Мысли вслух на Мф 16:20-24

Не только многие фарисеи, но и сами апостолы далеко не во всём понимали своего Учителя. Собственно, этим, по-видимому, и объясняется реакция Петра на слова Иисуса о предстоящей Ему смерти и воскресении. В том, что касается смерти и воскресения, ученики, похоже, так и не поняли Иисуса, и лишь после Его воскресения ситуация для них несколько прояснилась. Очевидно, и Пётр, и остальные апостолы всё же придерживались более-менее традиционных взглядов на Мессию и мессианство. И они совершенно не понимали, как может Мессия умереть. И дело тут было даже не в том, что Он затем воскреснет из мёртвых — о всеобщем воскресении в день Суда апостолы, как и все их современники-евреи, конечно, знали. Дело в том, что Мессия не мог, не должен был умереть, ведь Он должен был встать во главе мессианского восстания с тем, чтобы впоследствии возглавить священную войну за установление на земле Царства Божия. И Пётр, когда говорит Иисусу «да не будет этого с Тобой!», ужасается не столько смерти самой по себе (он ведь совершенно искренне говорил потом, во время Тайной Вечери, о готовности умереть рядом с Учителем), сколько того, что миссия Иисуса окажется проваленной, что ничего из того, чего ждёт и он, и другие апостолы, не осуществится. Такого просто не могло быть, ведь Мессия — осуществитель планов Божиих на земле, тут не может быть провала. Провал возможен лишь в одном случае: если этот Человек — не Мессия. Но о таком и Петру, и другим апостолам страшно было даже подумать. Потому-то слова Иисуса о предстоящей Ему смерти и воскресении повергают их в шок. Но, как видно, кроме Петра никто не решился высказать своих опасений и недоумений вслух, быть может, опасаясь услышать худшее. Оставалось лишь идти за Учителем и смотреть, что будет дальше.

Мы все учились в школе, а некоторые там даже работают. И все мы знаем логическую последовательность: дал правильный ответ — получи пятерку от училки и от мамы замену посещения зубного врача на прогулку в зоопарк. Поэтому после того, как Петр исповедует Иисуса Христом, Сыном Бога Живого, так естественно звучат для нас слова «Блажен ты, Симон, сын Ионы». Но дальше «Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть». Ученикам страшна даже мысль об этом, и потому Петр говорит: «Да не будет этого с Тобою!». Исповедание Иисуса Сыном Божиим открывает нам дорогу к награде, но награда эта особого рода: возможность узреть и изведать глубину Божьего милосердия. Пугающую глубину. Это возможность прикоснуться к сокровенной и несказанной природе Божьей любви, которая такова, что Он отдал Сына Своего Единородного, чтобы мир спасен был через Него. На всякий наш ропотливый вопрос найдется ответ в этой глубине, но нужно принять Иисуса как Сына Божия и дерзнуть услышать Его слова.

Для человека эта глубина милости всегда непостижима. Божество бесстрастно, Всемогущий не может страдать. Это вопль Петра и иудеев, эллинских философов и эллинизированных христианских богословов. Воплощенный Сын Божий пострадал за нас плотью — и в ужасе мы либо, как иудеи, говорим, что Он — только плоть, либо, как эллины, до хрипоты доказываем, что Он пострадал плотью, только плотью, а божественное в Нем оставалось бесстрастно:

Сам же Он говорит: «Повернулось во Мне сердце Мое, возгорелась вся жалость Моя!» (Ос. 11:8), - и потому «Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать».

Толкователи Евангелия и специалисты по Новому Завету много спорили о том, что принято называть «мессианской тайной» Иисуса. Почему Он запрещает ученикам говорить о Себе как о Мессии? Почему, даже тогда, когда Пётр увидел в нём именно Мессию, первым из апостолов и, вероятно, первым из людей, Иисус велит ему молчать, хоть и признаёт, что тайна Его мессианства открыта Петру духом Божьим? Наиболее распространённый ответ достаточно прост: Иисус не собирался становиться Мессией народных мессианских представлений.

А народ ждал от Мессии дел вполне понятных и очевидных: Мессия должен был восстановить независимое еврейское государство, установить в этом государстве законы, соответствующие Торе, и стать его царём. Образ Мессии-Царя был в народном сознании неразделим с образом земного царства и праведного правителя, подобного Давиду, потомком которого и должен был быть Мессия. Ничего подобного Иисус, естественно, делать не собирался, и Ему поэтому «мессианская» популярность в народе была совершенно ни к чему. Между тем обрести такую популярность Он мог легко: ведь совершаемые Им чудеса были у всех на виду и на слуху. Потому-то и пресекает Иисус все слухи о Своём мессианстве, а некоторым даже запрещает рассказывать о совершённых Им чудесах.

Но дело, вероятно, было не только в не нужной Иисусу «мессианской» славе. Дело было и в самих учениках тоже. Они ведь смотрели на Него, на Мессию, примерно так же, как и их современники, несмотря на все усилия Иисуса помочь им увидеть ситуацию иначе. Тот же Пётр почти сразу же после своего мессианского исповедания начинает спорить с Иисусом, когда Тот начинает рассказывать ему и другим ученикам о предстоящей Ему смерти. Даже Пётр, узнавший в Нём Мессию, не понимал ни смысла Его пути и служения, ни настоящего значения Мессии и Его роли в спасении человечества. В таком состоянии свидетельствовать невозможно.

Вернее, возможно, но это будет свидетельство не о Мессии, какой Он есть на самом деле, а о своих взглядах и предположениях по поводу того, кто такой Мессия и что Он должен делать. Поэтому и Петру, и остальным апостолам о мессианстве Иисуса лучше было молчать. Иное дело Царство: проповедь о Царстве была ученикам доступна, и в какой-то момент Иисус Сам посылает их на такую проповедь, оказавшуюся достаточно успешной.

Успешной ещё и потому, что тут не было никаких собственных представлений, фантазий и концепций: на время проповеди каждый из учеников просто стал орудием прямого действия Божьего. В отношении же к Нему, к Своему учителю, никто из апостолов, включая Петра, не был готов ни к чему подобному: слишком много человеческого стояло между Иисусом и Его учениками во время Его земного служения. И Он велит им молчать о Своём мессианстве. До Воскресения, до Пятидесятницы. До времени, когда им станет понятно всё.

Эти слова Спасителя всегда вызывали у апостолов только страх и недоумение. Отчего же так? Самый простой ответ: им было страшно за любимого Учителя, страшно было потерять Его. И всё же дело, скорее всего, было не только в этом. Дело было ещё и в тех мессианских представлениях, которые ученики Иисуса разделяли со своими современниками. В те времена от Мессии ожидали прежде всего восстановления независимого еврейского государства и установления в этом государстве законов, соответствующих Торе.

На Мессию смотрели как на Царя — победителя язычников и как на праведного Правителя, которому Бог поможет победить и утвердить Свою власть, послав на помощь небесное ангельское воинство. Такой Мессия просто не мог умереть. Правда, образ страдающего Мессии был известен иудейской традиции этой эпохи. Но страдающий Мессия — не то, что Мессия гибнущий.

Предполагалось, что Мессия, конечно, может и не сразу прийти к власти. Война будет долгой, и, возможно, будут в этой войне такие моменты, когда Мессии будет угрожать опасность, когда Он, вполне вероятно, окажется даже на грани гибели. Но погибнуть Ему Бог не даст: ведь такая гибель означала бы конец, провал Божьего плана и крах всех надежд народа Божьего. А Иисус между тем говорит, притом вполне ясно и однозначно, именно о Своей смерти, притом о смерти не в бою, а на кресте, о смерти преступника, а не воина-героя.

Такое в голове Петра просто не умещалось. Как, впрочем, и в головах других апостолов. Но Пётр был решительнее в своей откровенности и решился высказать то, чего не посмели произнести вслух другие. И оказался — разумеется, невольно — на стороне сатаны, искушавшего Спасителя в пустыне. Ведь традиционный мессианский идеал предполагал как раз то самое, что предложил сатана Иисусу во время того испытания: утвердить Своё Царство на земле по законам падшего мира, лежащего во зле.

Утвердить его не как Царство любви, а как царство силы. Не случайно сатана был даже не против того, чтобы дать Иисусу возможность действовать свободно в обмен на единственный, чисто символический знак признания его, сатаны, власти. В обмен на один-единственный поклон, о котором никто никогда не узнает — ведь свидетелей нет. Он знает: любое царство, построенное по законам падшего мира, будет принадлежать ему. Пётр, в отличие от своего Учителя, этого не понимает. И получает предельно жёсткий ответ. Ради своего же собственного блага.

Зачем Богу нужно, чтобы человек отказался от себя, от своей личности, зачем Ему безликость? Но Он говорит, чтобы мы отказывались не от личности, а от самости. Личность, как нечто уникальное, проявляется, когда мы входим в отношения с другими, а самость, замыкание на своих интересах, делает нас неотличимыми друг от друга. В гордыне мы все одинаковы! Удивительны слова Иисуса о кресте. Это теперь мы подставляем сюда наше представление о каких-то жизненных неудобствах. Но во времена Иисуса такого значения у этого слова быть не могло. Крест был страшной и позорной казнью и ничем иным. И поэтому слова Христа могли означать только призыв к согласию на страдание, смерть и позор. И ради чего все это самоотречение? А просто: «если кто хочет идти за Мною»...

Все мы знаем логическую последовательность: дал правильный ответ, получи пятерку от училки и от мамы замену посещения зубного врача на прогулку в зоопарк. Поэтому после того, как Петр исповедует Иисуса Христом, Сыном Бога Живого, так естественно звучат для нас слова «Блажен ты, Симон, сын Ионы». Но дальше «Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть».

Ученикам страшна даже мысль об этом, и потому Петр говорит: «да не будет этого с Тобою!». Исповедание Иисуса Сыном Божиим открывает нам дорогу к награде, но награда эта особого рода: возможность узреть и изведать глубину Божьего милосердия. Пугающую глубину. Это возможность прикоснуться к сокровенной и несказанной природе Божьей любви, которая такова, что Он отдал Сына Своего Единородного, чтобы мир спасен был через Него. На всякий наш ропотливый вопрос найдется ответ в этой глубине, но нужно принять Иисуса как Сына Божия и дерзнуть услышать Его слова.

Для человека эта глубина милости всегда непостижима. Божество бесстрастно, Всемогущий не может страдать. Это вопль Петра и иудеев, эллинских философов и эллинизированных христианских богословов. Воплощенный Сын Божий пострадал за нас плотью — и в ужасе мы либо как иудеи говорим, что Он — только плоть, либо, как эллины, до хрипоты доказываем, что Он пострадал плотью, только плотью, а божественное в Нем оставалось бесстрастно. Сам же Он говорит: «Повернулось во Мне сердце Мое, возгорелась вся жалость Моя!» (Ос. 11:8), и потому «Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать».

Наверняка не случайно Христос начал открывать ученикам, через что Ему предстоит пройти на земле, именно после того, как прозвучало исповедание Петра. Но тот, кто готов был увидеть в Иисусе Мессию, оказался не готов принять то, что из этого следовало, ему трудно признать необходимость жертвы Христа. И вот Пётр пытается Его отговорить, и его слова совершенно понятны нам, ведь Пётр рассуждает так по-человечески.

Реакцию Христа на заботливость Петра мало назвать суровой, о ней Христос высказывается резче, чем, пожалуй, о любом грехе. Того самого Петра, которого Христос только что наименовал Камнем, на котором будет создана Церковь, Он называет сатаной. Да, пока мы живём в поражённом грехом мире, всегда остаётся опасность падения, и духовные достижения сами по себе не гарантируют безопасности. Поэтому и Петру надлежало помнить, что высокая оценка, которой он был накануне удостоен, может быть и отнята. Но речь не только об этом, но и о том, что если обычные наши наклонности, сами по себе не только нормальные и необходимые, но и помогающие нам оставаться людьми, будут противопоставлены воле Бога, то они не только сами окажутся искажёнными, но и помогут нам скатиться ниже человеческого уровня.

Слова Христа парадоксальны, но за ними раскрывается реальность, плохо укладывающаяся в наши земные понятия. Но желая сделать “как лучше” без Бога, мы добьёмся того, что станет хуже.

А между тем Христос ведёт речь о необходимости постоянного несения креста, причём говорит об этом хотя и задолго до Голгофы, но уже после того, как предупредил учеников о том, что предстоит. Поэтому в словах Петра можно увидеть и заботу о себе, ведь брать крест страшно. Но и он со временем вынесет свой крест, отвергнувшись себя.

Но именно через самоотвержение можно не растратить свою душу, ценность которой - выше всего в сотворённом мире. Однако кто они - те, кто не умрут, не увидев Царство, пришедшее в силе? Не те ли, кто увидел Воскресшего? Или же те, кто увидел силу Божию, явленную через Церковь?

Слова Христа о душе, которую легко погубить, но можно и спасти, порой понимают несколько спиритуалистически. О душе говорят, имея в виду некое бессмертное начало в человеке, которое, если слишком заботиться о своей земной жизни, легко потерять, а вот если отдать его Христу и пойти за Ним, взяв свой крест, можно спасти. Между тем в новозаветных текстах слово «душа» чаще всего обозначает не какое-то бессмертное начало, которое переживает тело и которое непременно нужно сохранить в целости потому, что иначе умрёшь полностью, а вся жизнь целиком, во всей её полноте и во всех проявлениях.

Проблема тут заключается не в том, чтобы сберечь в себе что-то особенное, что никак нельзя терять, пусть даже ценой потери остального, а в том, чтобы дать тому потоку жизни, который в Библии и называется душой, течь свободно, чтобы он не терял своей полноты и глубины. Тут, разумеется, огромную роль играет сам человек, его духовное «я», которое в Библии называется сердцем и откуда исходят те желания и стремления, которые определяют течение жизни человека.

В Библии эти стремления и желания называются обычно помыслами или помышлениями — тут имеются в виду не мысли собственно, как иногда думает современный читатель, а именно намерения, стремления, интенции, определяющие духовное состояние человека, течение потока его жизни, а значит, и его путь. Во все времена, у всех народов, во всех духовных традициях люди, искавшие пути, старались решить именно эту задачу — задачу, связанную с духовным качеством собственной жизни. В яхвизме, а позже и в иудаизме таким путём стал путь внутренней Торы, корнями уходящий в допленный период, в эпоху проповеди пророка Иеремии.

Путь этот, однако, оказывался для человека чрезвычайно трудным — ведь последствия грехопадения никуда не девались, они мешали человеку достичь совершенства. Иисус же предлагает предельно ясный и простой вариант: отдай свою жизнь Мне, соедини её с Моей жизнью — и она не пропадёт, она не только сохранится во всей полноте, но и приобретёт полноту ещё большую, о которой человек падшего мира не мог и мечтать. Это и есть христианский путь — всё тот же путь внутренний Торы, пройденный в единстве жизни с Тем, Кто пришёл, чтобы явить миру живую Тору во всей её полноте.

Судя по словам Спасителя, вопрос о Царстве — не религиозный, а жизненный в полном смысле слова. Это вопрос о жизни и смерти. В самом деле, что толку получить всё и потерять жизнь («душу»)? А в падшем мире ситуация, как видно, оказывается именно такой. Теоретически каждый из живущих на земле может получить себе во власть весь мир. Но вот жизнь свою в падшем мире он удержать не сможет, настанет день, и, при всей доступной человеку власти, его собственная жизнь уйдёт от него, как уходит вода в песок. Такова особенность падшего мира: им невозможно овладеть по-настоящему, по существу, в нём нет ничего такого, что позволило бы человеку быть в полном, в духовном смысле слова. В нём есть много такого, что человек может заполучить, такого, что можно иметь. Но нет ничего, что позволило бы человеку быть, соответствовать тому замыслу Бога о самом себе, соответствие которому только и может позволить человеку стать самим собой в подлинном смысле этих слов. И, как всё неподлинное, мнимое бытие человека в падшем мире в конце концов обращается небытием — тем самым, чем и является всякое бытие в мире, оторванном от своего Творца. Неудивительно, что все попытки удержать, сохранить для себя то жалкое подобие жизни, которое называется этим словом в падшем мире, не приводят ни к чему. Единственный способ выжить — приобщиться к другой, настоящей жизни, к жизни того Царства, которое принёс в мир Спаситель. Тут уже не подобие, а настоящая жизнь во всей своей полноте. Но получить её можно, лишь отказавшись держаться за тот порядок вещей, которому принадлежит подобие жизни, которым живём мы в падшем мире. Иначе не получится. Нам предлагается путешествие на роскошном океанском лайнере, но, чтобы подняться на борт, придётся расстаться с доской, за которую мы держимся теперь и которая до времени позволяет нам удержаться на плаву. И Иисус напоминает Своим ученикам о жизни Царства, напоминает как раз тогда, когда они испуганы и растеряны. Ведь именно эта новая жизнь и есть Царство, которое Он принёс в мир. И потому Его воскресение становится торжеством Царства. Но апостолы поймут это лишь после Его воскресения. А пока им остаётся только недоумевать.

Все мы знаем логическую последовательность: дал правильный ответ, получи пятерку от училки и от мамы замену посещения зубного врача на прогулку в зоопарк. Поэтому после того, как Петр исповедует Иисуса Христом, Сыном Бога Живого, так естественно звучат для нас слова «Блажен ты, Симон, сын Ионы». Но дальше «Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть».

Ученикам страшна даже мысль об этом, и потому Петр говорит: «да не будет этого с Тобою!». Исповедание Иисуса Сыном Божиим открывает нам дорогу к награде, но награда эта особого рода: возможность узреть и изведать глубину Божьего милосердия. Пугающую глубину. Это возможность прикоснуться к сокровенной и несказанной природе Божьей любви, которая такова, что Он отдал Сына Своего Единородного, чтобы мир спасен был через Него. На всякий наш ропотливый вопрос найдется ответ в этой глубине, но нужно принять Иисуса как Сына Божия и дерзнуть услышать Его слова.

Для человека эта глубина милости всегда непостижима. Божество бесстрастно, Всемогущий не может страдать. Это вопль Петра и иудеев, эллинских философов и эллинизированных христианских богословов. Воплощенный Сын Божий пострадал за нас плотью — и в ужасе мы либо как иудеи говорим, что Он — только плоть, либо, как эллины, до хрипоты доказываем, что Он пострадал плотью, только плотью, а божественное в Нем оставалось бесстрастно. Сам же Он говорит: «Повернулось во Мне сердце Мое, возгорелась вся жалость Моя!» (Ос. 11:8), и потому «Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать».

Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мной. В греческом тексте на месте русского «идти» стоит «έλθείν» — аорист (прошедшее время совершенного вида) от «έρχομαι», идти, приходить. Буквальное значение, таким образом: кто хочет прийти за Мною. Не вообще ходить, идти за Мною куда-то, а кто хочет прийти вслед за Мною к некой цели. Ходить можно и без особых усилий и обязательств, но вот если ты хочешь дойти за Ним к цели — тогда вступают в силу предложенные Им условия. И это — слова Самого Христа о том, что нам делать.

Откажись от себя. Мы можем отказаться только от богатства, которым обладаем или потенциально можем обладать. Невозможно отказаться от процесса образования айсбергов в Антарктиде. А от самих айсбергов — можно: зачем они мне? Отказаться от чего-либо — значит перестать претендовать на власть над этим. Невозможно отказаться от того, чтобы быть живым человеком. А от управления жизнью этого человека — тебя самого — можно отказаться. Отказаться от себя — значит принять как правильные, благие не те цели и обстоятельства жизни, которые тебе самому по душе, но те, которые Бог захочет тебе дать. Для большинства из нас это означает, в первую очередь, согласие на незаметность, согласие не руководствоваться своим и чужим тщеславием.

Возьми крест свой. Крестом Евангелие всегда называет то, что происходит при контакте Божественного с этим грешным миром. Чувствуя враждебность, мы обычно либо удираем, либо отвечаем тем же (часто и то, и другое сразу). Христос же не делает ни того, ни другого, но принимает боль и страдание как неизбежно сопутствующие любви и невинности в мире, пораженном грехом. Между прочим, отсюда вытекает, что если ты хочешь взять крест свой, недостаточно просто согласиться на это. Тебе тоже необходимо обрести любовь к другим и невиновность, то есть перестать делать злое и начать делать доброе.

И следуй за Мной. Вопреки общему мнению, вечная жизнь не может начаться после смерти. Она либо начинается уже здесь, либо не начинается вовсе. И следование за Иисусом можно начать только в этой жизни, иначе будет поздно. В этом следовании для нас, людей, главное — искать водительства Божьего, искать власти Святого Духа.

Апостолы не сразу понимают Иисуса. Петр, называя Его Христом, то есть, Помазанником, Царем Израиля, не может вместить Его предсказаний о собственной смерти в Иерусалиме. А понимаем ли мы, что значит быть христианами? Ведь для нас христианство чаще всего ассоциируется с определенной формой духовной жизни, особым мировоззрением, особым поведением, особыми правилами жизни. Не контрастирует ли наше «спасение души» со словами о тех, кто «хочет душу (жизнь) свою спасти»? Он не говорит о правилах, о мировоззрении, о «христианских ценностях». Он говорит о кресте, о несении креста, как о признаке христианина. Если нам трудно это понять и вместить, мы не должны отчаиваться — апостолы тоже не могли. Важно только двигаться по пути этого осознания. А чтобы двигаться, нужно знать цель.

Отрывок из книги Чисел рассказывает о недоверии людском, о том, как эта вышедшая из Египта толпа за своими проблемами не видит присутствия Того, Кто может решить все ее проблемы. Как заразительно мнение толпы! Даже Моисей, похоже, подпадает под ее влияние и, теряя доверие, дважды бьет жезлом в скалу вместо того, чтобы СЛОВОМ извести воду из нее. Эта малая нерешительность того, «кому много дано», приводит к невозможности для него войти в желанную обетованную землю. Своеобразным ответом на эту историю оказывается отрывок из Евангелия. Иисус, выслушав разнообразные мнения о Себе, идущие от толпы, спрашивает учеников: «А вы за кого почитаете Меня?» — помогая им преодолеть это давление толпы. И получает боговдохновенный ответ Петра: «Ты — Христос, Сын Бога Живаго».

За кого люди почитают Иисуса? Этот вопрос до сих пор стоит перед каждым из нас, и разные слышатся на него ответы.

Сначала Он спрашивает учеников о мнениях, бытующих в народе. Пересказанные учениками мнения, по сути, различаются тем, чьё имя упомянуто, но все они сводятся к оценке Иисуса как великого пророка. И это мнение, вообще-то, не исчезло, ведь максимум, что люди могут решить, глядя издалека, что Он — пророк. В наше время добавили бы и иные определения, например, «великий учитель» и т.д. Но до поры до времени все эти определения — из области абстрактной информации.

Но затем Он спрашивает учеников об их личном мнении, и этот вопрос задан всем нам. Здесь прекращается голое теоретизирование и наступает час выбора. От того, кем я признаю Христа, зависит, как я стану жить.

Поэтому исповедание Петра стало не только его личным признанием Иисуса Христом, Сыном Божиим. Его устами Христа исповедали все апостолы, к этому исповеданию присоединаются ученики всех времён и народов. Не плоть и не кровь открыли это Петру, это значит, что не человеческие размышления и традиции, но Отец Небесный. Человеческие размышления способны подвести к порогу истины, но переступить порог нам таинственно и незаметно для обычного восприятия помогает Сам Господь.

Вера — одна из самых таинственных вещей на свете. Откуда рождается в человеке готовность ясно и недвусмысленно обратиться к человеку по имени Иисус и сказать Ему эти слова: «Ты — Христос», то есть Помазанник, Царь, Которого с надеждой ожидают все народы земли? Если в случае современников и соотечественников Иисуса это можно как-то объяснить их представлениями о Мессии, как о национальном герое-освободителе, то как это объяснить сейчас, когда всем ясно, что в результате деятельности Иисуса Его казнили? Уже признание самой возможности обратиться к Нему сейчас требует от человека некоторых нестандартных мировоззренческих установок. Эти вопросы остаются в Евангелии без ответа. Вернее, без человеческого ответа — «кровь и плоть», то есть сам человек не имеет причин произносить эти слова. Это — тайна. Это — действие в человеке его Небесного Отца, приводящего человека к Своему Единородному Сыну...

Сегодняшнее чтение рассказывает нам об исповедании Петра (ст. 13–20), которому предшествует беседа с фарисеями о знаках («знамениях», ст. 1–4) и с учениками о «закваске фарисейской и саддукейской» (ст. 5–12). Завершается же оно описанием разговора Петра с Иисусом, во время которого Иисус отзывается о Своём ученике достаточно резко (ст. 21–28).

Очевидно, центральным событием здесь оказывается именно исповедание Петра, который узнает в Иисусе обещанного Богом Мессию-Христа, в то время как в народе Его считали пророком (ст. 14–16). И тогда Иисус, подтверждая вывод Петра, говорит, что понять это он мог лишь благодаря откровению от Бога (ст. 17). Казалось бы, Мессию ждали не только ученики Иисуса; в евангельские времена мессианские ожидания в еврейском народе были очень напряжёнными. Но в том-то и дело, что Иисус меньше всего походил на Мессию, которого ожидал и народ, и учёные раввины. Народ ожидал Мессию-царя, который освободит Иудею от власти Рима; учёные раввины и теологи-книжники хотели видеть Мессию, который соответствовал бы их богословским теориям. Не случайно фарисеи и саддукеи просят Иисуса, чтобы он явил им какой-нибудь из тех мессианских знаков, по которым, согласно их собственным концепциям, только и можно узнать Мессию. А Иисус отказывается. И не потому, разумеется, что это Ему было трудно, а потому, что Он не хотел «вписываться» ни в какую богословскую концепцию и не собирался «соответствовать» ничьим представлениям. Принять такого Мессию, не соответствующего никаким общепринятым нормам и взглядам, в Котором большинство готово было видеть скорее нечестивца и нарушителя Торы, чем Мессию, действительно можно было лишь по откровению. А потом Петру и другим ученикам пришло время узнать о кресте и о Воскресении (ст. 21).

И тут оказалось, что знание это для человека непосильно. Принять Мессию гонимого и страдающего ещё можно было, тем более, что образ страдающего Мессии был хорошо известен каждому верующему еврею из Книги Исайи, но смириться с полным Его поражением было совершенно невозможно. А ведь смерть на кресте воспринималась и Петром, и другими апостолами только как поражение, реальность воскресения вообще и воскресения Христа в частности была для них лишь отдалённой перспективой, так что, даже когда Он воскрес, они долго ещё не могли до конца в это поверить.

Неудивительно, что Пётр не может смириться с мыслью о неизбежности смерти Учителя (ст. 22). Но Иисус и здесь непреклонен: нельзя останавливаться на полпути, нельзя принять Мессию и не принимать Его пути. Человек, поступающий так, превращается из ученика во врага (ст. 23). Дорога в Царство только одна (ст. 24–27), и прийти туда можно, лишь пройдя её до конца.