Мысли вслух на 2 Тим 3:14-4:5

Апостол Павел наставляет не какого-то неофита, новичка, а своего ученика, занимающего ответственное положение в своей общине. Но ответственность не может существовать, если несущий ее человек лишен средств для ее осуществления. Здесь мы видим, что Церковь выстраивается не на принципах гуманистического эгалитаризма (равенства в смысле уравниловки), который почти неизбежно вырождается в безответственность и анархию, а на праве лидеров «связывать и разрешать» (ср. Мф. 16:19). Именно в связи с ответственностью за общину, Церковь, Павел призывает Тимофея быть активным и нелицеприятным в деле воспитания паствы. Однако заметим, что Павел мудро сочетает обличения и запрещения с увещанием, долготерпением и назиданием.

Какое чудо совершилось в день, когда каждый из нас услышал весть о Христе, встретил Его Самого! Ведь, как пишет апостол Павел, практически каждый человек склонен «избирать себе учителей, которые льстили бы слуху» (2 Тим. 4:3). Но удивительной милостью и любовью Божией ломаются эти преграды и сердце освобождается, чтобы слушать и узнавать, что есть истина. Обращение каждого из нас — это воистину дар Божий, чудо, о котором ликуют ангелы (см. Лк. 15:10). И именно Господь приводит нас к Себе, терпеливо ожидая момента нашей встречи. Но Павел пишет строки сегодняшнего чтения для того, чтобы предостеречь нас. Как часто, встретив, наконец, Бога, прожив некоторое время жизнью в Церкви, человек начинает считать себя «знающим»… Причем знающим порой лучше, чем кто-то другой. Это несомненно может быть правдой, но как просто от ощущения себя более опытным и умудренным скатиться в плачевное состояние… Когда ты уже «знаешь» несомненно лучше, чем другие и считаешь, что слушать их не нужно. Да, это крайность. Но чаще бывает именно так, как пишет апостол: «от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4:4). Ведь насколько приятнее слушать тех, кто говорит то, что «душеньке твоей угодно». А в самом деле, ты слушаешь только лишь себя, хорошенько фильтруя поступающую информацию…

Слова апостола о тяжёлых для проповедников «здравого учения» временах наступили, надо признать, очень скоро после его смерти. И продолжаются до сих пор. И причины происходящего Павел определил абсолютно точно, хотя и довольно кратко, настолько точно, что данное им объяснение причин происходящего остаётся актуальным и сегодня. Впрочем, в данном случае он, в сущности, лишь повторяет слова Спасителя, сказанные Им в ответ на возражения некоторых Своих собеседников, которым Его слова казались или слишком жёсткими, или неуместными. Он сказал тогда о мудрости, защищаемой её сторонниками. Защищаемой не столько потому, что они убеждены в её истинности, сколько потому, что она им знакома, удобна и привычна. И Павел, в сущности, говорит о том же самом: люди ищут не истины, а удобства и комфорта. И от религиозности или нерелигиозности человека это, как видно, не зависит: ведь и в религии тоже можно найти немало такого, что услаждает взгляд, слух и душу религиозного человека, теша его самолюбие. Неудивительно, что находятся и «учителя», готовые выполнять роль обслуживающего персонала для ищущих религиозного комфорта: спрос рождает предложение, а религия подчиняется этому закону так же, как всякая другая сфера общественной жизни, ведь, в отличие от откровения, данного Богом, религия — всего лишь дело рук и умов человеческих. И не поиски удобства и комфорта страшны тут сами по себе (в этом, в сущности, нет ничего плохого), а то, что ради них ищущие готовы пренебречь и истиной, и откровением, и Царством.

Мы нередко сегодня жалуемся на то, что церковь, дескать, испортилась: прежде была и вера, и понимание основ духовной жизни, а теперь, мол, ничего такого не найти. Однако Павловы послания опровергают этот весьма распространённый церковный миф. Ситуация в Церкви никогда не была идеальной, и в разных церквях она была неидеальной по-разному.

Но было и нечто общее, и у этого общего был единый духовный корень. Апостол определяет его ясно и коротко: поиск «учителей», «ласкающих слух», говорящих людям то, что они хотят услышать. И нередко (а в первохристианские времена чаще всего) речь шла о понимании Библии, священных книг. Павел не случайно говорит, что св. Писание боговдохновенно всё, целиком, а потому оно так же всё, целиком «полезно для научения».

Но научиться чему-то из Писания можно лишь тогда, когда воспринимаешь его таким, какое оно есть, и во всей доступной на данный момент полноте. Учитель-раввин тут мог оказать большую помощь: он не только разъяснял смысл того или иного текста, как это делают современные комментаторы, он также помогал человеку работать с текстом. Или, вернее, он помогал человеку так подойти к тесту, чтобы текст мог работать с ним, со своим читателем.

Ведь за всяким боговдохновенным текстом стоит Тот, Кто является его подлинным Автором, и смысл чтения Библии как именно священного Писания заключается в том, чтобы позволить Автору через этот (в каждом случае вполне конкретный текст) работать с собой. Такое чтение предполагало определённый навык, и меньше всего в этом навыке присутствовало то, что мы нередко так любим сегодня и что можно было бы назвать принципом «я и Библия» или даже «я в Библии»: мои мысли, мои чувства, мои эмоции, мои переживания по поводу того или иного отрывка.

Между тем, адекватное восприятие священного текста возможно лишь тогда, когда работает принцип «Библия во мне»: тут уже нет места моей рефлексии — неважно, интеллектуальной или эмоциональной, — а есть лишь внутренняя тишина, в которой звучит текст Писания, ставший Божьим словом, обращённым ко мне. Практика такого чтения была известна и Синагоге, и Церкви, хотя в Церкви она со временем практически полностью ушла в монастыри.

Вот такое чтение было бесценным духовным упражнением, которое, наряду с внутренней молитвой и осознанной жизнью, помогала человеку выращивать в себе тот духовный стержень, который назывался в те времена внутренней Торой. Но это была достаточно напряжённая и не всегда приятная духовная работа, заниматься которой хотел далеко не каждый. Кто не хотел, тот и искал себе «учителя», готового вместе с ним «размышлять» и «переживать», вертясь вместе со своим учеником перед внутренними зеркалами собственной рефлексии.

Ни о какой духовной работе, тут, конечно, говорить не приходилось, но подобного рода времяпрепровождение было (на любителя) приятным, и его легко можно было выдать (себе и другим) за «изучение Писания» и за «духовную жизнь». Вот от такой профанации подлинного познания священного Писания и предостерегает Павел своего ученика, для которого это было особенно актуально: Тимофей ведь, судя по всему, что мы знаем о нём из Павловых посланий, был как раз учителем-раввином, и соблазн стать «учителем, ласкающим слух» оказывался для него вполне реальным.

В завершение своего наставления Тимофею Павел снова и снова призывает его не отступать от вверенного ему служения, смыслом которого является свидетельство и верность тому, что составляет основу жизни христианина (2Тим. 4 : 1 – 5). А помочь в этом Тимофею должно священное Писание, которое он, по свидетельству апостола, изучал с детства (2Тим. 3 : 14 – 17). Павел, как видно, не конкретизирует, о каких именно книгах идёт речь, но нетрудно догадаться, что прежде всего он имеет в виду ту часть иудейского канона, которая в иудаизме называется «поздними пророками». В основе её лежали записи проповедей великих пророков Израиля, свидетельствовавших, среди прочего, о грядущем Мессии и о наступлении мессианского Царства. Но апостол, оставаясь верным своему пониманию Торы, напоминает своему ученику, что для воспитания праведности полезно всё священное Писание (2Тим. 3 : 16; в Синодальном переводе «для наставления в праведности»). Священное писание для Павла — не источник идей для обоснования той или иной религиозной доктрины, а духовный компас, помогающий верным ориентироваться по дороге в Царство с тем, чтобы не сбиться с пути праведности.

Между тем, желающих сбить их с этого пути, судя по словам апостола, будет много, тем более, что уже недалеко то время, когда многие и сами будут рады обмануться, прислушиваясь к учителям, говорящим то, что приятно слышать их последователям (2Тим. 4 : 3 – 4). Такая массовая духовная недобросовестность может на первый взгляд показаться странной, но она станет понятнее, если вспомнить об особенностях падшей человеческой природы, которой вообще свойственно избегать всего, что может причинить ей боль или дискомфорт, хотя бы и ради её исцеления. Между тем, Павлу уже не раз приходилось говорить и писать о том, что всякий, желающий не просто говорить о Торе, а всерьёз ей следовать, вынужден будет идти наперекор собственной греховности — процесс, который никому не покажется ни лёгким, ни приятным. Духовная жизнь — не интеллектуальные наслаждения и не религиозные восторги, а путь противостояния злу. И путь этот куда труднее пути теолога-теоретика или религиозного активиста: ведь и тот, и другой могут наслаждаться плодами своего труда уже в этом мире, а праведник увидит их лишь в конце долгой и трудной дороги. Неудивительно, что многие предпочитают пути праведности, ведущему в Царство, иные, более лёгкие пути, на которые и зовут их упоминаемые Павлом учителя. Но «басни», даже самые красочные и увлекательные, не заменят подлинной жизни, и апостол напоминает своему ученику о возложенном на него Церковью служении — служении свидетеля, указывающего ищущим путь в Царство.

Во все времена в Церкви шли дискуссии о том, что такое Традиция. Для многих само понятие Традиции связывается с седой древностью, с чем-то таким, чьи корни уходят в глубины истории. Молодым церквям и общинам в традиционности при этом, как правило, отказывают: ведь тут речь идёт обычно отнюдь не о многовековой истории. Однако слова Павла, обращённые им к Тимофею, говорят о том, что вопрос о Традиции является отнюдь не вопросом древности тех элементов, из которых она складывается. Ведь Павел призывает Тимофея как раз именно держаться Традиции, при том, что история Церкви насчитывала тогда всего лишь несколько десятилетий. Что же составляет её основу? И в чём её отличительные особенности? Прежде всего, в основе традиции лежит верность, верность тому, «чему научен». Без такой верности, само собой понятно, ни о какой Традиции речи быть не может: ведь носитель любой традиции является таковым лишь до тех пор, пока она остаётся для него естественной и органичной формой собственного существования, как духовного, так и экзистенциального. Человек, для которого декларируемая им традиция остаётся чем-то внешним, носителем её не является, даже если знает её достаточно хорошо, так же, как не является носителем языка тот, кто изучил его, как иностранный, даже если изучивший владеет иностранным языком свободно. Но когда дело касается языка, вопрос решается просто: речь идёт о языке, усвоенном в детстве, как усваивает каждый свой родной язык. Есть, конечно, и традиции, усвоенные в детстве, опирающиеся на тогда же, в детстве, воспринятый племенной или национальный миф. Такой язык и такой миф собственно и формируют то, что называют обычно племенным или национальным самоощущением. Но ведь Традицию невозможно усвоить с детства: христианами не рождаются, ими становятся. Здесь в основе всего лежит личный духовный опыт, подкреплённый опытом священного Писания. Почему же именно Писание играет здесь столь важную роль? Разумеется, не потому, что Библия содержит готовые ответы на все вопросы. Дело в другом: она отражает типичный, характерный для всех времён опыт богообщения. Конечно, если не всё, то очень многое из описанного в библейских книгах описано теми или со слов тех, с кем описанное произошло впервые в истории человечества. Но «впервые» не означает «никогда больше»: описанное первопроходцами духа затем становится частью опыта многих и многих (хотя, конечно, о массовости тут говорить не приходится: «малое стадо» остаётся малым). И эти многие всегда могут обратиться к опыту предшественников с тем, чтобы соотнести их опыт со своим. Так и рождается настоящая Традиция: не из древности, а из сущностного, духовного единства, связывающего всех идущих путём праведности и ищущих Царства. Ведь и Бог, и путь праведности, и Царство одинаковы во все времена. В отличие от переменчивой человеческой моды, они не меняются с годами. А Царство объединяет всех, кто стал его жителем. Независимо от эпохи, языка и религии.

Что такое боговдохновенность? Означает ли она, что люди, писавшие библейские книги, в глазах Божьих были всего лишь кем-то вроде писцов, писавших под диктовку свыше? И что такое боговдохновенность для нас, читающих эти книги? Вопросы непростые, но требующие ответа. А ответом становится сам язык и стиль библейских книг, в котором много, очень много человеческого, притом не человеческого вообще, а специфически человеческого, свойственного людям вполне конкретной среды и эпохи, со своей ментальностью и мироощущением. Или Бог подделывается под человека, или Он действительно позволяет тем людям, которым даёт Своё откровение, быть Своими подлинными соавторами. Первый ответ приходится оставить: Бог не обманщик и не мистификатор. Остаётся второй: Бог действительно готов сделать соавтором того, через кого Он доносит Свои откровения до Своего народа. Но как же быть нам? Ведь тогда, чтобы правильно понять боговдохновенного автора, нам и самим нужно откровение? Да, конечно, без помощи Божьей понять Библию адекватно невозможно. Но автор, водимый духом Божиим, сможет прийти к нам на помощь, если только мы сумеем его правильно понять. Не просто запомнить написанное им с тем, чтобы затем раздёргать запомненное на цитаты, а понять логику боговдохновенного автора, попробовать уловить те смыслы, которые Бог открыл ему и которые он сумел воплотить в слове, воспринимаемое нами, как боговдохновенное. Тогда и Бог через слова, сказанные когда-то Его служителем, сумеет донести до нас то, что Он хочет открыть нам. А Его откровение станет для нас средством и исправления, и наставления в праведности.

Богодухновенность (то есть вдохновленность Богом) Писания — одна из основ христианской веры. А раз это вера, то нет смысла искать доказательств того, что это так, потому что в вопросах веры работают не доказательства, а свидетельства. И вот мы читаем такое свидетельство в самой Библии. Ну, разве можно доверять такому свидетельству, когда кто-то что-то хорошее говорит о себе?

Такая ситуация уже была описана в восьмой главе Евангелия от Иоанна (ст. 12-18), когда фарисеи сказали Иисусу, что раз Он Сам свидетельствует о Себе, то Его свидетельство не истинно. Ответ Иисуса переворачивает все обычные представления: не слова, произносимые человеком, говорят о его «качестве», а наоборот, «качество» человека придает вес его свидетельству.

Так и здесь, уровень истинности Библии таков, что это самосвидетельство даже не необходимо, и смысл этого высказывания Павла иной. Нужно сделать ударение на слове «всё». Писание не раздирается на части, одни из которых полезны для научения, другие для обличения и так далее. Нет, Писание цельно, и именно эта цельность соответствует богодухновенности Вести, которую несет Библия, именно эта, нераскладывающаяся на отдельные стихи, Весть и есть Слово Божие.

«…а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его…» это ощущение ведомо всякому настоящему христианину, что вот ожидает тебя венец. Не сегодня — завтра. Видимо без этого ощущения и христианство наше неподлинно. Но вот что такое «венец правды» или «венец праведности», как переводит епископ Кассиан, и всякое ли наше страдание является венцом правды. В таких переводах нам кажется, что этот венец это что-то что уготовано только святым. Само слово «венец» звучит возвышенно, а прибавление к нему предиката правды или праведности вовсе поднимает это сочетание на недоступную простым смертным высоту. А как тогда понять слова апостола Павла, что венец уготован «всем». Но обратимся к греческому тексту. Там стоит слово дикайосинос стефанос. Среди значений этого слова действительно и праведность и правильность и истинность и верность закону и заслуженность и достойность, но, кроме того, и несколько другие смыслы (Древнегреческо-русский словарь в 2-х томах Дворецкого). Давайте посмотрим на них. Во-первых, «ровный, точный». Во-вторых, «подходящий». В-третьих, «имеющий право». И, наконец, просто «обязанный». Конечно, не все эти смыслы сразу хотел внести апостол. Но ведь мы не знаем, что он хотел сказать в точности, между тем, выбирая возвышенный стиль, возможно, вносим искажения в мысль. Посмотреть иные, хотя и близкие, смыслы не грех. На самом деле, каждое из четырех приведенных здесь значений близко нам. Ровный, точный. Но ведь Бог ровно по силам дает нам венец, каждый это знает. Владыка Антоний где-то говорит о том, что есть вот эта грань, чтобы достичь такой духовной зоркости, чтобы увидеть в истинном свете свою душу – увидеть и замереть от ужаса увиденного, пошатнуться, чтобы упасть и все-таки не упасть. Это состояние знает всякий, кто хоть раз честно исповедовался. Во-вторых, подходящий. А разве тот венец, который дает Бог, это не тот единственный только мне подходящий венец? И чуть мы хватаемся не за свое, не предназначенное тебе Богом служение, или просто служение, которое Бог не благословил, – терпим позорную неудачу, в которую вовлекаем и других людей. И мы имеем право на свой венец, ибо это право мы получили с нашей верой. И мы просто обязаны брать свой венец, мы не святые, не мученики, а мы просто делаем то, что обязаны делать.

Как часто ловим мы себя на мысли, когда что-то происходит, мягко говоря, нам не нравящееся: «За что это мне?» За что это мне так Господь устроил или, если не устроил, то почему попустил этому случиться? Что это я такого наделал(а), что теперь такое произошло? И так далее… Но если и искать ответа на подобный вопрос, то по-другому его формулируя — начиная с вопросительных слов «для чего». А там и за ответом идти далеко не нужно: «Знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим. 8:28). Кроме того, как пишет Тимофею апостол Павел в сегодняшнем отрывке, «все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2 Тим. 3:12). Вот так, казалось бы, и припечатали… Но ведь люди верят и стремятся ко Христу не для того, чтобы быть гонимыми. Люди ищут Бога и находят общение с Ним, что становится гораздо важнее каких-либо окружающих проблем. Гонения являются, по словам Павла, следствием желания благочестивой жизни в Иисусе. Ведь пока весь мир не принял весть о нашем Господе и Его Самого, будут оставаться люди, которые Его не признают. А соответственно, не признают и тех, кто Ему последует. Что дальше? Чуждое отвергается, а особенно то, что тебя «осуждает». Но это «осуждение» другого рода, нежели мы привыкли. «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его» (Ин. 3:19-20).