Мысли вслух на Лк 13:31-35

Проповедь Спасителя постоянно вызывала недовольство сильных мира сего. В начале этой главы Господа спрашивают о жестоком поступке Пилата, и Он не одобряет и не оправдывает его, хотя и призывает не к вооруженному сопротивлению (чего от Него ждали), а к покаянию. Немалое беспокойство Ироду, да и Пилату, доставляло также отношение людей ко Христу. Даже фарисеям, в целом недоброжелательно настроенным к Нему, в какой-то момент приходит мысль «нечаянно» взять Его и сделать царем. Поэтому желание Ирода убить Христа - лишь одно из проявлений отношения ко Христу тех, кому Господь так или иначе мешал. Для нас гораздо важнее то, что Он Сам говорит в этой связи.

На угрозы Ирода Господь приводит на память слушателей некоторые места из Закона и Пророков. Господь говорит, что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима, напоминая о многократном отвержении народом Израильским посланцев Божиих, чье отвержение было прообразом Его отвержения. Как говорил Он пророку Самуилу, «не тебя, а Меня они отвергли, чтобы Я не царствовал над ними». Далее Господь цитирует песнь, воспетую Моисеем после разрушения золотого тельца (Втор. 32), говоря, что много раз Он хотел собрать народ Свой, как птица собирает птенцов своих под крылья. В этой песне Моисей говорит о том, что народ отверг Бога, Который заботился о нем, как птица о птенцах. И далее Господь цитирует пророчества Иеремии и слова псалмов, говорящие о том, что предающие Бога люди оставляются наедине со своим грехом. Таким образом, отвержение и казнь Христа становятся не просто событиями жизни Иисуса и Его современников, но вводятся в исторический контекст трагического разрыва между Богом и людьми. Господь говорит о том, что, убивая Его, люди «дополняют меру беззаконий отцов своих». Для нас важно услышать, с какой нежностью заботится Господь о людях, собирая их в Свое Царство, и помнить, что, принимая отвержение и казнь, Господь завершает победой всю историю спасения человечества.

Слова Спасителя о пророке, который вне Иерусалима не умирает, на первый взгляд кажутся несколько загадочными. Что Он хочет сказать? Констатировать всем достаточно хорошо известный факт того, что биографии всех без исключения пророков была так или иначе связаны с Иерусалимом? То традиционное неприятие пророческой проповеди, которое было свойственно всем временам? Наверное, и это тоже. Но есть и иное: духовный смысл пророческого и мессианского служения. Ведь, в конечном счёте, Иерусалим — место, избранное не людьми, а самим Богом. И всякий служитель Божий (по крайней мере, так было до прихода в мир Мессии) должен был раньше или позже там оказаться.

Оказаться не только потому, что паломничество в Иерусалим, в священный город яхвизма, было мечтой любого верующего яхвиста, но ещё и потому, что духовный смысл пророческого ли, мессианского ли служения не мог быть отделён от места присутствия Божия. Всякий свидетель Божий раньше или позже должен был оказаться рядом с Его алтарём. А дальше должно было произойти одно из двух: его или принимали, принимали именно как свидетеля и служителя Божия, или убивали.

В этом нет ничего удивительного: ведь деятельность любого истинного служителя и свидетеля Божия, достигнув своего духовного апогея, в конечном счёте ставила перед последним выбором не только его самого, но и, (быть может, в первую очередь) народ Божий: свидетеля вместе с его свидетельством нужно было или принимать, или избавляться от него. Путь в Иерусалим, к духовному центру яхвистской общины, становится одновременно и временем, которое даётся народу на осмысление происходящего. А проповедь в Иерусалиме — момент последнего и окончательного выбора, когда откладывать решение дальше уже невозможно.

И, как видно, решение всегда оказывалось не в пользу свидетеля. Неудивительно, что и посланный Богом Мессия проходит тот же путь: ведь свидетельство о Царстве тоже должно было прозвучать именно в Иерусалиме, вновь ставя народ перед выбором. Но есть и существенное различие: прежде отвержение того или иного из свидетелей было лишь этапом, хотя и трагическим, того духовного пути, который теперь завершался, так, что «да» или «нет» на сей раз становилось окончательным, определяя судьбу Израиля вплоть до дня Суда, этого момента последнего выбора, после которого выбирать будет уже нечего.

Обращаясь к Иерусалиму, Спаситель обращается вместе с тем и к истории этого города. Он со времён Давида был не только столицей еврейского государства, но и столицей яхвизма. И оставался столицей вплоть до евангельской эпохи, если не считать короткого по историческим меркам перерыва во время Вавилонского плена.

И во все времена снова и снова в этом городе разыгрывалась одна и та же трагедия. Трагедия неприятия тех, кто говорил от лица Божия. Ни одному из великих пророков древности не пришлось стать триумфатором при жизни. Даже Исайя Иерусалимский, имевший влияние на царя Езекию, в конце концов, если судить по земным меркам, проиграл: его влияния оказалось недостаточно для того, чтобы определить политику Езекии, казалось бы, пророку благоволившего. И хотя рассказы о мученической кончине этого пророка во время правления Манассии появляются существенно позже, не исключено, что за ними стоит реальная история: при Манассии гонения на последователей пророков действительно были.

Другим повезло меньше: на них смотрели в лучшем случае как на назойливых чудаков, а в худшем — как на врагов своей страны и своего народа (так было, например, с Иеремией). Конечно, впоследствии, уже после Вавилонского плена, на пророков евреи стали смотреть как на великих людей, их наследие изучалось и систематизировалось (так появились сборники книг ранних и поздних пророков). Но кое-что осталось прежним, и именно это кое-что помешало многим современникам Иисуса увидеть в Нём обещанного Богом Мессию. Речь идёт о недоверии или недостаточном доверии к живому откровению.

Пророкам современники Иисуса верили ведь не столько потому, что их жизнь и духовный опыт позволяли им увидеть глубину пророческого откровения, сколько потому, что в те времена пророки считались уже абсолютными духовными авторитетами, а пророческие книги вошли в канон св. Писания. Они верили не Духу, а традиции. А всё, что в традицию не вписывалось, оказывалось для этих людей не менее подозрительным, чем слова древних пророков для их современников.

Были, конечно, и исключения, но таких было немного. Старая трагедия повторялась снова. Но теперь речь шла уже не о пророке, а о Мессии. О Том, ради Кого Бог вырастил Свой народ и подарил ему историческую жизнь. И отвержение Мессии поэтому неизбежно должно было стать для него исторической катастрофой. А Спаситель, разумеется, хочет для Иерусалима иной судьбы. Но даже Он не в силах изменить выбор, сделанный Его соотечественниками. Ведь каждый сам избирает свой путь. Будь то отдельный человек или целый народ.

Говоря о Царстве, Иисус часто упоминает о его незаметности. О том, что вначале появления Царства в мире можно и не увидеть вовсе, если не присматриваться. Примерно так же, как легко не заметить брошенной в тесто закваски или упавшего в землю семени. Зато результат оказывается очевиден для каждого. Такой взгляд на Царство существенно отличался от народных о нём представлений. В те времена ведь все религиозные и благочестивые люди были уверены, что Царство для них. Что они имеют на него полное право и совершенно готовы войти в него и стать его жителями. И делать им уже ничего особенного не надо: достаточно лишь дождаться, когда Царство настанет.

Иисус между тем говорит о другом. Царство не войдёт в мир сразу, и в готовом виде его не получишь. Оно входит в мир постепенно, вначале незаметно, не извне, а изнутри, так же изнутри воздействуя на этот мир и его преображая. Тут процесс, и процесс длительный. Но еще важнее другое: в процессе этом участвует и человек, ищущий Царства. Царство входит в мир и через него тоже. С его непосредственным участием. Рождаясь одновременно и в мире, и в сердцах ищущих.

В этом собственно и заключается смысл христианской жизни. Не участвующие в процессе вхождения Царства в мир остаются вне Царства. Даже в том случае, если всё происходило у них на глазах и если внешним образом они могли считать себя и свидетелями, и непосредственными участниками событий. Тот факт, что Спаситель ходил по улицам города, ещё не является спасительным для его жителей сам по себе. Оно и понятно: Царство ведь реальность не физическая собственно, а духовная.

Это не значит, что оно никак не взаимодействует с физической природой. Но войти в него физически, так, как перемещаются в физическом пространстве, — невозможно. Можно быть физически рядом с ним, так сказать, на его территории — и пройти сквозь Царство, вовсе его не заметив. И оказаться не при чём. Попасть в Царство можно лишь в одном случае: если сам несёшь его дыхание в собственном сердце. Тогда дверь открыта. Но открыть её может лишь Сам Царь. Ключ в любом случае у Него. И без встречи с Ним не обойтись. А уж изменит ли эта встреча жизнь человека или нет — зависит лишь от самого человека. От его сердца.

Мы уже много раз читали, что Царство Христа не похоже на все наши человеческие «царства». Оно — как соль в пище, как дрожжи в тесте, как еще непроросшее зерно в земле. Оно реально, но не видимо «невооруженным глазом». Оно неопределимо нашими понятиями, но его присутствие необратимо изменяет этот мир. Именно поэтому так трудно ограничить «членство» в этом Царстве (как бы ни старались это сделать «избранники» всех мастей). Вопрос, заданный Иисусу о числе спасающихся, то есть участников Божьего Царства, по сути, означает требование указать на границы спасения — «кто внутри, а кто снаружи?». Этот вопрос остается без ответа: вместо ограниченной секты — призыв для всех. Да, войти «тесными вратами» трудно и вполне реален шанс остаться за бортом. Но ворота не закрыты — они всего лишь узки — и каждый, кому это действительно важно и нужно, может оказаться на пиру Христа с теми, кто тоже прошел этот путь.

Сегодняшнее чтение продолжает тему Царства, но уже в несколько ином, эсхатологическом его аспекте. Эсхатологию нередко смешивают с апокалиптикой; между тем, это не одно и то же. Эсхатология — разрыв времени и разрыв истории, сквозь который видно Царство; апокалиптика — историософия, в рамках которой история рассматривается, как процесс движения мира к Царству. Иисус нередко говорит о наступлении Царства как о разрыве времени, когда приходит конец прежнему порядку вещей. И тогда становится ясно, что перед лицом открывающейся в момент разрыва новой реальности прежние оценки и критерии оказываются неадекватными. И в первую очередь это проявляется в смене приоритетов: если прежде определяющую роль играла внешняя близость, то теперь — духовные отношения.

Говоря о внешней близости, надо, конечно, иметь в виду не только близость территориальную или географическую. Здесь подразумевается также близость национальная, религиозная и любая другая, так или иначе определяемая структурой и законами непреображённого мира (ст. 25–28). А духовная близость, напротив, становится определяющей (ст. 29–30). Потому-то и оказывается путь в Царство узким путём (ст. 23–24): он начинается в мире ещё не преображённом, в мире, живущем по законам, весьма далёким от законов Царства, но для того, чтобы войти в Царство, по законам Царства нужно начинать жить уже сейчас.

Это не прихоть и не проверка на верность, просто идти по пути в Царство можно лишь в том случае, если живёшь по его законам. Ведь само Царство в нашем, ещё не до конца преображённом мире зависит от тех, кто его ищет. Не случайно Иисус обращает внимание Своих слушателей на то, что Царство оказывается вначале совершенно незаметным в отвергающем его мире, а видимым оно становится лишь в конце, когда мир преображается (ст. 18–21). Царство находит лишь тот, кто несёт его в себе, а такому нельзя жить по законам мира, лежащего во зле. Потому-то и оказывается узким путь, ведущий в Царство. Но в конце его — полнота жизни, ожидающая каждого, кто пройдёт этим путём до конца.

Царство Божье, присутствие Христа в нашей жизни часто представляется чем-то большим и светлым, чего нельзя не заметить. Но в притче о горчичном зерне Господь Иисус дает нам совершенно другой образ. Семя горчичного дерева едва можно разглядеть невооруженным глазом. Оно так мало, что незаметно для постороннего человека, а часто и для самого владельца. То есть, Царство уже дано нам как бы в потенции, в виде крохотного семечка. Оно не похоже на большое дерево, на ощутимое присутствие, которого мы так жаждем. И все же, как генетически семя и дерево — один и тот же организм, так и маленькая частица Царства, которая есть у каждого из нас и которая должна расти, есть то же Царство, которое явилось в полноте в личности Иисуса.