Мысли вслух на Флп 1:12-30

Говоря о своём аресте и заключении, Павел и их рассматривает с точки зрения того, насколько и как они могут содействовать той задаче, которую апостол всегда считал для себя главной, — свидетельству (ст. 12 – 14). Сейчас уже не совсем понятно, что имеет в виду Павел, говоря о некоторых проповедниках, которые проповедуют Христа «не чисто», стремясь ухудшить положение находящегося в заключении апостола (ст. 15 – 17). Но, как бы то ни было, самого Павла это не пугает: он думает не о своей жизни, а только о свидетельстве, так что своё собственное положение его мало заботит, если свидетельство не прекращается (ст. 18 – 20). И здесь перед нами, как видно, не просто бесстрашие перед лицом смерти, отличавшее мучеников за идею. Ведь Царство для апостола — не идея, а реальность, притом реальность не какого-то будущего, которое ждёт человека после смерти, а реальность настоящего, которым он живёт уже здесь и сейчас.

Павел не образно, а совершенно реально говорит, что его жизнь — Христос, что он живёт одной с Ним жизнью Царства, а потому здешняя жизнь для него не более и не менее ценна и важна, чем ожидающая здесь каждого смерть. Вопрос для апостола заключается лишь в том, что нужнее и важнее Богу: чтобы он оставался в мире, где от него потребуется дальнейшее свидетельство, или освободился от здешней жизни с тем, чтобы обрести всю полноту жизни Царства и общения со Христом (ст. 21 – 26). Здесь Павел являет нам типичный пример христианского мученика, которых в первохристианские времена называли не мучениками, а свидетелями.

Умирать за идею умеют далеко не одни христиане. Христиане же умирали и нередко умирают сегодня не за какую-то новую идею или новую религию, они лишь отдают ту часть своей жизни, которую хотят у них отобрать их гонители, с тем, чтобы не терять её целиком. Ведь всякий живущий жизнью Царства понимает, что Царство никто не может отнять у человека, если человек сам не откажется от Царства. И христианин, соглашаясь отдать здешнюю жизнь, тем самым свидетельствует, что у него есть нечто несравнимо большее, что у него есть то Царство, о котором он свидетельствует. И тогда свидетельством становится не только жизнь христианина, но и его смерть.

Что такое свидетельство о Христе? Кто может быть свидетелем? Нам кажется обычно само собой разумеющимся, что свидетелем Христовым может быть только христианин, человек, идущий за Христом и Ему верный. Но Павел, судя по словам из его послания, считает иначе. Оказывается, проповедовать Христа можно и «притворно». Что имеет в виду апостол, говоря о «притворной» проповеди? Судя по собственным его словам, речь идёт о людях, проповедующих Христа для того, чтобы ухудшить его положение, в частности, опорочить его перед властями (ст.16). Казалось бы, такое свидетельство вообще нельзя считать свидетельством.

И всё же Павел рассматривает его именно так. Он понимает: даже яростное отрицание, ложь и клевета привлекают внимание к Тому, о Ком свидетельствует он сам. Конечно, будь христианство просто ещё одной новой религией, такая скандальная известность могла бы ему только повредить. Но в том-то и дело, что христианство вовсе не религия. Христианство — это жизнь со Христом в Его Царстве. И эта жизнь говорит сама за себя. Тут уже неважно, что привлекает к ней человека: искренний поиск или интерес к разного рода «жареным» фактам.

Апостола не волнует то, как узнает человек о Христе и о Царстве, от кого и в каком контексте он услышит о новой жизни. Павел прекрасно понимает: стоит человеку лишь пережить опыт этой новой жизни, и он сразу же забудет обо всём плохом, что мог о ней услышать от людей, Христу и Царству враждебных. Если бы речь шла о новом учении или о новой религии, от отношения к ней людей зависело бы многое. Каждое человеческое слово было бы или поддержкой, это учение или эту религию укрепляющей, или отрицанием, их расшатывающим.

Павел как никто другой на своём опыте знает, что никакой человек не может ничего отнять от Царства и не может ничего к нему прибавить. Так же, как не может никакой человек ни умалить Христа, ни превознести Его. Все слова, сказанные человеком о Христе и о Царстве, характеризуют только самого говорящего и определяют лишь его собственный путь. Путь, ведущий или к спасению, или к гибели. А слушающие говорящего делают свой выбор сами. И выбирают или отвергают они не чужие слова, а предложенное им самим спасение.

На первый взгляд, слова апостола могут показаться странными. В самом деле, проповедь Христа и Царства дело слишком важное, чтобы можно было его делать с нечистыми намерениями. Да и как может быть подлинным свидетелем человек, внутренне, как минимум, не поддерживающий то, о чём он свидетельствует? Но, как видно, свидетельство действительно бывает разным. В библейских книгах есть примеры того, как люди, далёкие от Бога Авраама, тем не менее свидетельствовали Его силу или мудрость, сталкиваясь с очевидным. По-видимому, и Павел понимает, что, если уж кто-то упоминает о Христе, если он не может просто равнодушно промолчать, значит, Христос задел этого человека, а если так, то сама его реакция становится свидетельством, пускай и не всегда позитивным. Враги Христа и Царства, свидетельствуя свою ненависть, доказывают реальность и силу того, что ненавидят. Примазавшиеся лицемеры, пытающиеся сделать свидетельство выгодным для себя бизнесом, тем самым свидетельствуют о Царстве как о чём-то таком, на чём можно попытаться паразитировать; а ведь даже паразиты выбирают для паразитирования объекты, которые могут дать им пищу. Конечно, самим «свидетелям» такого рода «свидетельство» не даёт ничего, оно лишь отдаляет их от Христа и от Царства. Но оно привлекает внимание тех, кто, быть может, посмотрит на Христа и на Царство совсем иначе, действительно становясь свидетельством, о котором сами «свидетели» даже не помышляли.

В этих словах апостола Павла выражается вся новизна, вся специфика христианского отношения к жизни и смерти. В самом деле, ведь то, как мы относимся к смерти, полностью определяется нашим отношением к жизни. Если для нас жизнь — это прежде всего наше биологическое существование, то мы за нее цепляемся изо всех сил, нашим богом становится здоровье, и ничего мы так не боимся, как смерти; этот страх смерти отравляет каждую секунду нашего бытия. Если для нас жизнь — это прежде всего духовное бытие, то тело становится для нас постоянным тормозом на пути, «темницей духа», и развоплощение, физическая смерть воспринимается как предельное благо, а здешняя телесная жизнь — как досадная и бессмысленная задержка.

Для христиан суть жизни — в соединении со Христом, которое осуществляется уже здесь и сейчас, но продолжается в не меньшей степени после физической смерти. Поэтому, с одной стороны, жизнь в этом мире не бессмысленна и нет стремления поскорее с ней расстаться, а с другой стороны, нет и страха смерти. Более того, как Павел пишет в другом месте, здесь — это «как бы сквозь тусклое стекло», а потом — «лицом к лицу» (см. 1 Кор. 13:12), поэтому смерть — приобретение, но приобретение не такого уровня, ради которого надо обрывать все связи, отношения и служения, составляющие жизнь Христа в нашей здешней жизни. Тогда понятно, что, когда мы болеем, мы молимся об исцелении и лечимся, но если приходит смерть, мы можем принять ее как «сестру» (по слову Франциска Ассизского).

О себе самом Павел говорит, что ему всё равно, оставаться ли ещё в этом мире или его покинуть. Он готов, следуя воле Христовой, выбрать то, что лучше для возложенного на него служения. Самому апостолу хотелось бы освободиться и быть со Христом, но, если для его братьев полезнее, чтобы он продолжил свой земной путь, он согласен и на это.

Такое отношение к жизни и смерти Павел считает для христианина нормальным и естественным, он и своих филиппийских братьев призывает смотреть на жизнь и смерть так же, как смотрит он сам. Оно и неудивительно: ведь с приходом Христа тут действительно многое изменилось. И прежде всего изменилось соотношение нашего непреображённого мира и Царства, которое, по словам Спасителя, «приблизилось».

Прежде, до прихода Христа, смерть так или иначе означала уход в мир теней, который в Библии назван шеолом (в греческих и грекоязычных книгах упоминается греческий аналог шеола — аид, откуда, между прочим, происходит и русское слово «ад»). Были (к примеру, в Египте или в Греции) и представления об ином посмертии, но что именно за ними стоит, какого рода духовный опыт, точно сказать сложно. Представление же о мире теней можно считать универсальным, общечеловеческим, оно так или иначе существует у всех народов. Там, в мире теней, жизни нет, есть лишь её бледное подобие, которое и жизнью-то можно назвать с большой натяжкой.

Скорее это некое существование между бытием и небытием, при котором памяти о земной жизни не остаётся, а самосознание едва теплится. С приходом Христа же всё меняется. Процесс всеобщего воскресения начинается уже в момент крестной смерти Спасителя, первые воскресшие выходят из гробниц именно в этот момент. И впоследствии он продолжается: шеола, мира теней в прежнем виде больше не существует, и если прежде смерть означала окончательную (до прихода Мессии) утрату полноты жизни, то теперь она — лишь граница, разделяющая этапы пути христианина.

Завершение земной жизни означает для христианина лишь начало новой, а какой она будет, зависит от того, как он прошёл свой земной путь. Потому-то апостол и говорит, что для него нет разницы между жизнью и смертью: он ведь живёт не по своей воле, его земной путь определяется волей Христовой, а значит, и момент завершения этого пути тоже определит Сам Христос. Таков путь христианина, и именно таким путём призывает Павел идти своих филиппийских братьев.