Мысли вслух на Мф 12:46-13:3

Как видно, к кровнородственным связям Иисус относится если не всегда негативно, то всегда сдержанно-критически. Такое отношение кажется удивительным, если учесть, какую роль играло в еврейском обществе родоплеменное начало. Собственно, и сама принадлежность к народу Божию определялась по родовому и племенному признаку. А Иисус между тем отодвигает родовые связи на второй план. Можно, конечно, было бы подумать, что Иисус — Человек иной эпохи, эпохи эллинистической цивилизации и великих империй. В эту эпоху происхождение человека значило меньше, чем его личность. Но дело, как видно, всё же не только в эпохе, тем более, что именно еврейское общество оставалось весьма консервативным в том, что касается родовых и семейных связей. Иисус, разумеется, не случайно говорит о том, что Его родные — это те, кто исполняет волю Божию. И дело тут не только в том, что Ему нужны были единомышленники и помощники. Дело в самой сути кровнородственных связей. Они, безусловно, являются мощным связующим фактором между людьми в падшем мире, в этом их сила. Но в этом же и их слабость: связывая людей между собой, они вместе с тем привязывают их к непреображённому порядку вещей, включая их в этот порядок так прочно, как ничто другое. И тогда оказывается, что ради Царства кровнородственные связи необходимо если не разорвать вовсе, то, по крайней мере, отодвинуть их на второй план. Казалось бы, такое решение ставит крест на самой возможности что-то сделать для спасения своих близких. Но это не всегда так: ведь для того, чтобы спасать других, надо прежде самому приобщиться к жизни Царства, дыхание которого только и является спасительным. До тех пор, пока отношения, бывшие чисто природными, не изменят своего качества, такое приобщение останется невозможным. Но, с другой стороны, именно духовное преображение жизни христианина нередко объективно нарушает его прежние кровнородственные связи, если родственники не идут с ним одним путём: ведь если один из них готов строить отношения с ближним по законам Царства, а другой нет, отношения между ними окажутся, по сути, невозможными. Зато у того, кто ещё не начал своего пути в Царство, появится возможность воспользоваться поддержкой своего родственника-христианина, если и когда он все-таки этот путь начнёт: ведь тот будет готов к новым отношениям и «подхватит» их, как только делающий первый шаг ощутит в них необходимость. Такие, преображённые дыханием Царства, кровнородственные связи могут стать уже не тормозом, а подспорьем для духовной жизни. И Иисус, зная это, не держится за ветхое, предлагая Своим последователям новую жизнь с обновлёнными отношениями.

Вроде бы мы должны читать что-то прославляющее Богородицу, а читаем жестокие слова Иисуса об отказе от кровного родства. Но этот текст — одна из самых высоких похвал, которые когда-либо Ей произносили. Иисус говорит:«...кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь». Среди людей, которые Его окружают, никто не достоин таких слов, только Его Мать. Потому что совершенное повиновение, исполнение воли Отца наиболее полно и смиренно выражено словами самой Марии: «се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему».

В этом эпизоде Иисус может поначалу показаться чёрствым. В самом деле, странно видеть проповедника, настолько увлечённого распространением учения, что толпа поклонников становится для него настолько дороже родственников, что он готов променять на них родную Мать и братьев. Да, любой оратор-демагог в такой ситуации выглядел бы неприглядно. Но при обстоятельном рассмотрении евангельского повествования мы будем вынуждены признать, что слова Христа вовсе не содержат отречения ни от Матери, ни от братьев. Ведь братьями и матерью Он назвал тех, кто исполняет волю Отца Небесного. А разве не Мария открылась навстречу Богу с максимальной полнотой? Разве не стала Она Матерью Христа именно потому, что выполнила волю Отца Небесного? Несколько иное дело братья, не имевшие духовного опыта Марии и не сразу признавшие Иисуса Христом. Но наступит время, и они увидят и примут то, что пока что им принять трудно. И тогда они станут братьями не только по родству.

Невероятный дар предлагает нам Господь Иисус Христос в сегодняшнем отрывке из Евангелия от Матфея. Казалось бы, достаточно для нас, чтобы Он только избавил нас от порабощенности злу. Сами мы вряд ли захотели бы большего, чем избавления от смерти. В самых высших проявлениях человеческого духа мы могли бы помыслить о служении Богу в Его созидании мира, в котором Он поселил нас. Но Господь не довольствуется и этим.

Он хочет, чтобы каждый приходящий к Нему стал членом Его семьи. Он питает нас Своей Кровью и Плотью, чтобы мы стали единокровными Ему. И, поскольку Сам Иисус и Его Пренепорочная Матерь целиком послушны воле Отца, Он призывает и нас исполнять эту волю, и тем самым стать Его братом, и сестрой, и матерью.

На удивление часто люди, впервые читающие этот отрывок, спрашивают: а за что Иисус так обижает Свою Матерь? Так вот Он не обижает Пречистую Деву в этих словах, это нам Он предлагает возвыситься до Нее.

Характерная особенность человеческой психологии — то, что мы в состоянии представить себе только ограниченное милосердие. Никакой человек, не вдохновленный Духом Божиим, не смог бы сказать: «Бог всех заключил в непослушании, чтобы всех помиловать» (Рим. 11:32). «Как Он может есть с мытарями и грешниками?».

Это возмущение продиктовано знакомым всем нам представлением о том, что есть люди приличные, малоприличные и совсем неприличные. Вот эта классификация людей по степени греховности все время заставляет фарисеев обижаться на Иисуса. Им кажется, что Он должен пренебрегать грешниками, иначе не сможет вознаграждать праведников. Если ты твердо, до ропота, до обиды на Бога считаешь, что Он не должен миловать грешников, но что температура адского пламени должна быть прямо пропорциональна твоему представлению о размерах греха, — это значит, что ты — фарисей. Если тебе обидно, что внимание Бога могут занимать налоговый инспектор, бомж или чеченец, — ты фарисей.

В греческом тексте слово грешники (άμαρτωλούς, amartoloys) происходит от глагола «άμαρτάνω, amartano» — промахиваться, попадать мимо цели. Попадать мимо цели своей жизни, не достигать ее — это и есть быть грешником. Цель человеческой жизни — встретить Бога, и без Христа никто ее не достигнет. Поэтому считать одних грешниками, а себя — зайчиками, — по меньшей мере, глупо. По милости Создателя, коль скоро мы не можем попасть в цель, Цель Жизни сама пришла к нам. Если ты думаешь, что знаешь, как попасть в цель без Него, — ты фарисей.

Наконец, далеко не во всех греческих рукописях есть слова «к покаянию». Иисус говорит просто: «Я пришел призвать не праведников, но грешников». Он пришел призвать к Себе. А фарисеи думают, что к раздаче воздаяния. Как пишут в учебниках: проверь себя…

Зачем Господь говорит к нам притчами? Ведь Он бы мог просто сказать каждому, что от него требуется для вхождения в Божье Царство, сказать, как есть, а потом на Суде спросить, как мы выполнили Его задание. Но сможем ли мы услышать, сможем ли понять Его призыв? Мы снисходительно читаем об иудеях, которые «видя, не видят» и «слыша, не разумеют», но готовы ли мы услышать Слово, обращенное к нам, и исполнить его без промедления и сомнений? И вот, Господь в Своей милости рисует нам (и окружающим Его слушателям) картину из повседневной жизни — сеятель сеет семя. Эта картинка позволит нам вынести из слов Спасителя ровно столько, сколько мы способны понять и принять. Поэтому, чем больше мы вырастаем, чем больше «слов о Царстве» способны осуществить, тем больше будет нам открыто через эти притчи. Если же мы не захотим понять и осуществить то, до чего уже доросли, нам грозит духовный регресс, стагнация духа: кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет.

Люди, окружавшие Иисуса, наверное, с недоумением слушали этот рассказ о земледельце, не пожалевшем семян на дороги, сорняки и скалы. Ведь нормальный крестьянин сеет там, где надеется получить урожай. И может быть, этот момент недоумения и удивления должен был навести их на странную мысль: урожай ожидается от каждого зернышка, куда бы оно ни упало. Бог обращается ко всем — не к избранным, не к самым способным и проницательным, не к достойным — ко всем! А дальше дает человеку удивительную способность — самому выбрать, кем он окажется по отношению к Слову, где оно окажется: на асфальте, в лопухах или еще где. И Он не жалеет усилий и слов, потому что самый рискованный засев может оказаться самым урожайным — стоит только человеку увидеть в действиях Бога надежду на успех.

Благодаря евангелистам нам доступна не только сама притча о сеятеле, но и её толкование, услышанное учениками непосредственно от Иисуса. Но любая сказанная Им притча настолько многогранна, что все её глубины невозможно исчерпать одним толкованием, даже самым мудрым. Смысл сказанного Господом мы постигаем слой за слоем. И потому не будет натяжкой прочесть эту притчу не только как рассказ о восприятии Слова Божия различными людьми, неодинаково реагирующими на проповедь, но и как повествование о разных состояниях души одного и того же человека. Ведь каждый из нас на протяжении своей жизни совершенно по-разному реагировал на услышанное. Многие из тех, кто сегодня, подобно доброй земле, принимает и вынашивает семя благой Вести, когда-то был каменистой почвой. И наоборот, многие из тех, кто сегодня зарос тернием, могут быть от него и очищены.

А бывает, что и добрая земля неожиданно каменеет или же буйно зарастает сорняками, так что не стоит расслабляться, преждевременно подводя итоги успехов духовной жизни...

Ученики задают Христу совершенно закономерный вопрос: для чего Он говорит притчами? И в самом деле, если притчи до такой степени людям непонятны, то почему бы не преподать им наставление прямым текстом? В ответ на это Христос приводит слова Исаии, предрекавшего, что сердца слушающих огрубеют до такой степени, что услышанное будет ими пропущено мимо ушей. Но тогда зачем вообще нужно говорить о чём бы то ни было перед такими людьми? Не на ветер ли Христос бросает слова?

Нет, Он ничего не делает напрасно. Видимо, для того Христос обращается к людям с помощью притч, чтобы сокрытое в образной речи зерно всё-таки запало в их души и начало прорастать, пусть хотя бы и подспудно. Да, сознание немалой части слушающих пока что закрыто, но их души в своих глубинах гораздо восприимчивее поверхностного рассудка.

И если услышанное найдёт в душе хотя бы небольшой отклик, это вызовет начало духовного роста, то есть, приумножение того, что таким людям было дано Господом. Те же, кто уверен в достаточности своего «духовного уровня» и не намерен его умножать, утратят его просто потому, что духовная жизнь исключает самодовольство и самоуспокоение.

Среди притч о Царстве особое место занимают притчи о сеятеле. В сегодняшней притче Иисус рассказывает о том, что мешает человеку войти в Царство. И первая помеха на этом пути — «дорога», отсутствие внимания к словам Того, Кто свидетельствует о Царстве (ст. 4, 19). Казалось бы, рассеянность свойственна далеко не всем. Но в данном случае речь, очевидно, идёт о внимании особого рода, о той внимательности, которая заставляет человека прислушаться и обратить внимание на то, мимо чего он обычно проходит, не задумываясь.

Слова о Царстве и о Мессии в евангельские времена звучали нередко, и многим, особенно жившим насыщенной религиозной жизнью, они, вероятно, успели уже несколько приесться. Быть может, именно это побуждало Иисуса обращаться к народу с притчами: притча всегда привлекает внимание, нередко заставляя посмотреть на, казалось бы, хорошо знакомые и привычные вещи с неожиданной стороны, позволяя увидеть то, что иначе осталось бы незамеченным. Но мало лишь заметить и обратиться: нужно ещё остаться верным даже тогда, когда энтузиазм новообращённого пройдёт, а мир потребует своего, так что дело, быть может, дойдёт и до гонений (ст. 5 – 6, 20 – 21). Тут уже не хватит ни одних только чувств, ни одного только разума; вера, не укоренённая в воле, едва ли устоит против сильного внешнего давления, ведь чувства преходящи, а разум податлив.

Однако есть в мире нечто более опасное для духовной жизни, чем давление и даже гонения, хотя по сравнению с гонениями опасность эта представляется несерьёзной: мирские заботы и житейская суета (ст. 7, 22). Могут ли, казалось бы, заботы и суета сломить тех, кого не сломили гонения? Но во время гонений ситуация представляется обычно совершенно ясной, а воля сама собой собирается воедино. Иное дело времена мирные и спокойные, когда, казалось бы, опасности нет и можно расслабиться, плывя по течению, не обещающему впереди никаких порогов и водоворотов. А повседневная суета между тем незаметно переключает внимание на себя и, если вовремя не спохватиться, легко поглощает человека целиком, постепенно заставляя если не совсем забыть о Боге и о духовной жизни, то, во всяком случае, отодвинуть их на задний план. И лишь тот, кто в состоянии противостоять и гонениям, и повседневной суете, становится доброй почвой, приносящей обильный духовный плод (ст. 8, 23).

Сегодняшнее чтение продолжает тему конфликта откровения с устоявшимися религиозными представлениями. Исцелений было слишком много, и их надо было как-то объяснить. Но чем могли бы объяснить их те, кто не желал видеть в происходящем руку Божию? Самым простым объяснением в таком случае оказывалось объяснение магическое, ссылка на духа тьмы, силой которого якобы и действует Исцеляющий (ст. 24). Опровергнуть такое объяснение было нетрудно (ст. 25–29).

Но Иисус не ограничивается одним опровержением: Он обнажает самую суть проблемы, указывая фарисеям на нежелание видеть очевидное, если оно не вмещается в рамки их традиционных религиозных представлений (ст. 27–28). И дело здесь даже не в том, что отвергающие совершённые Иисусом исцеления отвергают Его Самого как Мессию-Христа; дело в том, что, отвергая Его, эти люди отталкивают руку Божию (ст. 31).

Не так просто узнать Мессию, и, если человек Его не узнает или узнает не сразу, это ещё не означает разрыва всех отношений с Богом и духовного краха. Но если человек лукавит, желая ради собственного религиозного комфорта обмануть и Бога, и себя самого, он тем самым ставит между собой и Богом непреодолимую стену. И тогда все его религиозные усилия направляются лишь на то, чтобы ещё больше укрепиться в собственной лжи.

К усилиям такого рода относится и обращённая к Иисусу просьба некоторых фарисеев и учителей Торы о «знамении», т.е. о знаке, который стал бы подтверждением Его мессианства. Иисус, конечно, отлично понимает, что скрывается за такими просьбами, и отвечает, что единственным знаком будет «знак Ионы», говоря о Своей смерти и о Своём воскресении (ст. 38–42).

Бесполезной оказалась и попытка сыграть на родственных чувствах (ст. 46–50). Жёсткие слова, сказанные Иисусом о Своих родственниках, очевидно, были связаны с тем, что появление их было вызвано желанием как-то воздействовать на Иисуса, ввести Его, так сказать, «в рамки» и, возможно, сделать Его проповедь более «умеренной». Неудивительно, что в такой ситуации Иисус смотрит на Своих родственников уже не как на родственников, а как на людей Ему чужих и чуждых, прямо связывая родственные отношения с исполнением воли Божией (ст. 48 – 50). И дело здесь не в том, что Царство в принципе не совместимо ни с чем человеческим: будь это так, Мессия-Христос пришёл бы на землю, наверное, не Человеком, а ангелом. Царство не совместимо с тем, что, не вмещая его, ему противостоит. И тут выбор оказывается неизбежным.

Никакое чудо само по себе не может доказать чего-либо: у людей, видевших исцеления, которые совершал Иисус, всегда оставалась возможность объяснять их как угодно, вплоть до абсурдных утверждений о сатанинской природе этих явлений. Спор «от Бога — не от Бога» (не столько о чуде, сколько в применении к Самому Иисусу) не имеет здесь никакой доказательной почвы. Это видно и из истории христианской апологетики: любые утверждения и доказательства в пользу Христа встречали свои контр-доводы, сводясь к одному — это ни откуда не следует, это бездоказательно. Не об этом ли говорит и Сам Господь, когда на просьбу о непререкаемом доказательстве, знамении, Он приводит в пример «знамение Ионы», связывая его со Своим воскресением из мертвых. Парадокс в том, что это «знамение» не было доказательством проповеди пророка! Фарисеи, требовавшие знамения, так и не увидели воскресшего Христа: Он явился только тем, кто остался Ему верен. А значит, знамение Воскресения работает только в сфере Духа — оно может быть доказательством только для тех, кто сам хочет быть причастным к тайне Христа.

Достигло ли до нас Царство Божье? В Евангелии Господь связывает наступление Царства, с одной стороны, с победой над силами зла, над сатаной, а с другой стороны — с действием в жизни людей Святого Духа. Ведь именно Духом Он изгоняет бесов и исцеляет болезни (а в отрицании этого факта Господь указывает опасность непростительной хулы на Духа Святого). Итак, Царство Божье не только ждет нас за гробом, но и реализуется здесь, на земле, там, где люди дают Святому Духу возможность действовать через них. Действия Духа могут быть очень разнообразны (1 Кор гл. 12-13), но главное из них — любовь. Поэтому для достижения Царства от нас требуется немногое: во-первых, полное доверие и открытость Богу, позволяющее Его Духу действовать в нашей жизни, а во-вторых — внимание к Его действиям, позволяющее нам не угашать Его жизнь в нас, а наоборот, отвечать на нее благодарением.