Мысли вслух на Иов 6:1-30

Конечно, Иову нечего возразить Элифазу по поводу сказанного. Но он прекрасно понимает, что слова друга в данном случае бьют мимо цели (ст. 26 – 30). Ведь Иов вовсе не собирался отрицать тех очевидных истин религии, которые были ему известны не хуже, чем Элифазу или кому бы то ни было другому из его друзей. Иов вовсе не спорит с Элифазом и не возражает ему. Он говорит: сколько ещё могу я терпеть, и на что мне надеяться (ст. 11 – 13)? Ведь случилось самое страшное: на праведника обрушилось то, чего он никак не заслуживает, и человек ничего не может с этим поделать, ведь Бог ничего ему не объясняет, Он лишь наносит удар за ударом, а силы человека не беспредельны (ст. 2 – 4).

Иов всегда больше всего боялся греха и нечистоты, и вот, он заболел болезнью, которая делает человека нечистым, болезнью, о которой было известно, что она посылается Богом самым страшным грешникам в наказание за их грехи, и теперь Бог вынуждает Иова жить именно в такой нечистоте, как самого страшного грешника (ст. 5 – 7). Лучше бы Он дал Иову возможность умереть: смерть — удел каждого, в ней нет греха, и смерть праведника так же чиста перед Богом, как и его жизнь. Но смерть не приходит, и конца жизни, проводимой в нечистоте, не видно (ст. 8 – 10).

Иова, как видно, страшит не смерть, а жизнь, смысла и цели которой он не видит, и наказание, причины которого он не понимает. В такой ситуации друзьям действительно было бы лучше помолчать и просто побыть рядом со страдальцем, не пытаясь «вразумлять» его расхожими истинами и общими фразами (ст. 14 – 20). Но они не могут молчать, и Иов сам указывает им, почему: они боятся (ст. 21). Речь, конечно, идёт не о страхе перед проказой, иначе друзья Иова вряд ли пришли бы к нему и уж, конечно, не провели бы рядом с ним целую неделю. Друзей Иова пугает то, что он говорит. Слова Иова не вмещаются в рамки традиционной религиозности, и его друзья пытаются «образумить» его, а по сути, втиснуть в те прежние рамки, где страдальцу стало тесно. Но Иов твёрд в том, что говорит, он убеждён в своей правоте (ст. 24, 29).

Иов не спорит с Элифазом по существу. С чем бы, в самом деле, мог он поспорить? Элифаз говорит абсолютно правильные слова. Вот только толку от них немного. Всё сказанное Элифазом — мимо. Мимо не только потому, что Иов и сам всё это прекрасно знает. Мимо прежде всего потому, что сказанное Элифазом никак не объясняет и не решает проблемы. Дело ведь не в том, что Бог выше человека. Дело в том, что человеку от этого не легче. Главный вопрос Иова: так чего же Бог от меня хочет? Чем я перед Ним провинился?

Если бы друзья Иова помогли ответить ему на этот главный вопрос, их поддержка была бы неоценима. Но этого-то как раз они и не делают. Тот же Элифаз, к примеру, говорит лишь общие правильные слова, от правильности которых Иову нет никакой пользы. А сам Иов между тем прекрасно видит главную проблему своих друзей: они просто испугались. Увидели страшное — и испугались, как говорит об этом сам Иов. Чего же они испугались? Несчастий, обрушившихся на Иова? Его болезни? Вряд ли: будь оно так, они бы давно оставили Иова или вовсе не пошли бы к нему.

Страшным было другое: вопросы, которые задаёт Иов, слова, которые он произносит. И страшны они именно для людей религиозных. Потому, что разрушают их религиозность. Не как-то специально, намеренно, а просто сталкивая их лицом к лицу с ситуацией, которая ни в какие религиозные рамки не вмещается. И тогда религиозный человек оказывается перед необходимостью как-то объяснить эту ситуацию. Не столько тому, кто в ней оказался, сколько самому себе. Иначе — катастрофа. Катастрофа для самого религиозного человека.

Вся его религиозность может рухнуть — страшнее ничего представить себе невозможно. И друзья Иова делают всё, чтобы ответить себе на заданные им вопросы. Себе, а не ему, Иову. Ему-то они помочь ничем не могут: у них ведь другая задача. Впрочем, вернуть Иова в рамки своей религиозности им бы как раз очень хотелось. Тем более, что ещё совсем недавно, прежде, чем он начал говорить, Иов и сам был таким же, как его друзья. Может быть, он опять станет прежним? Это было бы лучше всего: все заданные Иовом вопросы тогда сами собой исчезли бы. Но прежним Иов стать уже не мог.

Иов справедливо говорит, что его страдание перевешивает увещевания друзей, и потому его слова неистовы. Но страдания начинают превосходить и способность Иова их вынести, и он впервые высказывает пожелание умереть.

Нередко бывает так, что греховные желания, прямо и осознанно нами отвергаемые, исподволь укореняются в душе, подтачивают волю и в той или иной форме стараются нами овладеть. Нечто подобное происходит и с Иовом. Он вроде бы не хулит Бога, но, по сути, следует первоначально отвергнутому совету своей жены: «похули Бога и умри». Но в отказе от дарованной Им жизни очень часто проявляется отказ от Него Самого.

Позиции Иова перед Богом шатки, но перед лицом друзей они прочнее, поэтому Иов с твёрдостью отвергает их речи, наполненные легкомысленной самоуверенностью. Друзья исходят из общих соображений, но они не понимают реальной боли человека, находящегося перед ними. Уверенность же Иова в собственной правоте может быть оспорена и будет оспорена Богом, но она подкреплена болью, которой лишены его друзья.