Мысли вслух на Иез 34:1-31

Сегодняшнее чтение предлагает нам одно из мессианских пророчеств Иезекииля. Упоминаемый здесь «Давид», которому предстоит стать пастырем стада Божия (ст. 23–24), у современников пророка однозначно ассоциировался с грядущим Мессией. Пророчество, очевидно, прозвучало в Вавилоне, куда пророк попал с первой партией депортированных из Иудеи жителей Иерусалима, который, однако, ещё не был разрушен окончательно. Самое страшное — полный разгром города и Храма — ожидало народ впереди. И Иезекииль, как видно, объясняет своим соплеменникам духовный смысл событий, свидетелями и участниками которых они стали.

Многим тогда казалось, что всё происходящее было лишь недоразумением, происками врагов народа Божия, которым Бог скоро положит конец, и тогда всё снова станет, как прежде. Пророк же указывает на те духовные проблемы, которые привели к катастрофе: на отсутствие подлинных пастырей (ст. 2–6) и на ненормальные отношения внутри народа, который, по замыслу Божию, должен был стать народом-общиной, но на деле был весьма далёк от этого идеала (ст. 17–19).

Для Иезекииля вавилонский разгром оказывается лишь этапом на пути к торжеству того мессианского Царства, о котором свидетельствовал уже Исайя Иерусалимский. И именно в этом торжестве видит Иезекииль единственную возможность выхода из сложившейся ситуации. Бессмысленно заменять одних пастырей другими, лишь Сам Бог может быть подлинным Пастырем для Своего народа (ст. 7–16). И обновить отношения внутри народа-общины тоже может лишь Сам Бог через посланного Им Мессию (ст. 17–24).

На первый взгляд, такая оценка ситуации кажется чрезмерно жёсткой. Конечно, если дело дошло до национальной катастрофы, духовная ситуация и впрямь должна была быть крайне серьёзной; но неужели в народе Божием не осталось ни одного истинного пастыря, сохранившего верность Богу и своему призванию? Ведь в таком случае, очевидно, никакого будущего у этого народа не было бы. Дело, вероятно, в другом: для того, чтобы Царство стало реальностью, должны были качественно измениться отношения между Богом и Его народом. Теперь каждый должен был научиться сам строить свои отношения с Богом и ближними и сам нести за них ответственность, не перекладывая её ни на соседа, ни на наставника, ни на храмового священника. Ведь Царство — прежде всего отношения, отношения с Богом и с ближним. И созидать их каждый должен сам. Не препоручая такого созидания никому другому, кем бы этот другой ни был и что бы он о себе ни говорил.

Суровая обличительная проповедь, обличающая вождей народа, уклонившихся от выполнения своего долга, органично переходит в пророчество о добром пастыре из дома Давида, который станет подлинным вождём. Должно быть, для современников Иезекииля таким пастырем казался справедливый царь, который взойдёт на престол после возвращения народа на Землю Обетованную, но в пророчестве Господь, раскрывая грядущие времена, Сам выглядит пастухом, оберегающим стада и отыскивающим потерявшихся овец.

И вот мы видим, что в пророческом откровении соединены Ветхий и Новый Завет, а евангельский образ Доброго Пастыря - это образ Того Самого Бога, Который открывался людям уже в ветхозаветные времена. Можно сказать и по-другому: через это пророчество мы можем прикоснуться к тайне единосущности Бога-Отца и Бога-Сына.

Образ Мессии как праведного Царя в пророческой проповеди появляется постоянно. И всегда это либо потомок Давида, либо — аллегорически — сам Давид. Оно и понятно: завет с Давидом и данные Богом Давиду обещания о нерушимости его престола были известны всем. Но в пророчестве Иезекииля появляются некие новые смыслы, связанные с эпохой, когда звучала его проповедь, а звучала она в самом начале Вавилонского плена. У Иезекииля Мессия, названный Давидом, оказывается единственным Пастырем народа Божьего. Остальные пастыри оказались негодными, все они, в сущности, показали себя лжепастырями, которых к стаду подпускать нельзя. Эта оценка, конечно, касается прежде всего духовных лидеров предпленной поры, но очевидно, что нечто подобное может произойти в любую эпоху.

И оказывается, что в жизни народа Божьего может наступить момент, когда Бог лишает тех, кого Сам когда-то сделал пастырями Своего народа, их пастырской власти. Это, конечно, чрезвычайная ситуация, но она вполне возможна. И тогда единственным Пастырем становится Сам Мессия, Сам Христос. Но Его пастырство вовсе не означает, что среди Его паствы не будет разделения. Грех пастырей не оправдывает грехов, совершаемых пасомыми. Разумеется, за грехи своих пастырей им отвечать не придётся. Но есть и нечто такое, что должно быть пасомым доступно и понятно при любых пастырях. Образно пророк говорит в этом смысле о том, что не надо вытаптывать то, что не можешь съесть, и мутить воду, которую пьёшь.

Тут уже дело не в пастырях, а только в пасомых, из которых каждый и отвечает перед Мессией за им совершённые грехи. Здесь звучит та же мысль, которая вообще часто встречается в проповедях Иезекииля: коллективной ответственности перед Богом или перед Мессией не бывает. Каждый отвечает за свой грех, и грех одних, какое бы положение в народе Божьем они ни занимали, не оправдывает греха других. Ссылка на грешных пастырей не оправдывает того, кто знает и понимает, что делает, и осознаёт, что совершает грех.

Оно и понятно: ведь тот же Иезекииль не уставал так или иначе напоминать своим единоверцам, что с Богом у каждого свои, глубоко личностные и абсолютно уникальные отношения. Отношения, которые не зависят ни от кого и ни от чего, кроме самого человека. Поэтому и неуместны тут ссылки на других, кем бы эти другие ни были. Никто не может прожить за человека его жизнь, если, конечно, сам человек на это не согласится и не отдаст свою жизнь другому. Но такой поступок — тоже решение и выбор отдающего. За который придётся отвечать именно ему, а не тому, кому он отдал свою жизнь. Как бы отдающему иногда ни хотелось, чтобы было иначе.

Образ Мессии как праведного Царя в пророческой проповеди появляется постоянно. И всегда это либо потомок Давида, либо — аллегорически — сам Давид. Оно и понятно: завет с Давидом и данные Богом Давиду обещания о нерушимости его престола были известны всем. Но в пророчестве Иезекииля появляются некие новые смыслы, связанные с эпохой, когда звучала его проповедь, а звучала она в самом начале Вавилонского плена. У Иезекииля Мессия, названный Давидом, оказывается единственным Пастырем народа Божьего. Остальные пастыри оказались негодными, все они, в сущности, показали себя лжепастырями, которых к стаду подпускать нельзя. Эта оценка, конечно, касается прежде всего духовных лидеров предпленной поры, но очевидно, что нечто подобное может произойти в любую эпоху.

И оказывается, что в жизни народа Божьего может наступить момент, когда Бог лишает тех, кого Сам когда-то сделал пастырями Своего народа, их пастырской власти. Это, конечно, чрезвычайная ситуация, но она вполне возможна. И тогда единственным Пастырем становится Сам Мессия, Сам Христос. Но Его пастырство вовсе не означает, что среди Его паствы не будет разделения. Грех пастырей не оправдывает грехов, совершаемых пасомыми. Разумеется, за грехи своих пастырей им отвечать не придётся. Но есть и нечто такое, что должно быть пасомым доступно и понятно при любых пастырях. Образно пророк говорит в этом смысле о том, что не надо вытаптывать то, что не можешь съесть, и мутить воду, которую пьёшь.

Тут уже дело не в пастырях, а только в пасомых, из которых каждый и отвечает перед Мессией за им совершённые грехи. Здесь звучит та же мысль, которая вообще часто встречается в проповедях Иезекииля: коллективной ответственности перед Богом или перед Мессией не бывает. Каждый отвечает за свой грех, и грех одних, какое бы положение в народе Божьем они ни занимали, не оправдывает греха других. Ссылка на грешных пастырей не оправдывает того, кто знает и понимает, что делает, и осознаёт, что совершает грех.

Оно и понятно: ведь тот же Иезекииль не уставал так или иначе напоминать своим единоверцам, что с Богом у каждого свои, глубоко личностные и абсолютно уникальные отношения. Отношения, которые не зависят ни от кого и ни от чего, кроме самого человека. Поэтому и неуместны тут ссылки на других, кем бы эти другие ни были. Никто не может прожить за человека его жизнь, если, конечно, сам человек на это не согласится и не отдаст свою жизнь другому. Но такой поступок — тоже решение и выбор отдающего. За который придётся отвечать именно ему, а не тому, кому он отдал свою жизнь. Как бы отдающему иногда ни хотелось, чтобы было иначе.

С малых лет мы у кого-то учимся, кого-то слушаемся, кто-то несет за нас ответственность, кормит, заботится, в общем — пасет нас. Приходя к вере, мы часто просто переходим от одних наставников к другим, от одних правил к другим, из одной системы ценностей — в другую. Но суть веры, о которой говорит нам сегодня пророк Иезекииль, гораздо глубже и гораздо серьезней. Бог обещает Своему народу, что Сам будет пасти его, Сам будет судить, заботиться, искать и находить, исправлять и наказывать. Пророк смешивает в одном пророчестве обетования о непосредственном Божьем водительстве и о посредничестве «Давида» (то есть Царя из рода Давида), что позволяет видеть в нем указание на божественность Посредника. Таким образом, становясь частью Божьего народа, мы становимся предметом заботы и ответственности не только руководителей христианских общин (некоторые пастыри еще об этом помнят), но, по преимуществу — Самого Бога.

Народ Божий в пророческих проповедях нередко сравнивается со стадом, оставшимся без пастуха. К такому же сравнению прибегает и Сам Иисус, имея в виду, в первую очередь, представителей фарисейского братства, претендовавших на духовное лидерство и учительство. Пророки же, подобно Иезекиилю, имели в виду обычно священников, не исполнявших или не должным образом исполнявших возложенные на них Богом обязанности. Конечно, в этом случае речь шла не о душепопечении в том смысле, в котором им занимались фарисеи-раввины. Задача священников заключалась в другом: они, помимо жертвоприношений и всего, имевшего отношение к культу, должны были также следить за ритуальной чистотой народа. На первый взгляд, речь идёт лишь о внешней, формальной стороне религии. Но на самом деле всё было не так просто: ведь от того, чист человек, или нечист, зависела возможность его участия в жертвоприношении, в жертвенной трапезе, а значит, и в богообщении. А пренебрежение ритуальной чистотой в такой ситуации могло означать лишь одно: народ попросту не ходил в Храм, оставаясь религиозно индифферентным и не думая ни о религии, ни о духовной жизни. Священники же, мирившиеся с таким положением дел, фактически его на это поощряли, становясь лжепастырями, духовно дезориентировавшими тех, кого они должны были наставлять. И тогда Бог устами Своего пророка говорит, что в таком случае Он Сам позаботится о Своём стаде. Как видно, речь идёт о том плане спасения, который предполагает появление Мессии. Он и возьмёт на Себя задачу, которую не захотели решить священники. Вот только сами священники при таком раскладе оказываются не у дел, они больше не нужны Богу, по крайней мере, как Его служители. Но тогда встаёт вопрос и об их духовной судьбе вообще: ведь они, отказавшись от участия в осуществлении плана Божия, потеряли не только служение, но и смысл собственного существования. Потеряли то, без чего в Царство не войти: ведь, чтобы войти туда, нужно быть личностью, а личности без смысла не бывает. И, отказавшись от служения, своим отказом лишили себя спасения.

Пророк Иезекииль, сам из священнического рода, призванного к духовному руководству в Израиле, видит, насколько это призвание не исполняется. Он описывает это образно, сравнивая Израиль с овцами, а священников — с нерадивыми пастырями. И, продолжая сравнение, он говорит уже от лица Бога, что Он Сам станет настоящим пастырем для Своего народа. Вот тогда Израиль обретет подлинное руководство, тогда он станет Царством Божиим, а Бог будет его охранять, исцелять и судить по справедливости. Все хорошо, но непонятно, как Бог собирается стать этим пастырем. Через несколько стихов утверждается, что пастырем и царем станет «раб Мой Давид», то есть вспоминается Божие обетование о Мессии-Христе. После этого пройдет больше пятисот лет, Иисус скажет о Себе: «Я есмь пастырь добрый», и обетование исполнится. И мы живем в эпоху исполнившегося и исполняющегося пророчества.