Мысли вслух на Лк 5:33-39

В ответе Господа Иисуса на вопрос о том, почему Его ученики не постятся в отличие от Иоанновых и фарисейских, для нас принципиально важно, что Господь не отвергает упомянутых в вопросе средств духовной жизни, но и не придает им определяющего значения. Его слова о сынах чертога брачного ясно указывают на то, что средства занимают подчиненное по отношению к цели положение. Переводя Его пример на современный язык, можно было бы сказать, что бессмысленно покупать модем, если ты уже подключен и работаешь в сети. Зачем поститься сынам чертога брачного, когда с ними жених? Но вот когда отнимется у них Жених, тогда те или иные средства, помогающие нам вновь встретить Его, будут совершенно необходимы. Человеческой психологии свойственны оба возможных здесь варианта иллюзий: преувеличение значения средств духовной жизни по сравнению с целью и пренебрежение ими. В первом случае мы создаем обрядовую религию со множеством мелочных предписаний и без видимого объекта поклонения. Во втором случае мы возносимся мыслью в незримое, теряя самих себя как субъектов поклонения. И в том, и в другом случае реальная встреча с Богом оказывается по меньшей мере затрудненной. То, что говорит Господь, — путь трудный, но, в отличие от описанных, реалистический и реальный.

Как видно, отношение Иисуса к посту, как и ко всякой религиозной традиции вообще, всегда было очень далеко от того религиозного формализма, без которого многие из Его собеседников не мыслили своей жизни. Конечно, в определённых случаях пост важен и необходим, и против поста в принципе Иисус отнюдь не выступал.

Речь шла о другом: о том, чтобы любой элемент религиозной традиции служил духовному становлению и развитию человека. В самом деле, пост, к примеру, по крайней мере, в яхвистской и в иудейской традиции, всегда предполагал печаль и траур. Это мог быть семейный траур по умершему родственнику или общественный траур в связи с какими-нибудь общезначимыми печальными или трагическими событиями, или, наконец, траур в дни покаяния, индивидуального или общинного, а иногда и общенационального, как это было, к примеру, в дни осады Иерусалима ассирийской армией в VIII в. до н.э. Но в любом случае пост был наполнен конкретным содержанием, у него всегда был некий вполне определённый смысл.

Между тем, в евангельские времена, и прежде всего в фарисейской среде, пост во многом превратился если не в формальность, то в чисто религиозную обязанность. Всем было известно, что верующий человек должен раскаиваться в своих грехах и сокрушаться о них, и для упорядочивания процесса духовные лидеры фарисейского братства установили обязательный пост, на который отводилось два конкретных дня каждой недели (не считая особых траурных дней, отмечавшихся ежегодно).

Конечно, можно было при желании увеличить время поста, а вот уменьшить его и отказаться от двух положенных в неделю постов было не то чтобы запрещено, но крайне неблагочестиво. Такой отказ практически наверняка вызвал бы, как минимум, недоуменные вопросы, что и произошло с учениками Иисуса.

Иисус даже не пытается дать отказу от поста какие-то религиозные объяснения. Его объяснения имеют отношение исключительно к духовной жизни: если Его ученикам не о чем сейчас жалеть и они не думают ни о каком раскаянии, потому что Он Сам с ними, то и в посте нет ни смысла, ни необходимости. А когда смысл и необходимость появятся, тогда и настанет время поста. Всему своё время, определяемое логикой не религиозных установлений, а духовной жизни. Так, как и бывает в Царстве.

Господь предлагает нам нечто совсем новое, чего старое вынести не может, как не могут вынести старые мехи нового вина. Но в Евангелии от Матфея Он говорит: не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить (Мф 5:17). Как разрешить это противоречие? Всегда, когда мы встречаемся в слове Божьем с видимым противоречием, мы должны понимать, что здесь Господь ждет от нас, что мы выйдем из своей человеческой натуры, немного возвысимся над ней. Мы должны понять, что и то верно и это верно. Но понять это непросто, поэтому в святоотеческую традицию вошел долгий спор о законе и благодати. О том, что первично, а что вторично. Наверное, ответить на этот вопрос нельзя. Здесь разные измерения жизни.

Мы часто забываем, что слово «новый» в выражении Новый завет вовсе не является противопоставлением к слову «старый», нет, оно означает «всегда новый», «неустаревающий». Вот это мы должны понимать, что Бог, Он живой и никакие схемы к Нему не приложимы, любые схемы Он разрывает, как новая заплата на ветхой одежде.

Может возникнуть вопрос, почему Марка и Матфея, в отличие от Луки, отсутствует упоминание новом вине, которое не хотят пить те, кто пьет старое. Это связано, видимо, с тем, что Лука, ученик Павла, слишком хорошо знал о трудностях проповеди среди евреев.

Посещение Иисусом мытаря Левия вызвало ропот фарисеев: в их глазах Иисус уронил Свою репутацию, придя в дом к человеку, на которого они привыкли смотреть как на подонка. Сегодня мы знаем, что мытарей презирали, по-славянски слово “мытарь” даже звучит возвышенно, его звучание в евангельские времена от нас ускальзывает. А между тем недавно произошёл международный скандал, когда итальянский премьер-министр обозвал одного немецкого депутата, покритиковавшего его, «капо» — надзирателем в гитлеровском концлагере, назначенным из среды заключённных и выслуживавшимся за их счёт. Так вот, на мытарей смотрели точно так же, как в наше время на капо, полицаев и прочих предателей.

И вот именно к такому человеку, рискуя Своей репутацией не только в глазах фарисеев, но и в глазах многих вполне здравомыслящих и порядочных людей, приходит Иисус. Приходит потому, что Ему дорог каждый из нас, хотя бы он был презираем окружающими, готовыми его растоптать, причём не всегда необоснованно. Приходит не потому, что одобряет совершённое таким человеком зло, но чтобы очистить его, избавить от зла и его самого, и его обвинителей, рискующих перейти от праведного гнева к испепеляющей ненависти, становящейся самоценной страстью. Но чем сильнее нам не хочется замечать собственное зло, тем ярче мы обличаем зло, совершаемое другими.

Что роднит между собой столь разные истории, как исцеление расслабленного, сцена в доме Матфея, ответ Иисуса на вопрос о посте? При всём внешнем различии есть нечто, что их объединяет: Царство. Царство и религиозное сознание, в которое Царство не вмещается. В сущности, все задаваемые Иисусу вопросы, все связанные с Его действиями недоумения потому и возникают, что религиозное сознание опыта жизни в Царстве до конца не вмещает.

Как может человек прощать грехи? Очевидно, никак. Но ведь и Бог их прощает не так, как человек. Не так, как мы прощаем обиды друг другу. Бог не отпускает нам грехи, как мы отпускаем друг другу наши вины и обиды, а покрывает их. Делает как бы небывшими. Вот так и в Царстве: там все грехи становятся как бы небывшими. А с грешником работают, имея в виду избавить его (в конце пути, конечно) от самой возможности грешить.

Вот так и Иисус прощает грехи расслабленному. Вводит его в Своё Царство. А окружающим это невдомёк. И даже не потому, что они считают Иисуса обычным человеком, а потому, что они уверены: Бог отпускает каждому из нас грехи так же, как мы отпускаем вины и обиды друг другу. Оттого же звучат и вопросы о посте или об общении с грешниками. Пост — религиозная обязанность, как можно её не исполнять? Так — для религиозных людей. А для Иисуса иначе. Если Учитель рядом, о каком посте может быть речь? Пост — изначально траурное событие.

Впоследствии в фарисейской среде посты стали традицией — два раза в неделю каждый должен был поститься, каясь в собственных грехах. Так было положено. Но ведь в Царстве — не религиозные схемы, а реальная, живая жизнь. Со своими процессами и своим ритмом. И пост там если и нужен, то не тогда, когда предписывают религиозные правила, а тогда, когда того требует жизнь. Но… неблагочестиво это для религиозного человека. Так же, как неблагочестиво для праведника, а тем более учителя общаться с нечистыми грешниками.

Тут всё серьёзно: такое общение оскверняет, а сознательное осквернение — грех серьёзный. Это не то, что бывает, когда нечистота неизбежна. От общения с грешниками, совершившими сознательный грех (а с любым мытарем дело обстояло именно так), надо было бежать, как от огня. Помочь таким было невозможно, а самому оскверниться — вполне.

Но в Царстве нечистоты нет, и грехов, от последствий которых нельзя было бы освободиться, для Царства тоже нет. И Иисус спокойно общается с каждым, кто раскаивается в своих грехах, а раскаявшись, готов довериться Ему. Он ведь хочет спасти каждого, кого можно спасти. Независимо от того, религиозен человек или нет, отвечает ли его жизнь и поведение каким-нибудь критериям, придуманным людьми, или не отвечает. Главное, чтобы она соответствовала критериям жизни в Царстве: желание эту жизнь обрести и доверие Тому, Кто может её дать.

Одно из неизменных свойств Евангелия — новизна. Во все эпохи, независимо от степени их «христианизированности», оно всегда оказывалось «молодым вином в старых мехах», разрывая устоявшиеся представления людей о мире и о Боге. Людям всегда свойственны понятия о справедливости, о правилах религиозной жизни, о том, что допустимо, а что нет. Поэтому, когда к ним приходит Христос, для Которого единственные правила — Божья любовь, Он неизбежно входит в конфликт с теми, для кого их религиозные представления заслонили Бога, кто не хочет верить в прощение грешников, не может понять, что больные ближе к врачу, чем здоровые (или считающие себя здоровыми). И важно помнить, что эта новизна Евангелия должна непременно быть раскрыта и узнана и нами, а не только современниками Иисуса, чтобы парадоксальность Его Вести смогла взорвать и наш мирок, открыв его навстречу Богу.

Сегодняшнее чтение предлагает нам два рассказа, связанных одной темой: темой религии и Откровения. Первый из них описывает исцеление Иисусом некоего человека, которого Лука называет «расслабленным» (ст. 17–26). Иисус исцеляет его, сказав «прощаются тебе грехи твои», вызвав неудовольствие присутствующих при исцелении фарисеев, совершенно уверенных, что грехи может прощать лишь Бог, а потому сказанное Иисусом, по их мнению, было равносильно богохульству, ведь, сказав то, что Он сказал, Он в их глазах поставил Себя на место Бога (ст. 21). Иисус же в ответ напомнил им об общепринятом в те времена представлении: Мессия («Сын Человеческий») имеет от Бога власть прощать грехи, ведь вместе с Мессией в мир приходит мессианское Царство, и наступает день Суда. И тут же делом доказал им, что Его слова — не просто теория, что Он действительно имеет от Бога власть прощать грехи: ведь исцелённый Им человек в самом деле встал и пошёл, а Иисус связал это исцеление именно с прощением грехов (ст. 22–25).

Неудивительно, что всё произошедшее произвело столь сильное впечатление на окружающих: они поняли, что перед ними не простой учитель, каких тогда было немало, и даже не пророк, а, быть может, Сам Мессия, хотя прямо о Своём мессианстве Он и не говорит (ст. 26). Но богословским теориям фарисеев такой Мессия не соответствовал, и они видели в нём лишь человека, который не исцелял, являя полноту Царства, а излечивал больных так же, как излечивали их другие, иногда тоже прибегавшие к силе молитвы или имевшие от Бога особый дар исцеления. Излечение, даже сверхъестественное или чудесное, не выходило за рамки религии; Царство в них не вмещалось.

То же произошло и в рассказе о событиях, имевших место в доме Левия (ст. 27–39). Для человека религиозного общение с грешником не просто неприятно, оно для него опасно, ведь грех оскверняет, а религия предполагает обязательное соблюдение норм и правил ритуальной чистоты. Но Иисус не собирался создавать никакой новой религии, Он принёс в мир Царство с тем, чтобы дать шанс на новую жизнь в этом Царстве каждому. И потому Он задаёт вполне естественный вопрос: кому нужен врач, здоровым или больным (ст. 31–32)? Вопрос риторический, но в рамках религии неразрешимый: ведь человек, даже религиозный, в сущности, ничем не может помочь грешнику, кроме призыва к раскаянию и к обращению. Религия не имеет силы исцелить или обновить человека, изменив его греховную природу; самое большее, что она может ему дать — возможность временного очищения от последствий конкретного греха, да и то не всегда. Религиозному человеку действительно нечего делать среди грешников, он ничем не сможет им помочь. Но Иисус не основатель новой религии, Он Мессия, принесший в мир Царство. Он может исцелить и очистить. И в Своих учениках Он видит служителей Царства, которые могут помочь каждому, кто захочет в это Царство войти.

Что отличает учеников Иисуса от Его противников? С Иисусом оказываются грешные, больные, расслабленные (во всех отношениях) люди. Наоборот, книжники и фарисеи «постятся часто и молитвы творят» и вообще, оказываются наиболее благополучными людьми своего времени (причем Иисус никогда не осуждает их пути благочестия: «Все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте...»). А у учеников есть только одна надежда: что Учитель их не подведет, не оставит. И мы здесь, перед монитором (или над страницами Евангелия) постоянно находимся перед выбором: как себя поставить по отношению ко Христу, ведь в конечном итоге вариантов только два — с Ним или без Него.