвращаемся к привычным греховным наклонностям, вроде бы уже отброшенным. И вряд ли случайно это предупреждение соседствует с предупреждением о недопустимости хулы на Святого Духа. Да, Господь милостив. Но возможно ли принимать милость, отвернувшись от её Подателя?

Книжники — типичные люди науки. Они знают, что должно происходить, и стремятся получить экспериментальное подтверждение своим догадкам об Иисусе. Они хотели бы получить знамение, которое освободило бы их от нравственного выбора и, главное, от необходимости довериться, «впасть в руки Бога живого». Иисус говорит о знамении Ионы пророка и своем воскресении в третий день после Распятия. А потом он вспоминает ниневитян, покаявшихся после проповеди Ионы, и говорит, что «на фоне» покаяния ниневитян поиск книжниками доказательств подпадает осуждению.

А дело в том, что Иона назвал в Ниневии вещи своими именами. Злые дела были названы злыми (а не необходимой жестокостью), насилие — насилием, а не ограничением свободы ради интересов тех или иных призраков. Библия говорит, что ниневитяне — тоже люди, хотя Ниневия тех времен напоминала фашистские режимы 20 века. А сердце человека способно открыться к правде, к серьезной нравственной оценке себя. И ниневитяне покаялись, отказались от злых дел своих. Не были им явлены чудеса и знамения, но они признали справедливой оценку своих дел, данную Ионой, — и были спасены. Бог дал человеку нравственный центр, совесть, и мы можем спастись, если будем прислушиваться к ее голосу.

В самом деле, вера — это не столько вопрос разума и доказательств, сколько дело совести. А дальше Иисус говорит, что перестать делать зло недостаточно для того, чтобы стать человеком правды, человеком совести. Нужно начать делать доброе, иначе впадешь в еще худшие согрешения. На пути правды невозможно стоять, по нему можно только идти. Если ты не движешься вверх — ты падаешь.

Книжники знают, что должно происходить, и стремятся получить экспериментальное подтверждение своим догадкам об Иисусе. Они хотели бы получить знамение, которое освободило бы их от нравственного выбора и, главное, от необходимости довериться, «впасть в руки Бога живого». Иисус говорит о знамении Ионы пророка и своем воскресении в третий день после Распятия. А потом он вспоминает ниневитян, покаявшихся после проповеди Ионы, и говорит, что «на фоне» покаяния ниневитян поиск книжниками доказательств подпадает осуждению.

А дело в том, что Иона назвал в Ниневии вещи своими именами. Злые дела были названы злыми (а не необходимой жестокостью), насилие — насилием, а не ограничением свободы ради интересов тех или иных призраков. Библия говорит, что ниневитяне — тоже люди, хотя Ниневия тех времен напоминала фашистские режимы 20 века. А сердце человека способно открыться к правде, к серьезной нравственной оценке себя. И ниневитяне покаялись, отказались от злых дел своих. Не были им явлены чудеса и знамения, но они признали справедливой оценку своих дел, данную Ионой, — и были спасены. Бог дал человеку нравственный центр, совесть, и мы можем спастись, если будем прислушиваться к ее голосу.

В самом деле, вера — это не столько вопрос разума и доказательств, сколько дело совести. А дальше Иисус говорит, что перестать делать зло не достаточно для того, чтобы стать человеком правды, человеком совести. Нужно начать делать доброе, иначе впадешь в еще худшие согрешения. На пути правды невозможно стоять, по нему можно только идти. Если ты не движешься вверх — ты падаешь.

Окружающие не раз просили у Иисуса знака («знамения»), который стал бы доказательством Его мессианства. Речь, по-видимому, шла об одном из тех знаков, которые, согласно традиционным для того времени представлениям, должен был дать Мессия в доказательство Своего мессианства. Иисус же, как известно, отнюдь не пытался соответствовать народным мессианским представлениям. И теперь Он снова отказывает окружающим Его людям в их просьбе, говоря лишь о «знаке Ионы пророка», явно намекая на Свою крестную смерть и Своё воскресение. Почему же Он отказывает им? Конечно, не в последнюю очередь потому, что соответствовать ожиданиям народа для Него означало исказить собственную миссию: ведь Он никогда не стал бы делать того, что, согласно общепринятым тогда представлениям, должен был делать Мессия, и данные Им знаки оказались бы, по сути дела, обманом. Но этот обман был бы не самым серьёзным. Страшнее было бы другое: такие знаки отвратили бы людей от Царства, принесённого Им в мир. А главной задачей Иисуса было как раз свидетельство об этом Царстве. Окружающие же хотели Царства на свой манер, и свои представления о Мессии связывали прежде всего с таким Царством: Мессия в их представлении был тем, кто утвердит земное Царство, построенное по законам мира сего. А такое Царство могло бы действительно стать утешением для тех, кто жаждал самоутверждения на земле, самоутверждения, может быть, и не личного, но от этого духовно не менее разрушительного: ведь гордыня коллективная, будь то национальная или религиозная, нередко оказывается страшнее индивидуальной. И никакие духовные усилия, связанные с личной праведностью, при таком общем векторе ничего не могли изменить: ведь личная праведность сама по себе не меняла человека кардинально, она лишь готовила его к тому, чтобы в нужный момент он был готов сделать шаг в Царство. А если вместо шага в Царство человек делал шаг в другом направлении, в сторону миража, принимаемого им за Царство, результат оказывался печальным: личная праведность, не овеянная дыханием Царства, легко становилась почвой для самых страшных грехов, и прежде всего — для безжалостного религиозного фанатизма, сыгравшего несколько десятилетий спустя роковую роль в судьбе Иудеи и народа Божия. А Иисус, конечно, предвидел такое развитие событий. И делал всё возможное, чтобы этому помешать.

Слово «знамение» мы сегодня понимаем как чудо. Между тем соответствующее ему греческое слово, да и само «знамение» в изначальном смысле, который оно имеет в старославянском или в древнерусском языке, означает «знак». Получается, что слушающие Иисуса люди ожидают от Него какого-то знака, который говорил бы… собственно, о чём? О Его мессианстве?

Вполне возможно: ведь, как считалось в те времена, Мессия, придя, должен был доказать Своё мессианство, в том числе и некоторыми вполне определёнными знаками, среди которых должны были быть и чудеса, проявления Божьей силы, доказывающие, что Бог действительно с Ним и что Он поручает Ему то служение, на которое Он претендует. Вообще же, говоря шире, знаков ожидали для того, чтобы убедиться, что действует действительно Бог, а не человек по своей собственной воле. Таких знаков ожидали и требовали от Иисуса: по ним слушающие Его хотели определить, кто же перед ними на самом деле. Казалось бы, требование вполне закономерное, если бы не одно «но»: свидетельств того, что Бог действительно с Ним, Иисус явил более, чем достаточно, о чём Он и говорит окружающим Его людям.

Таких явлений Царства, его дыхания, его силы, таких зримых знаков Божьего присутствия Израиль прежде не видел, и многие, смотревшие на ситуацию непредвзято, с этим соглашались. Конечно, знаки были не совсем такие, каких ожидали, но они были налицо. Нежелание многих видеть очевидное делало бессмысленным новые знаки: кто хотел, уже увидел, кто не хотел видеть, не увидел бы ничего, какие бы знаки ему ни продемонстрировать. Было, однако, и другое: увлечение знаками само по себе не всегда приносит человеку духовную пользу.

Знак — лишь указатель на главное, он не должен становиться чем-то самодостаточным и самодовлеющим. Знаки похожи на географическую карту, которая схематически изображает реальную местность: на разных картах система условных обозначений может отличаться, но, если карта верна, географические реалии она во всяком случае передаст адекватно. Отвергать карту с необычной системой условных обозначений лишь потому, что такая система непривычна, означает забыть о назначении географической карты как таковом. Потому и не старается Иисус соответствовать ожиданиям публики в том, что касается знаков: Ему ведь важно Царство, а не указатели.

Как страшна свобода... За ней неизбежно следует ответственность. Свободный выбор — это наша проблема, наша головная боль. Даже выбрать йогурт в супермаркете для нас невыносимо трудно, потому что в неправильном выборе будем виноваты только мы сами, а мы боимся оказаться виноватыми. Поэтому мы, подчас даже подсознательно, ищем несвободы, вынужденности решений, доказательств и знамений, как и книжники и фарисеи в евангелии от Матфея. Но отказ от свободы выбора — это тоже решение, за которое приходится отвечать. Отказ увидеть знамения Божьего действия в нашей жизни и требование все новых и новых доказательств делает нас неправыми перед Богом даже по сравнению с кающимися язычниками.

Почему так важен для нас этот текст? Он предостерегает нас от одной весьма опасной ситуации. Заметим, что вообще заповеди Христовы и Евангелие в целом можно в каком-то смысле уподобить тем знакам на дороге, которые предупреждают об опасности, скажем крутой поворот, склон или гололед. Это действительно яркие символы, заботливо поставленные, чтобы предостеречь нас от беды. От каких же неприятностей предостерегает нас текст, явленный нам сегодня Господом? Подумаем об этом сегодня. Что испытывает человек, когда понимает, что с честью вышел из какого-то искушения? Он испытывает определенную гордость, тут никуда не денешься. И, наверное, в какой-то мере это нормально. Но вот именно вопрос о мере, извечный вопрос о мере. Чуть только мера превзойдена, открывается щель в наше внутреннее пространство, в котором еще то место, которое было занято грехом, ничем не успело заняться. Да, нам должны быть ценны наши победы, но мы не должны забывать главное: победив, Христос был побежден, прибит к Кресту, распят. Так и мы, победив зло в себе, на самом деле изранены им, больны им. И нам надо очень беречь свое внутреннее пространство, как выходящему после тяжелой ангины на улицу надо как следует замотать горло и надеть теплые носки.

Вроде бы мы должны читать что-то прославляющее Богородицу, а читаем жестокие слова Иисуса об отказе от кровного родства. Но этот текст — одна из самых высоких похвал, которые когда-либо Ей произносили. Иисус говорит:«...кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь». Среди людей, которые Его окружают, никто не достоин таких слов, только Его Мать. Потому что совершенное повиновение, исполнение воли Отца наиболее полно и смиренно выражено словами самой Марии: «се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему».

В этом эпизоде Иисус может поначалу показаться чёрствым. В самом деле, странно видеть проповедника, настолько увлечённого распространением учения, что толпа поклонников становится для него настолько дороже родственников, что он готов променять на них родную Мать и братьев. Да, любой оратор-демагог в такой ситуации выглядел бы неприглядно. Но при обстоятельном рассмотрении евангельского повествования мы будем вынуждены признать, что слова Христа вовсе не содержат отречения ни от Матери, ни от братьев. Ведь братьями и матерью Он назвал тех, кто исполняет волю Отца Небесного. А разве не Мария открылась навстречу Богу с максимальной полнотой? Разве не стала Она Матерью Христа именно потому, что выполнила волю Отца Небесного? Несколько иное дело братья, не имевшие духовного опыта Марии и не сразу признавшие Иисуса Христом. Но наступит время, и они увидят и примут то, что пока что им принять трудно. И тогда они станут братьями не только по родству.

Невероятный дар предлагает нам Господь Иисус Христос в сегодняшнем отрывке из Евангелия от Матфея. Казалось бы, достаточно для нас, чтобы Он только избавил нас от порабощенности злу. Сами мы вряд ли захотели бы большего, чем избавления от смерти. В самых высших проявлениях человеческого духа мы могли бы помыслить о служении Богу в Его созидании мира, в котором Он поселил нас. Но Господь не довольствуется и этим.

Он хочет, чтобы каждый приходящий к Нему стал членом Его семьи. Он питает нас Своей Кровью и Плотью, чтобы мы стали единокровными Ему. И, поскольку Сам Иисус и Его Пренепорочная Матерь целиком послушны воле Отца, Он призывает и нас исполнять эту волю, и тем самым стать Его братом, и сестрой, и матерью.

На удивление часто люди, впервые читающие этот отрывок, спрашивают: а за что Иисус так обижает Свою Матерь? Так вот Он не обижает Пречистую Деву в этих словах, это нам Он предлагает возвыситься до Нее.

Как видно, к кровнородственным связям Иисус относится если не всегда негативно, то всегда сдержанно-критически. Такое отношение кажется удивительным, если учесть, какую роль играло в еврейском обществе родоплеменное начало. Собственно, и сама принадлежность к народу Божию определялась по родовому и племенному признаку. А Иисус между тем отодвигает родовые связи на второй план. Можно, конечно, было бы подумать, что Иисус — Человек иной эпохи, эпохи эллинистической цивилизации и великих империй. В эту эпоху происхождение человека значило меньше, чем его личность. Но дело, как видно, всё же не только в эпохе, тем более, что именно еврейское общество оставалось весьма консервативным в том, что касается родовых и семейных связей. Иисус, разумеется, не случайно говорит о том, что Его родные — это те, кто исполняет волю Божию. И дело тут не только в том, что Ему нужны были единомышленники и помощники. Дело в самой сути кровнородственных связей. Они, безусловно, являются мощным связующим фактором между людьми в падшем мире, в этом их сила. Но в этом же и их слабость: связывая людей между собой, они вместе с тем привязывают их к непреображённому порядку вещей, включая их в этот порядок так прочно, как ничто другое. И тогда оказывается, что ради Царства кровнородственные связи необходимо если не разорвать вовсе, то, по крайней мере, отодвинуть их на второй план. Казалось бы, такое решение ставит крест на самой возможности что-то сделать для спасения своих близких. Но это не всегда так: ведь для того, чтобы спасать других, надо прежде самому приобщиться к жизни Царства, дыхание которого только и является спасительным. До тех пор, пока отношения, бывшие чисто природными, не изменят своего качества, такое приобщение останется невозможным. Но, с другой стороны, именно духовное преображение жизни христианина нередко объективно нарушает его прежние кровнородственные связи, если родственники не идут с ним одним путём: ведь если один из них готов строить отношения с ближним по законам Царства, а другой нет, отношения между ними окажутся, по сути, невозможными. Зато у того, кто ещё не начал своего пути в Царство, появится возможность воспользоваться поддержкой своего родственника-христианина, если и когда он все-таки этот путь начнёт: ведь тот будет готов к новым отношениям и «подхватит» их, как только делающий первый шаг ощутит в них необходимость. Такие, преображённые дыханием Царства, кровнородственные связи могут стать уже не тормозом, а подспорьем для духовной жизни. И Иисус, зная это, не держится за ветхое, предлагая Своим последователям новую жизнь с обновлёнными отношениями.

Что дал нам приход Христа? Спасение от зла? Да, конечно… но зло и страдание не исчезли из мира по мановению волшебной палочки. Сам Иисус не только претерпевает ужасные страдания на Кресте, но претерпевает их безвинно. Он сказал, что тем, кто хотят быть Его учениками, следует так же взять крест и идти за Ним. В чем же тогда заключается это спасение от зла?

Быть может, это слишком человеческий подход. Во вчерашнем Евангелии Иисус говорил, что если ты только лишь освободился от злого духа, но его место в твоем сердце осталось незанятым — тебя в конце концов постигнет еще худшее. Спасение от того, что мы считаем плохим, — это, увы, слишком мало. Слишком мало для человека, смотрящего правде в глаза. Но, к счастью, это слишком мало и для Создателя. И поэтому Он предлагает нам нечто лучшее: усыновление. Мы можем войти в семью Иисуса из Назарета, стать его названными братьями и сестрами, более того, нам открыта возможность исключительной, сущностной соединенности с Ним, такой, как у Его Матери. Быть братьями Иисуса, следовательно, быть усыновленными Его Отцом и Его Матерью, разделить с Ним Его богочеловечество — для этого требуется лишь одно: сказать Отцу, как говорит Сам Иисус: «Не моя воля, но Твоя да будет».

Спасение от неприятного, плохого, злого — это человеческий подход. Вряд ли Богу свойствен такой эскапизм. Он не бежит от зла, но противостает ему на Кресте — и побеждает. Ты можешь искать уюта и елейной сладости. И тогда из ада насилия ты попадешь в ад лицемерия. Но ты можешь согласиться на усыновление Небесным Отцом. Это трудный, иногда мучительно трудный путь. Твой названный брат Иисус умер на этом пути. Но, став Его братом, ты разделишь с Ним Его победу над злом. Выбор между поражением, бегством и победой — за тобой.