Мысли вслух на 2 Петр 3:1-18

Страшную картину рисует апостол Пётр: «воспламененные небеса разрушатся и разгоревшиеся стихии растают»... И вот этого дня он ожидает с радостью, и нас призывает к тому же? Да. Да, потому что это разрушение - следствие пришествия Бога. Пред лицем Божиим не может сохраниться ничто злое и грешное — а весь этот мир отравлен грехом человека. Но Господь обещает нам новое небо и новую землю — и это значит, что, очистившись огнём, земля станет самой собой: такой, какой сотворил её Господь, какой она была до грехопадения. И потому последний день, день Божий — это день радости: день, когда придёт наш Господь!

Для нашего времени, кажется, как раз очень характерно забвение ожидания Второго Пришествия. Эта мысль может показаться странной, ведь о конце света говорится постоянно, все ждут, дрожат и бояться. А Его, а Бога кто-нибудь ждет? В этом смысле христианам очень полезно общение с по-настоящему искренне верующими иудеями. Они помнят о том, что не всегда будет так, как сегодня. Они напряженно ждут, и ждут не только с трепетом, но и с радостью, пришествия Мессии.

Но ведь в принципе и мы ждем... Только не видно в нашей жизни напряженно-радостного ожидания, как ждут возлюбленного, постоянно подбегая к двери, прислушиваясь к шагам... а еще, проверяя мобильник - нет ли смс с объяснением, почему медлит.

Живем как живется. Иногда вспоминаем, либо о том, что наш мир конечен, либо о том, что конечны мы сами. Пугаемся. На какое-то время этот испуг может даже сподвигнуть нас чаще молиться, что-то делать для нашего спасения. А потом снова забываем. Потому что мы забываем о том, что мы ждем не конца, а Начала, что мы ждем Кого-то, кто может все изменить и сделать новым. Мы не помним о том, что на самом деле мы "ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда". Правда страшит.

А еще - страшно просто отдать все в руки Бога, того Бога, для которого "один день как тысяча лет, и тысяча лет, как один день". Поэтому, чтобы быть с Ним, нужно забыть о времени, и жить так, как будто перед нами вечность, но мы можем умереть в следующее мгновение.

Если хотя бы на минуту осознать, что каждая наша мысль, каждое слово, каждое дело - может быть последним, но при этом перед нами - вечность, то правда становится не пугалом, а реальностью. Это самое мгновение, эта мысль, это слово и это дело становятся правдой. Ведь Бог - истина, которая освещает каждое мгновение - и всю вечность.

При этом из любви к нам Господь умалился настолько, что родился, стал человеком, и жил во времени, более того - "долготерпел" и спас нас своим долготерпением. Такой Бог не страшит, и хочется выразить Ему благодарность за спасение хотя бы тем же терпеливым ожиданием на пороге, ожиданием Его Пришествия, пришествия Его Света и Его правды, преобрадающей мир.

Мы читаем пророческие слова Христа о будущем мира и днях перед Его Вторым пришествием в силе и славе. Все, что произойдет будет ужасно, и... все это встречается в нашем мире. Землетрясения и войны, голод и эпидемии. Но в чем долготерпение Господа, о котором говорит апостол? Оно в том, что Он ждет каждого человека и дает каждому возможности встречи с ним. Он дал нам обетование, о котором говорит апостол: «по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда». Этим новым небом и новой землей может стать наш мир - если проповедь Христова будет услышана каждым; если дела Христовы и любовь людей к Нему станут основой жизни людей; если каждый через покаяние и страх Божий обретет веру, надежду и любовь. Молитва о мире, обо всем, что происходит в нем, молитва Христу о спасении душ людей в бедах и несчастьях должна звучать каждый день в сердце каждого христианина, как она звучит каждый день в Церкви.

Всякий, кто внимательно читал Библию, знает, что, когда дело касается «времён и сроков», к словам Божиим нужно относиться с известной осторожностью. Как показывает опыт христианской истории, растянувшейся вот уже на третье тысячелетие, Его «скоро» и наше «скоро» друг от друга отличаются, и при том весьма заметно. Но что означает это отличие? И с чем оно связано? Апостол говорит о том, что у Бога один день, как тысяча лет. Но сколько длится день Божий? И какими мерками меряет дни Тот, Кто Сам пребывает вне времени? А тысяча лет — точная ли цифра? Или аллегория, наподобие той, какие встречаются и в русском языке, когда говорят о чём-то, что уже «тысячу раз сказано» или «тысячу лет известно»? А если всё так и есть, то чего же Бог ждёт? И почему всё же Он говорит, что уже «скоро»? Наверное, если бы Он действовал Сам, без оглядки на человека, всё действительно могло бы закончиться намного быстрее, быть может, даже гораздо раньше, чем мы можем себе представить. Но в том-то и дело, что так Он действовать не хочет. Ему ведь важно вовлечь в Свои планы нас, людей, а вовлечь падшего человека во что-нибудь хорошее, а уж тем более в работу по его собственному спасению, — задача не простая, тем более, если учесть, что сделать это можно лишь с нашего согласия. Похоже, именно здесь и кроется причина того, что Божье «скоро» так отличается от нашего. Всё близко, Царство рядом, всё может закончиться в любой момент, корабль готов к отплытию, но… надо непременно дождаться опаздывающих пассажиров, иначе, оставшись на берегу, который очень скоро станет непригодным для жизни, они будут обречены на гибель. И Капитан ждёт, ждёт, как кажется некоторым, зря теряя время. Но Ему виднее, и Он ждёт. А сколько придётся ждать, зависит, между прочим, прежде всего от нас самих. Это ведь без нас Царство не полно. А когда мы приобщимся к его полноте и сколько уйдёт на это времени по земному счёту, зависит не только от Бога, но и от нас.

Пётр напоминанает нам о дне Суда. При этом он, по-видимому, имеет в виду те недоумения, которые распространялись среди христиан уже не первого, а второго поколения. Речь шла о несбывшихся ожиданиях: и первое, и второе поколение христиан ожидало возвращения Спасителя буквально со дня на день, а Он всё не возвращался. Вот это затянувшееся ожидание и порождало недоумение.

На таком фоне и появлялись те самые упомянутые апостолом «насмешники» («наглые ругатели» Синодального перевода): они открыто ставили под сомнение всё христианство, будучи уверены сами и уверяя других, что никакого возвращения Спасителя не будет, а вся эсхатология — лишь выдумка разгорячённого появлявшимися уже христианскими текстами ума.

Пётр же остаётся верен тому, что слышал от своего Учителя, Который обещал вернуться вскоре после предсказанного Им разгрома Иерусалима и Храма. Но апостол помнил и другое: слова Иисуса о том, что дня Его возвращения не знает даже Он Сам, а все сроки во власти Отца. И понимает Пётр эти слова Спасителя в том смысле, что день Суда и Его возвращения не предопределён в смысле сроков, но неизбежен в связи с тем духовным процессом, который мы сегодня называем обычно историей спасения. Что же до сроков, то они определяются в первую очередь духовным состоянием Церкви, а также и всего человечества.

Отсрочка Суда — не поблажка грешникам, а шанс на их обращение. Конечно, если бы целью Бога было наказать грешников как можно строже, день Суда, вполне вероятно, наступил бы уже давно. Но у Него другая цель, Он хочет, чтобы как можно больше грешников раскаялось и обратилось бы, а потому и оставляет шансы на обращение всем и каждому до тех пор, пока это имеет смысл. Конечно, раньше или позже неизбежно наступит день, когда ждать будет уже некого и нечего.

Но когда он наступит, точно сказать нельзя, а определить момент его наступления может только Отец. Оно и понятно: ведь Он один видит и всю реальность в целом во всей её полноте, и всю глубину каждого сердца. Только Он и может определить, когда ждать больше нет смысла, потому, что каждый уже сделал свой выбор. Мы, люди, не можем этого знать по определению. Но нам оно и не нужно: нам важно пройти свой путь и дойти до цели. До Царства. Не дожидаясь дня Суда. Ведь все возможности для этого даны нам уже сейчас.

Наверное, каждый христианин хотя бы однажды задавал себе вопрос: чего же ждёт Бог? Почему Он не вмешается в события, почему оттягивает момент полного и окончательного торжества Царства? Разве не мог бы Спаситель вернуться уже сегодня? И разве так не было бы лучше? На первый взгляд может показаться, что так оно и есть. В самом деле, тогда, наконец, то зло, в котором мир всё ещё пребывает постольку, поскольку он ещё не преображён, наконец, потеряло бы над ним власть, и всё сало бы замечательно. И всё действительно было бы именно так. Но с одной поправкой: момент торжества Царства — это ещё и момент последнего Суда. А значит, черта под нынешним этапом мировой истории, которую Бог подводит, тем самым лишая шанса тех, кто ещё не успел, не определился, не выбрал. Для тех, кто свой выбор сделал, день Суда становится днём окончательного утверждения в Царстве. Для тех, кто его ещё сделать не успел, он оказывается днём последнего и очень серьёзного испытания. Испытания, от исхода которого зависит спасение. А потому Бог не торопится. Он ждёт. Конечно, Он видит сердце каждого и знает, чего и от кого можно ждать. Равно, как и знает, имеет ли смысл ждать дальше. Конечно, мы могли бы сказать, что в любом случае подведённая Богом под историей черта оставит кого-то вне Царства. Но вопрос в том, кто остаётся вне. Одно дело неготовность к окончательному выбору, другое — выбор, сделанный не в пользу Царства. Первое поправимо, второе нет. И Бог ждёт, желая каждого довести до сознательного и окончательного выбора. Ведь человек свободен, и свой главный выбор он непременно должен сделать свободно и осознанно. А тем, кто уже выбрал, остаётся ждать, особенно тогда, когда всё уже сказано и обо всём засвидетельствовано. Ведь ожидание в данном случае оказывается высшим проявлением любви.

Контекст этой фразы апостола Петра понятен: речь идет о Втором Пришествии Христа, которого первые христиане ожидали буквально со дня на день. Иисус обещал вернуться, и для христиан было очевидно, что Его возвращение — это счастье, это то, чего они желали всем сердцем. И для них подчас было непонятно, почему это обещание не исполняется, почему Господь медлит. Может быть, Он передумал? Может быть, Он не хочет приходить? Петр объясняет, что это не промедление, и что Господь не передумал. Просто Его цель не в том, чтобы прийти, а в том, чтобы спасти. Поэтому Он терпит, сообразуясь с темпом происходящих в людях изменений. Это не Он медлит, а мы медлим — медлим с нашим собственным обращением и с нашей помощью другим людям в их приходе к покаянию.

Но можно обсудить этот стих и в более широком контексте. У нас всегда есть просьбы к Богу, мы молимся о наших проблемах и подчас не видим ответа на наши молитвы. И мы недоумеваем, почему Бог молчит, почему Он медлит исполнить наши просьбы. Возможно, что это опять не промедление Божие, а Его долготерпение. Он терпеливо ждет, когда мы попросим не о том, чего мы для себя хотим, а о том, чего Он для нас хочет. Он хочет, чтобы ответом на нашу молитву было действительно благо — благо для нас и для всех, кого Он любит. Один человек когда-то сказал, что нам следует помнить, что когда мы молимся о попутном ветре, то кому-то он будет встречным. Не медлит Бог с ответом на наши молитвы, а мы медлим с ответом на Его призыв любить друг друга.

Картина разрушения мира, кратко, но ёмко описанная Петром, конечно, впечатляет. Хотя, надо признать, ничего совсем уж нового или неожиданного в ней нет: вся яхвистская и раннехристианская апокалиптика смотрит на конец времён приблизительно так же. А о том, что день Яхве, день Суда («день Господень») придёт, как вор ночью, немало говорил и Сам Спаситель. Интереснее всего здесь, наверное, тот акцент на неожиданность происходящего, которая разрывает привычный ход вещей. Судя по контексту высказывания, Пётр обращается к тем своим единоверцам, которым стало казаться, что с приходом Мессии ничего в мире не изменилось, он остался таким же, как был, и никакого Царства, о котором Иисус говорил, что оно «приблизилось», в мире как не было, так и нет. По-видимому, им казалось, что Царство наступит тогда, когда история закончится, они, вероятно, искали в мире признаков этого конца, и унывали оттого, что не могли найти ничего для себя утешительного. Апостол же указывает на то, что Царство входит в мир не потому, что история заканчивается, оно входит в мир через разрыв истории. Иначе и быть не может: ведь Царство Иисуса, по собственным Его словам, «не от мира сего», оно не может наступить в ходе и вследствие естественного исторического процесса. В момент торжества Царства и преображения мира история не заканчивается, а прерывается. Потому-то день Суда и приходит, «как вор ночью», тогда, когда его никто не ждёт. А тем, кто ждёт, не стоит пытаться определить близость этого дня по каким-то внешним признакам. Конечно, всякая напряжённость исторического развития, всякое смутное время в известном смысле повышают вероятность разрыва истории, но лишь в том смысле, в котором любая повышенная нагрузка на ту или иную конструкцию увеличивает вероятность её разрушения. Даже самые серьёзные социальные, техногенные или природные катастрофы сами по себе не могут свидетельствовать о близости дня Суда, хотя каждая такая катастрофа, в принципе, может стать его предвестником. И потому Пётр оказывается в состоянии дать ожидающим этого дня лишь один совет. Тот самый, который дал Своим ученикам Сам Спаситель.

Как правило, только сталкиваясь с какой-либо бедой, болезнью или смертью, мы понимаем, что не вечно будем ходить по этой земле. Именно тогда становится понятно, что «жить для того, чтобы жить» — это бессмыслица. Людям же, читающим Писание, дана дополнительная возможность «придти в себя», опомниться. Естественно, нет никакой гарантии, что любой человек, взявший в руки Библию, услышит обращенное к нему Слово. Но даже если не услышит, то «посылка придет потом», т.е. работа в сердце будет совершаться и результат когда-нибудь даст о себе знать. Сегодняшний отрывок относится как раз к тем местам Писания, которые напоминают нам о том, что что-то ждет нас после смерти. Да не просто вызывает «память смертную», а зовет нас к чистоте и радости вечной жизни. И как было бы здорово — всякий день, каждую минуту помнить, что мы живем не только тем, что происходит сейчас, но что все имеет свою направленность — в вечную жизнь. Ведь и легче так «ходить перед Богом» (см. Быт. 6:9), всегда помня о Его присутствии.

Наверное, у каждого христианина (да и у каждого верующего в Бога) хотя бы раз в жизни возникал вопрос: чего Бог ждёт? Почему Он не вмешается в происходящие на земле события с тем, чтобы навести порядок, положить конец творящемуся здесь злу, наказать грешников, наградить праведников? Или почему, хотя бы, не сделал Он мир таким, чтобы всякое добро и всякое зло вознаграждались бы в нём немедленно и публично, так, чтобы каждый видел последствия как совершённого праведником добра, так и сделанного грешником зла? Ведь тогда мир наверняка был бы лучше, а делающие зло не один раз подумали бы, стоит ли его делать! И мало кто задумывается о другом: а многие ли при таком порядке вещей могли бы надеяться не то чтобы на спасение — просто на физическое выживание? Ведь безгрешных людей на земле нет, кроме Одного, Который и принёс в мир то Царство, которое только и можно считать единственной альтернативой существующему порядку вещей! Так могло ли это Им принесённое Царство сразу раскрыться во всей своей полноте? В принципе, конечно, могло бы, в падшем мире, во всяком случае, не нашлось бы силы, способной этому помешать. Вот только единственным обитателем Царства в таком случае оказался бы Сам Иисус. Других бы не нашлось, ведь грех с Царством несовместим, а безгрешных людей, кроме Него, в мире не было тогда и нет сейчас. Единственный способ спасти тех, кто ищет Царства и не может в него войти из-за своей греховности, — растянуть процесс преображения мира и человека. И не потому, что процесс этот, будучи растянут на века или тысячелетия земного времени, оказывается проще или безболезненнее, а потому, что его невозможно завершить, не дождавшись свободного самоопределения каждого из живущих. Такое самоопределение, разумеется, может оказаться и отрицательным, свободный человек вправе отвергнуть Царство и спасение, здесь пред нами обратная сторона свободы, так сказать, её изнанка. Но определиться должен каждый, и притом свободно. А времени на такое самоопределение порой требуется немало, особенно если учесть, что большинство людей в силу именно своей падшей природы старается как можно дольше уклоняться от принятия решения, от однозначного и окончательного ответа. И Бог ждёт. Ждёт, чтобы спасти каждого, кого можно спасти.

Христиане во все времена любили рассуждать о том, что они называют «учением Церкви». И во все времена были люди, стремившееся сделать это учение единым, цельным и однозначным. Таким, чтобы в нём легко можно было найти ответ на любой возникший вопрос, притом ответ совершено недвусмысленный и не допускающий неоднозначных толкований. Такой, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений. Но, судя по словам Петра, в той церкви, которая самим св. Писанием предлагается нам как образец, было отнюдь не так. Не было в ней никакого единомыслия, никакой однозначности. Даже сами апостолы не всегда и не во всём понимали друг друга.

Для Петра некоторые места Павловых посланий были, как видно, не слишком понятны. Оно и неудивительно: все-таки Павел, получивший полноценное раввинистическое образование, порой мыслил образами и понятиями, не слишком привычными простому рыбаку, каким был Пётр. Однако самого Петра это не смущает. Он знает, что некоторые вещи они с Павлом понимают по-разному, но в главном они едины. Если бы Церковь была ещё одной новой религиозной организацией или общиной, всё было бы не так просто. Для религиозной организации, даже если это сравнительно небольшое движение, вопросы вероучения всегда принципиальны.

Потому, что именно они и определяют жизнь этой организации, в том числе и жизнь духовную. Но христианство — не новая религия, а новая жизнь. Жизнь невозможно регламентировать заранее заданными предписаниями, нормами, правилами, теориями. Сам Спаситель отказывается от такой регламентации: единственное, что, по Его замыслу, должно было объединять Его последователей — любовь друг к другу и единение с Ним Самим. Всё остальное оставлялось на усмотрение самой Церкви.

Только сами живущие могут решить, какие формы должна приять их жизнь, как она будет протекать в тех конкретных условиях, в которых им придётся жить. Потому-то и не знала Церковь в первохристианские времена никакого единого учения: оно ей было не нужно. Ей было достаточно Христа. Конечно, всегда могли найтись люди, которые предпочли бы заниматься разного рода интеллектуальными упражнениями по поводу тех или иных текстов, читавшихся в христианской среде.

Кто в Павловых посланиях ищет свидетельства, тот находит свидетельство, кто ищет поводов поспорить и поупражнять свой интеллект, находит такие поводы. Но так было во все времена церковной истории, такие люди всегда найдут материал для своих упражнений. Единое учение от этого не спасает. Зато оно может создать иллюзию жизни там, где её нет. Человеку вообще свойственно компенсировать отсутствие подлинной жизни разговорами о ней. Но к Царству никакие разговоры, теории и концепции нас не приближают. Это прекрасно понимает как Пётр, так и Павел.